с закрытыми глазами и блаженной улыбкой. Он слушал с восторгом, словно последняя запись в дневнике была чем-то невероятно прекрасным для его ушей. Он перебирал перед собой пальцами в воздухе, словно подыгрывал озвученным Мартином страшным вещам, перебирая невидимые струны.
— О, Мариетта, — сказал он, открыв глаза, — ты всегда так хорошо запоминала реплики… Но здесь оплошала. Я хорошо помню ту ночь и все свои слова: там ведь еще было очень много ругательств — жаль, что ты их не записала: картина вышла неполной. Но ничего, я все исправлю, только найду свой красный карандаш…
— Ты убил… маму! — закричал Мартин. — Зач-ч-чем ты ее убил?
— Это же очевидно, Попрыгунчик: чтобы она не предупредила мадам. Я никогда не любил Мариетту, я всегда завидовал тому, как глупый зритель ее превозносит, и тому, как с ней возится хозяйка. Никогда не любил ее… да. Но знаешь, я очень любил ее убивать. Это было недолго, но каждое мгновение… м-м-м… как жаль, что это не повторить. Я пришел к ней в гримерку и размозжил ей голову этим самым молотом. Она умерла не сразу — лишь с третьего удара. Помню, как она лежала на полу, помню, как хрипела, умирая, и молила пощадить своего ненаглядного сыночка-уродца. О, бедняжка, она не знала, что в это самое время Бабул с Пламмеллини убивали тебя…
— Ненавиш-ш-шу! Ненавиш-ш-шу тебя!
Мартин сорвался с места и бросился к Бетти Грю. Клоун, казалось, никак не отреагировал, продолжая ухмыляться.
Человек-блоха вытянул все четыре руки, чтобы схватить Бетти Грю, но не успел. Тот дернул рычажок под подлокотником кресла, пол под Мартином скрипнул и провалился.
Мартин с криком рухнул в черную трубу. И хоть он успел подобраться и приземлиться на ноги, ему это не помогло.
На дне погреба стояла громадная металлическая ловушка.
Когда Мартин упал на нее, один за другим с лязгом сработали шесть капканов. Скобы сжались, захватив конечности Человека-блохи, переламывая их, и он заревел от боли.
Клоун, насвистывая, спустился вниз по скобам-ступеням и подошел к корчащемуся пленнику, выкидывая в стороны колени. В руках он держал свой деревянный молот.
— О, как тебе моя ловушечка? Вижу, нравится… Такими когда-то ловили гигантских блох. Она будто для тебя создана…
Мартин дернулся, и скобы впились глубже в его плоть.
— Не шевелись, иначе будет больнее, — сказал Бетти Грю. — Хотя нет — давай, шевелись!
Мартин прохрипел:
— Будь… будь ты проклят!
Клоун изобразил на своем лице недоумение.
— Что? Я? Проклят? Почему ты меня проклинаешь? Ты — неблагодарный мальчишка! Я ведь спас тебя! Я с тобой нянчился в цирке и после него. Я же был тебе, как отец…
— Ты и есть… мой отец.
Клоун расхохотался.
— Это вышло случайно, знаешь ли. Я не хотел тебя! Возиться с детьми?! Фу-марфу! Я хотел избавиться от тебя еще тогда, когда она собрала труппу и поделилась «радостной» новостью, хотел избавиться от тебя, еще когда ты из нее не вылез.
— Ч-ч-что?
— А как ты думаешь, откуда в цирке взялся грубб? Груббы ведь невероятная редкость — эту породу блох давно вытравили в Габене, и мне пришлось повозиться, чтобы достать одну. При должном желании на изнанке можно достать, что угодно. Но тут я просчитался: я рассчитывал, что грубб загрызет Мариетту, но ее спасли. А потом родился ты…
— Это ты сделал меня таким! Уродом!
— Нет же, Мартин, все наоборот: я сделал тебя уникальным. Вместо того, чтобы в этот мир выполз очередной посредственный человечишка, появился ты. Ох, как я был горд! Собой, разумеется! Ведь благодаря мне на свет появился тот, кого этот свет еще не видывал! Но вскоре меня постигли горечь и отвращение: ты оказался таким же, как и все, обыденностью, посредственностью, никчемностью… Ты разочаровал меня, Мартин! Нужно было все же отдать тебя в кунсткамеру — в банке от тебя хотя бы был какой-то прок. Бесполезный… тебе нельзя было доверить даже такое простое дело, как похищение циркачей. Ну вот зачем ты убил Фокарио? Теперь мое антре не будет идеальным! Хотя… наверное, все же хватит и остальных.
— Ч-ч-что… ч-ч-что ты с ними сделаеш-ш-шь?
— С этими бездарностями? То, чего они заслуживают. Была бы у них хотя бы капелька таланта, я бы выдал им важные роли, а так… им уготована лишь одна роль — реквизита. Но ты не волнуйся за них, Мартин. Скоро все закончится… Когда я закончу свои дела в цирке, я приду к твоей слепой подружке…
— Не-е-ет…
— И покажу ей номер. О, ей понравится: можешь не сомневаться…
— Не трогай Летти…
— Ты ведь рассказал ей все. Как я могу позволить ей знать? И самая смешная шутка заключается в том, что ты не сможешь мне помешать.
Клоун поднял молот.
— Нет… отец…
Бетти Грю на миг замер, а в следующий с размаху опустил молот на спину Мартина. Раздался хруст. Мартин дернулся. Каменный колодец наполнился криком.
За первым последовал второй удар. Он проломил хитиновый покров Мартина, во все стороны брызнула черная кровь, а клоун поднял молот для нового удара и расхохотался. Со смехом он принялся бить молотом Человека-блоху. Трещало проламываемое тело, брызгала кровь. Удары приходились и в спину, и по конечностям Мартина. Один скользнул по голове, оставив в ней вмятину…
Крики стихли, из горла Человека-блохи вырывались лишь хрипы, а молот все опускался, чтобы в очередной раз подняться, а затем снова ударить изломанное тело, зажатое в ловушке. Кровь залила пол погреба чернильной лужей.
А молот бил и бил под хруст, чвяканье и клоунский смех.
* * *
Свет фонаря вырвал из темноты погреба жуткую картину. Полли сперва не поняла, что это такое, но, узнав промокший в крови полосатый шарф, вскрикнула.
Она зажала рот, пытаясь сдержать рвотные позывы. Джон Дилби был менее… сдержан, и его вывернуло, прямо на залитый кровью пол.
В изуродованном бесформенном мешке больше не угадывались очертания человеческой фигуры. В нем больше не проглядывали даже очертания блохи. На полу валялось жуткое изломанное месиво, три конечности были отделены от тела,
