«Ну и пусть! — думал Бурик. — Раз уж меня засекли, то нужно осмотреть здесь все. Это лучше, чем сидеть в комнате и ждать, когда за тобой придут… Странно, а почему меня никто не ловит?»
Коридор повернул направо, чем несколько сбил ход буриковых мыслей: на этом участке уже не было неоновых ламп, заливающих окружающее пространство матовым светом. Здесь вообще господствовал иной стиль — обитые темным деревом стены, плинтусы, обтянутые коричневой кожей, светло-зеленый сводчатый потолок… Изящными цитатами из прошлого смотрелись бронзовые светильники, стилизованные под факелы. Бурик искренне поразился такой «смене декораций», но подумать о концепции дизайна ему помешал какой-то странный полузнакомый звук. Бурик остановился и прислушался. Сомнений не оставалось: это был плач. Неподалеку кто-то неудержимо плакал, словно от непоправимой утраты. Бурик напрягся и весь обратился в слух. Голос явно не принадлежал взрослому человеку. «Dio mio…»[22] — донеслось до Бурика. «Плачут на итальянском», — подумал он и попытался установить источник звука. Им оказалась тяжелая дверь, обитая той же кожей, что и плинтуса. Слева от двери находилось устройство считывания радиокарт. Бурик полез в карман и вынул оттуда карточку-пропуск, которую вчера стащил из стола Джузеппе — в отместку за очередной отказ что-либо объяснить. «Ничего-ничего, — думал Бурик. — Пусть теперь тоже помучается…» Джузеппе мучился. Он перерыл все свои вещи, махал руками, громко кричал «Porca putana!!!» (что, надо признать, весьма забавляло лишенного развлечений Бурика) и наконец пошел на поклон к какому-то Рикардо. Тот, судя по всему, изготовил для Джузеппе новый электронный пропуск, не предавая инцидент огласке.
Бурик достал карточку и приложил к черной пластине. Интересно, сработает?
Раздался мягкий щелчок. Бурик нажал на бронзовую ручку и потянул дверь на себя.
В небольшой мрачноватой комнате стояла кровать и умывальник типа «Мойдодыр». Бурик вошел и огляделся. Слева в углу, под портретом какого-то дядьки в напудренном парике, стояло нечто вроде пианино, только почему-то на кривых ножках. Посреди комнаты находился непонятный аппарат явно медицинского назначения. Возле него, прямо на полу, сидел мальчик. Раздетый, в одних трусах. Он поднял на Бурика опухшее от долгих слез лицо.
Бурик еле совладал с собой, чтобы с диким криком не выбежать вон: на него смотрел мальчишка из давнего сна! «Интересно, — отвлеченно подумал Бурик, — если он прямо сейчас начнет стареть, я сразу сойду с ума или попозже?» Однако неудобно же вот так стоять и пялиться на него, как на бегемота.
— Привет! — сказал Бурик. Потом вспомнил только что услышанное «O Dio mio», и добавил на итальянском: — Прости, я, наверное, не вовремя…
— Почему не вовремя? — спросил мальчишка, удивленно всхлипнув.
— Ну… ты ведь плакал…
— Конечно… вы заперли меня здесь…
— Я? Да я сам здесь как заложник! А тебя я, наоборот, отпер… то есть открыл… тьфу. В общем, ты меня понял.
Мальчик перестал всхлипывать и смотрел на Бурика уже без прежней опаски.
— А как ты открыл? — спросил он уже с долей здорового мальчишеского любопытства. — Этот толстый Магистр сказал, что дверь заговорена и открыть ее может только он. С помощью какой-то волшебной штуки…
— Этой что ли? — Бурик достал из кармана радиокарту и покрутил в руках.
— Да… — Мальчик посмотрел на Бурика с выражением благоговейного ужаса на лице. — У тебя она тоже есть, да?!
— Нет… То есть, да… В общем, я ее у Джузеппе спер. Только ты не подумай, что я вор! Просто он меня совсем достал…
— Нет, что ты, я совсем-совсем так не думаю! — поспешил заверить его мальчик.
— Меня зовут Саша. А тебя? — спросил Бурик, протягивая руку.
— Антонио. Антонио Доменико Виральдини, — мальчик неловко пожал ладонь Бурика.
— Как одного композитора…
При этих словах Антонио напрягся. Плечи его понуро опустились.
— Я что-то не то сказал? — испугался Бурик. А про себя подумал: «Странный он какой-то».
— Нет, просто… — Антонио присел на краешек дивана и беззвучно заплакал.
Бурику стало неловко и обидно.
— Эй, ну ты чего… — он присел рядом. — Перестань, а?
Антонио попытался успокоиться, но у него не получалось. Бурик неловко обнял его за худые дрожащие плечи, совершенно не представляя, как себя вести. Опять вспомнился давний сон. Но сейчас это воспоминание, похоже, было на его стороне.
— Хочешь, я расскажу тебе один свой сон? — предложил Бурик неожиданно для себя самого.
Антонио поднял голову.
— Сон? — спросил он.
— Угу… Только я видел его давно.
— А что тебе снилось?
— Ты.
— Я?! — глаза Антонио недоверчиво блеснули.
— Да… — Бурик встал и прошелся по комнате, собираясь с мыслями.
Сначала нужные слова не подбирались. А если подбирались, то никак не хотели склеиваться между собой — речь Бурика пестрела всякими сорняками: «это… типа… как его… это самое… ну… в общем…» Но постепенно он нащупал тоненькую нить сюжета своего сна, и скоро речь его потекла складно, без неловких пауз. Бурик компактно пересказал все, что ему пришлось увидеть и пережить, не обременяя своего неожиданного слушателя ненужными подробностями.
Антонио глядел в одну точку и, казалось, пребывал где-то в своих мыслях. Но стоило Бурику на мгновение умолкнуть, обдумывая, как завершить начатое предложение, он вопросительно вскидывал глаза.
— Вот так… — сказал Бурик, заканчивая рассказ.
Антонио с минуту помолчал. Потом осторожно спросил:
— Скажи, а ты уверен, что это был именно я?
— Не знаю, — честно ответил Бурик. — Сейчас мне кажется, что да.
— Ты ведь не итальянец, — сказал Антонио. — Говоришь немножко… с акцентом.
— Да. Я русский. Из России.
— Из России… Я слышал. Это такая далекая-далекая страна. Там всегда снег и… медведи ходят прямо по улицам… Правда?
Бурик прыснул от смеха.
— Слушай, откуда ты свалился, а? Какие медведи? Сейчас у нас вообще жара… Откуда ты вообще это взял?
— Мне сказал об этом учитель.
— Какой еще учитель? — недовольно спросил Бурик.
— По музыке.
— Да… Наверное, крупный специалист по медведям.
— Не надо так! — глаза Антонио вспыхнули.
Бурик смутился.
— Прости. Я ведь не хотел тебя обидеть.
— Да нет, это я… — похоже, Антонио устыдился собственного гнева. — Лучше ты меня прости.
— Запросто… Так как ты сюда попал? Где ты живешь? Только не плачь, пожалуйста.
— Нет, я не буду, — поспешно заверил его Антонио, словно чего-то испугавшись. — Я живу в Венеции. То есть жил… Моя Венеция… я даже не знаю, как сказать. Я ничего не понимаю. Этот Магистр говорит, что она осталась совсем в прошлом.
