— За что пьем? — деловито поинтересовался Добрыня.
— Не знаю, — ответил Антонио. — Просто пьем, и все. Вкусно… А от кока-колы меня мутит. Извините…
Добрыня сделал большой глоток, утерся рукавом и сказал.
— И долго нам еще тут торчать? Пока не всплывем? Кверху брюхом?
Бурик и Антонио вновь приуныли. Нахлынуло с новой силой тоскливое, сводящее с ума чувство потери и потерянности.
— Нет, что, так и будем сидеть? Жирный свин дал нам три дня на раздумье.
— А что мы можем сделать? — спросил Антонио.
— Как что?! Надо попробовать сбежать!
— Ты думаешь, это возможно?
— Не знаю. Но ведь нельзя же так вот сидеть и ждать, пока эти решат, что с нами делать?
— Ребята, — сказал Антонио. — Вы бегите. А я… я постараюсь сделать так, чтобы они не сразу вас хватились.
Бурик и Добрыня молча уставились на него.
— Вы далеко от своего дома, — грустно сказал Антонио. — А я еще дальше.
— И… что из этого? — тихонько поинтересовался Добрыня.
— Вы потерялись в Пространстве, — продолжал Антонио, — а я… — он всхлипнул, — во Времени. Я теперь даже не знаю, была ли у меня мама.
— Но ведь кто-то тебя родил… — не очень уверенно сказал Добрыня. — Значит, где-то есть. Наверное…
Возникла неловкая пауза. Бурик осуждающе посмотрел на Добрыню. «Ну вот, — говорил его взгляд. — Сейчас он обидится и больше не будет с нами разговаривать. И поделом!»
— Ребята, я ведь искусственный! — голос Антонио дрогнул. — Лоредана как-то сказала, что меня… клони-ро-ва-ли… от Антонио Виральдини. Наверное, думали, что я буду такой же гениальный, а я…
Добрыня вдруг понял, что звереет.
— А по шее не хочешь? Искусственный!
Антонио испугался.
— Нет… Зачем?
— А затем, что искусственным не бывает больно и обидно!
— Нет-нет, ты не подумай… Мне очень даже бывает.
— Тогда не говори глупостей! Тоже мне, киборг… Я тебе покажу: «Беги-и-ите! Иску-у-уственный!» Или ты с нами, или мы никуда не побежим!
Венеция
Вовка уже стоял в очереди в кассу вокзала, держа наготове деньги и листок бумаги — составленную профессором Сарачено записку для кассира, где был указан утренний поезд на Пизу, когда в кармане брюк «Турецким маршем» зазвонил мобильный телефон. «Как же не вовремя! — подумал Вовка. — Может, не брать трубку, потом перезвонят?» Но Моцарт не унимался. Вовка полез в карман и, замешкавшись, уронил деньги. Несколько банкнот разлетелись во все стороны. Вовка бросился их ловить, одновременно крича «Алло!! Кто это! Алло!!» Когда последняя бумажка была подобрана, Вовка сообразил, что это не входящий звонок, а сигнал поступления сообщений на мобильный телефон. Мысленно обругав себя за то, что до сих пор не поменял тон сигнала, Вовка вернулся в очередь и принялся вчитываться в мелкие строчки на дисплее телефонного аппарата. По мере чтения глаза его все округлялись, пока не приняли форму пятирублевой монеты. «My v plenu…», — перечитал Вовка еще раз. «Zhirniy svin…» Что за шутки? Кто мог все это написать? Вовка долистал сообщение до конца и, обнаружив электронный адрес отправителя, обомлел: [email protected] Сообщение явно было недописанным, и в вовкином воображении разыгрались самые невероятные сцены, связанные с его отправкой. Вовка тут же набрал номер Стаса.
— Стасик, это я. Они действительно живы!
— Откуда такая уверенность?
— Невероятно, но эти прохиндеи нарыли там интернет и ухитрились послать мне письмо. Слава Богу, у меня стоит пересылка на мобильник.
— И что пишут? — обеспокоенно спросил Стас.
— Да толком ничего. Я тебе сейчас их сообщение перешлю. Пишут, что в плену «у 12 голов», в Пизанских горах. И что предводитель — жирный свин. Представляешь?
— Смутно… — отрешенно ответил Стас. — Погоди, каких голов?! Вов, я вот что придумал. Запомни, а лучше запиши.
Вовка достал ручку и перевернул записку Сарачено.
— Я весь внимание…
Исследовательский центр «Чизанелли»
В этот вечер мальчишки засиделись в столовой после ужина. Смуглый официант Пьетро ловко вытер столы, погрузил использованные лотки, тарелки и столовые приборы в большую умную посудомоечную машину, сказал «Ciao, ragazzi»[30] и удалился, помахивая маленьким полотенцем и напевая что-то из «Риголетто». Уходить не хотелось, поэтому решено было посидеть еще. Сначала каждый вспоминал какую-нибудь интересную историю из своей жизни. Когда истории кончились, принялись травить анекдоты. Добрыня оказался прирожденным рассказчиком анекдотов. Он рассказывал их в лицах, изменяя, где надо, голос, помогая себе жестами и колоритной мимикой. Шутки попадались довольно пикантного, да и просто неприличного содержания. Но Бурик добросовестно переводил их на итальянский, иногда неприкрыто краснея от некоторых произнесенных Добрыней терминов. Но при этом он заразительно хохотал вместе с Антонио и просил рассказать что-нибудь еще.
Общее веселье, вызванное рассказом Добрыни на тему «Если б я имел коня…», было неожиданно прервано — дверь открылась и на пороге возник Джузеппе собственной персоной.
Антонио заметил его первым и сразу насупился.
— Бли-ин! — вырвалось у Добрыни. — Приперся-таки, шпион поганый. Сейчас спать погонит.
— Фигли надо? — в тон ему по-русски поинтересовался Бурик и тут же перевел: — Чем обязаны столь приятному визиту?
Джузеппе смутился, как обычно смущаются взрослые, случайно нарушившие детскую игру в самом ее разгаре.
— Простите, — сказал он, глядя мимо мальчишеских глаз. — Я забыл где-то свой карманный компьютер и не могу вспомнить, где. Думал, здесь…
Мальчишки ради приличия посмотрели по сторонам, Бурик даже заглянул под стол.
— Здесь его нет.
Он знал, о чем идет речь, так как несколько раз видел у Джузеппе маленькое карманное чудо, по вычислительной мощности не уступающее компьютеру в кабинете вовкиного отца — на нем они с Добрыней любили играть во всякие бродилки-стрелялки.
— Да? Очень жаль… Я ведь без него как без рук.
— Он что, думает, что мы воры? — завелся Добрыня. Бурик беспощадно перевел его слова.
Лицо Джузеппе побагровело, но он быстро совладал с собой.
— Я пока еще в состоянии отличить вора от честного человека, — сказал он с таким видом, будто в воровстве обвинили его самого.
— А что же ты тогда шпионишь за нами? — спросил Добрыня. — Зачем выслеживаешь? Ради интереса спортивного?
Джузеппе посмотрел на него спокойно.
— Нет, не из спортивного. Очень тяжело мне вас тут видеть.
