Она впивается в меня ногтями, и в груди у нее клокочет глубокое урчание, как будто кошка медленно вонзает когти в неподвижную добычу.
— Не так быстро, дорогая, куда нам спешить… Давай поговорим еще немного.
Кто-то из античных ораторов учился риторике, пытаясь говорить с набитым камнями ртом. Кажется, Демосфен. Уверен, что этому парню было легче сказать целую речь с ракушками и галькой во рту, чем мне сейчас вытолкнуть из себя эти несколько слов.
Она поднимает лицо и смотрит мне в глаза. Черные густые волосы касаются моего лица и груди, окружая, как мягкие стены темного шатра.
— О чем ты хочешь поговорить, милый?
— Это ты свела Абдуллу и Мастера?
Она вздыхает.
— Какой ты любопытный. И занудный, да. Мне больше нравится, когда ты шутишь.
Она выпрямляется с гримаской досады на лице. Да, вот так. Может быть, обидится и уйдет? Ничего, можно даже не развязывать ремни, спасибо, я сам справлюсь…
— Разумеется, я, — говорит она. — А что еще было делать? Герман был сам не свой от того, что эта девочка, его дочь, умирает. Надо было убить ее раньше, но я все как-то не решалась: сейчас все очень серьезно стали относиться к убийствам. Расследование и все такое. Да и кто мог знать, что Герман откуда-то слышал про Мастера и ассиратум? Я и сама удивилась его осведомленности, когда он разговаривал с тем человеком, Кардиналом. О, я сразу поняла, что этот Кардинал тот еще старый лис! Очень опасный тип. Конечно, мне бы он ничего не смог сделать, но вот найти Мастера ему вполне было по силам. И кто знает, чем бы это могло закончиться? Хорошо, если бы он отдал старика Герману, а если нет? Запер бы его где-нибудь и заставил работать на себя, и как бы я тогда получала свой эликсир? Прикинулась бы больной, чтобы Герман и мне покупал ассиратум за деньги? Или вместе с Вервольфом принялась бы ходить ночью по улицам и ловить прохожих? Надо было заставить Германа прекратить эти поиски, но и идти к нему с ассиратумом самой было бы странно, да и небезопасно. Вот и пришлось привлечь Абдуллу. Это было несложно, так что на следующий день он уже был мой и отправился к Герману с эликсиром для его дочки. Такой глупый! — Кристина снова рассмеялась. — Попросил у Германа миллион долларов. Наверное, не мог представить себе суммы больше. Мастер сначала согласился продавать ассиратум, все-таки это немаленькие деньги, а они сейчас все решают в мире, ведь так? Да и опасность того, что Кардинал будет его искать, таким образом устранялась. А потом Абдулла, к сожалению, вошел во вкус. Этот медицинский центр, этот его доктор, который там сидел и продавал ассиратум, как будто это аспирин какой-нибудь… Я знаю, что он даже воровать ухитрялся, представляешь? Воровал ассиратум и сам его продавал, да еще и прятал запас там где-то у себя. Но Абдулла ничего не замечал, только думал, как бы еще побольше денег заработать. Ну а после того, как он стал похищать людей и убивать их у себя в подвале, стало понятно, что от него нужно избавляться. Жаль, что мы так опоздали с этим. Ну ничего, зато теперь все в порядке, правда? Абдулла умер, девочка Германа тоже скоро умрет, так что ему не придется просить кого-то искать Мастера, а ты, мой дорогой, присоединишься к нам. Я знаю, Мастер будет недоволен, очень недоволен, что я не убью тебя полностью, но уж придется ему с этим смириться. Нам так будет хорошо вместе…
Она снова гладит меня. Ее тело скользит по мне горячим бархатом нежной кожи.
— Мы подождем немного, пока все утихнет, — шепчет она, — а потом уедем отсюда, навсегда. С теми деньгами, что есть сейчас у меня, мы поселимся где захотим, будем жить так, как захотим… Мастер станет делать для нас свой эликсир, а мы будем вдвоем, только вдвоем…
Ее движения учащаются, дыхание становится тяжелым, руки жадно двигаются по мне, и я даже не ощущаю боли, когда они прикасаются к сломанным ребрам.
— Меня не устраивают условия брачного контракта, — мой голос едва слышен. — Может быть, нам не стоит торопиться? Мне кажется, нужно узнать друг друга получше…
Ее веселый смех звучит как будто звенят серебряные украшения на танцовщице, кружащей вокруг жертвенника.
— О, у нас будет много, очень много времени, чтобы узнать друг друга. И ты ни в чем, ни в чем не будешь нуждаться. А теперь хватит разговоров, мой дорогой. Нам пора.
Она приподнимается, разведя в сторону колени и опираясь на ступни, и ее смуглое стройное тело на мгновение нависает надо мной. Я смотрю на нее и в дрожащем мареве горячего воздуха и дурманящего дыма вдруг вижу перед собой гигантскую самку какого-то инфернального насекомого, огромной саранчи, которая цепко держит меня острыми колючими лапами. Я вздрагиваю и выгибаюсь из последних сил, чтобы стряхнуть с себя эту страшную тварь, но ее рука скользит вниз, она берет меня и вводит в себя, сильно и плавно опуская бедра с протяжным стоном. Я чувствую, как проваливаюсь в жаркую, влажную глубину ее тела, которая вбирает меня всего без остатка.
— Мой, — хрипло шепчет она, — только мой… навсегда.
Она садится на колени, выпрямляется и нараспев произносит какую-то фразу на незнакомом языке, от звуков которого начинают трепетать огоньки свечей и дрожит пламя масляных ламп. Тяжелые пологи дыма взвихряются в призрачном танце. Она опирается одной рукой мне на грудь, высоко поднимает другую, и я вижу, что она держит в ней длинный кинжал с тонким прямым клинком. Я снова вздрагиваю, в последней в своей жизни рефлекторной попытке освободиться, но ремни держат крепко, а длинные сильные ноги сжимают меня, как стальные обручи.
— Ты на пороге новой жизни, — говорит она, — сейчас все закончится и все начнется…
Длинное лезвие легко скользит вдоль моей груди, оставляя за собой кровавую полосу тонкого разреза. Боли нет, или я просто не чувствую ее сейчас.
Она нагибается и проводит по ране трепещущим, жадным горячим языком, слизывая выступающую кровь, потом снова выпрямляется и выкрикивает окровавленными губами распевные слова заклинания. Движения ее бедер ускоряются, становятся сильнее и настойчивее, и я чувствую, как внизу живота рождается клубок жидкого пламени, готового извергнуться в любой миг.
Ее рука поднимается вверх, занося кинжал для удара.
Я содрогаюсь в долгой, томительной конвульсии, и ее тело начинает дрожать вместе с моим, а бедра сжимаются все сильнее и сильнее.
Последние слова заклятия звучат пронзительным воплем. Я открываю глаза и вижу, как длинное лезвие стремительно опускается вниз.
Отрывисто громыхнул выстрел.
Алина стреляла навскидку, целясь в обнаженную спину Кристины, и промахнулась, но, видимо, где-то очень высоко, за плотным пологом снежных туч, нависших над городом, счастливая звезда Гронского сияла сегодня особенно ярко. Девятимиллиметровая пуля попала в длинное лезвие ножа и обломила его у самой рукояти за мгновение до того, как острие должно было пронзить сердце. Обломок клинка с силой ударился в грудь, оставив на ней неглубокую кровавую вмятину.
