Даже после помощи дяде, я чувствовал себя прекрасно.
Чтобы быстрее прийти в себя, я потер ладони, заставляя силу разгореться и попасть в кровь. Она прокатилась по сосудам горячей волной. Но легче не стало. Потому что в голове сразу же одна за другой принялись всплывать мысли, от которых боль только усилилась. И первой мыслью, которая не давала мне покоя, было то, как этот внушаемый мальчишка попал в частную дружину?
Следующим вопросом было то, как стрелок смог так легко разобраться со вторым дружинником, который пытался его остановить? Да, бывший гвардеец с боевым прошлым, скорее всего, смог бы оказать сопротивление, но…
Убийца даже не был ранен. Словно напарник не пытался стрелять. Или промахнулся от волнения. И это было странно. Таких неопытных охотно берут в армию, где за годы рекрутства всему обучат, да еще и деньги платить будут. А в частные дружины старались набирать людей после службы. Плюсом было бы участие в боевых действиях. Чтобы в случаях, подобных сегодняшнему, тело реагировало рефлекторно. И руки при этом не дрожали. Здесь же все было как-то… неправильно.
— Странно все это, — едва слышно пробормотал я.
Можно было бы поверить, что парня взяли по знакомству. Но это предположение я отклонил, так как был уверен, что вряд ли кто-то стал бы рисковать своей честью ради обычного парня. То, что Коля был не из благородных, я уже понял. Почему в таком важном месте, как фонд, не озаботились достойной дружиной? Вопрос оставался открытым.
В дверь постучали. Я поморщился и произнес:
— Войдите.
Створка распахнулась, и в кабинет вошла Муромцева.
— Вам тоже потребовалась терапия после случившегося? — не оборачиваясь, уточнил я.
Признаться, я ожидал любой реакции. Вспышки злости, или показное презрение. Даже сарказм. Но девушка меня удивила.
— Странный вы человек, Василий Михайлович. Менее получаса назад вас могли убить. А вы, мало того, что после этого спокойно провели терапию, так еще и шутите.
Я обернулся, взглянул на Муромцеву. Она склонила голову к плечу и устало улыбнулась. Я же прошел к креслу и опустился в него, откинувшись на спинку.
— Убить не могли. Вернее, не хотели.
Девушка скрестила на груди руки и удивленно подняла бровь:
— Вероятно вы не заметили, княжич, но тот нездоровый человек навел на вас пистолет.
Я рассеянно кивнул:
— Верно. Навел на меня оружие. Но стрелок разобрался с одним из дружинников, вышел из-за здания и добил жертву за время, пока я бежал к раненому. Так что если бы он хотел выстрелить еще раз — то легко бы это сделал. И я даже не успел бы активировать силовую броню. А даже если бы успел, то не продержался бы и секунды против ветерана. Но он не стал стрелять.
Виктория поджала губы:
— Полагаю, вы поняли это после произошедшего. Но в тот момент вы неслись навстречу вооруженному человеку, совершенно не защищая себя. И о чем вы только думали?
— О том, что человеку на траве нужна моя помощь, — коротко ответил я и тряхнул головой. — Некоторые вещи мы делаем, не обдумывая, на автомате. Обычно лекари именно так поступают.
— Но вы душеправ! — возразила секретарь.
— Вы говорите так, словно это что-то плохое. Будто не считаете меня лекарем.
Собеседница закатила глаза, всем своим видом давая понять, что я попал в точку.
— Так дело в этом? — повеселел я. — Вы презираете мою профессию.
— Вовсе нет, — горячо возразила Муромцева.
— А за что же вы так меня невзлюбили? — полюбопытствовал я.
Девушка набрала в грудь воздух, собираясь выдать длинную тираду. Но осеклась и закрыла рот. Я выжидательно смотрел на нее, не говоря ни слова.
— Вы меня удивили, Василий Михайлович, — наконец сказал она.
— Это я еще не старался, — отмахнулся я.
— Вы не особо хорошо выглядите, — заметила Виктория нахмурившись.
— Говорю же, что не стараюсь. Но вы как-то очень скоро перешли от комплиментов к осуждению.
Девушка приоткрыла дверь и приказала моей помощнице:
— Подай мастеру отвар или энергон. И быстро.
Лидия почти сразу внесла упаковку батончиков и залепетала:
— У вас есть запас в шкафчике.
— Я еще не сориентировался, — ответил я, снимая упаковочную бумагу с батончика. — Спасибо.
Лидия покосилась на Муромцеву и выскользнула из кабинета. Секретарь подошла к столику и налила в стакан воду из графина. Затем подозрительно принюхалась к жидкости и лишь потом подала ее мне.
— Вы думаете, что меня тут отравят? — удивился я.
— Не нравятся мне лекарни, — неожиданно призналась девушка, а потом дернула плечом. — А тут все такое странное. Словно с картинки. И мне от этого всего не по себе.
— Значит, у вас нелюбовь к лекарням в целом, а не к душеправу в моем лице, — резюмировал я.
— Прекратите меня анализировать, Василий Михайлович, — насупилась Муромцева, но я только развел руки:
— Снаружи на двери есть табличка, на которой указано, что этот кабинет принадлежит душеправу. И анализировать поведение хворых — моя работа.
— Я не хворая, — возмутилась Виктория, и я важно кивнул, дожевывая батончик:
— Отрицание. Это первая стадия к излечению. И ее проходят все мои пациенты. А еще я рад, что вы начали со мной разговаривать.
— Я и раньше с вами говорила, — начала было девушка, но я покачал головой:
— Вы огрызались и рычали, Виктория Ильинична. А сейчас вы перешли к диалогу. И это меня радует.
Щеки девушки покраснели. Вряд ли кто-то говорил, что когда она злилась, то становилась особенно привлекательной. Мне вдруг захотелось сделать кое-что нелогичное. Подойти к девушке, вынуть шпильки из ее волос, позволив локонам выскользнуть из тугого узла и рассыпаться по спине. Но я остался на месте, пораженный собственным мыслям. Похоже, меня здорово повело после лечения. Откаты обычно не бывали такими странными. Я развернул второй батончик.
Девушка замялась, словно бы хотела что-то сказать. Я предположил, что знаю причину ее переживаний.
— Я не расскажу мастеру Круглову о том, что произошло.
— Он и так все узнает, — скривилась девушка и подошла к окну.
— Но если он спросит — я отвечу, что вы отлично себя проявили и закрыли меня от пуль.
— Но все было не так, — она нахмурилась.
— Вы просто не успели. Я прыткий для душеправа. И вы не ожидали, что
