— Что ты можешь? — сурово оборвала Имельда. — Ты еще ничего не можешь, Митриш. Тебе четырнадцать. Ты ребенок. А твои способности, какими бы они ни были, слишком заметны и непонятны, чтобы помочь. Они лишь привлекут внимание и не более того. Пойми, тот человек взрослый, опытный и опасный маг. Он намного сильнее меня и уж тем более тебя. Лучшая стратегия сейчас — затаиться и не высовываться. Больше мы с тобой сейчас ничего сделать не сможем.
— Но… Я…
— Все, Митриш. Пожалуйста, не спорь, — она подняла ладонь, — у меня сейчас нет сил на споры. Просто поверь мне, сейчас это лучшее решение.
— Мама тоже так говорила, — буркнул мальчишка, — И что, помогло ей это?
— Митриш… — Имельда раздосадовано мотнула головой.
— Ладно, понял, понял. Я пошел. У меня лекция еще, — не успела Имельда и слово сказать, как Митриш выскочил из кабинета, отомкнул аудиторию и ужом выскользнул в пустой холл.
Имельда, сдерживаясь, потерла лицо, стараясь, чтобы подбородок не дрожал. Она не знала, как успокоиться. К сожалению, никакие успокоительные настойки ей не помогали. После той отравы, что она принимала многие годы, все эти травки были для нее, что мертвому припарка.
В тот же день после всех своих занятий она покинула школу и вернулась в родительский дом, в котором не была с тех пор, как Теддор предложил ей работу… Вот только еще ни разу она не была здесь, когда ее обостренное чутье проснулось от многогодового сна. Ей вовсе не казалось, что это дар. Скорее, было похоже на то, что она достала из захламленного чулана старый отцовский меч. Он зарос паутиной, покрылся пылью и ржавчиной у основания, но несмотря на это он оставался острым, тяжелым, опасным оружием. В умелых руках он мог защитить своего хозяина, но сейчас «руки» Имельды нельзя было назвать умелыми и уж тем более крепкими… Ее сознание дрожало, как лист на холодном зимнем ветру, стараясь изо всех сил удержаться на ветке дерева подольше. Имельда не знала, насколько еще хватит ее выдержки, когда она сдастся на волю этому ледяному ветру…
Калитка скрипнула под ее рукой. Никто не ухаживал за домом. Снег сошел с небольшой ограды, каменную тропку по краям занесло прошлогодней травой и землей. На деревьях не спешили появляться почки. Имельда подозревала, что после всего, что произошло на территории этого дома, местный кустарник и несколько фруктовых деревьев уже и не покроются зеленью. Будет чудом, если даже трава решит подняться на поверхность.
Имельда прошла по тропке, поднялась по крыльцу, вставила ключ в замочную скважину, провернула его и открыла дверь в выпотрошенное нутро их некогда уютного дома.
Пусть она провела свое детство не здесь, но воспоминания своего юношества у нее навсегда будут ассоциироваться с этим местом и его хозяевами. С их смертью она потеряла не только любящих ее людей, но и дом, в который она может вернуться. Вряд ли она еще когда-нибудь сможет здесь жить. Да и вообще, хоть кто-нибудь… Дом умирал. Это чувствовалось в неживой атмосфере, в посеревших досках пола и стен, холодном камине. Здесь было чисто, но пусто, безжизненно. После того, как в этом доме провели долгие пытки и два ритуала забвения, пространство настолько пропиталось энергией Смерти, что даже обычные люди чувствовали себя здесь неуютно. Дому была уготована та же участь, что и тому с красной крышей, в котором Теддор Вельт пытался ее убить.
Имельда закрыла дверь, погрузив себя в тишину и мрак родных стен. По памяти она прошла вперед, не снимая обуви и своего старого плаща, что когда-то принадлежал Матильде. Она прошла гостиную насквозь: теперь она казалась слишком большой, порожней. Мебель пришлось выбросить, как и ковер, впитавшие в себя кровь, злость, страх и отчаяние. Имельда сменила лишь шторы, оставив пространство пустым. Когда она еще жила здесь после смерти родителей, ей уже не нужны были ни два мягких диванчика, ни низенький чайный столик меж ними, ни светлые портьеры на высоких окнах. Две статуэтки двух святых, в которых верил Тимор, что стояли на каминной полке, оказались разбиты. И только этому Имельда была рада. Она ненавидела Бога и всю его святую братию. Где были эти святые, когда ее близких терзали? Они ничем не помогают тем, кто действительно нуждается в помощи.
Имельда прошла сквозь полупрозрачные видения мебели дальше: коридор, просторная кухня слева, дальше по правую руку две спальни. Одна, дальняя, была Матильды и Тимора, а ближняя использовалась как библиотека, по большей части, хотя это скорее был склад рабочей макулатуры, материалов и книг. После происшествия инквизиция все конфисковала. Все труды Матильды, все рабочие документы Тимора, все, что хоть как-нибудь касалось их обоих. Сейчас только в их спальне стояла одинокая двуспальная кровать и две тумбочки. Имельда даже заходить туда не стала. Она сразу поднялась по лестнице в конце коридора на второй этаж, туда, где была ее комната и кабинет Матильды.
Пройдя мимо своей спальни, Имельда толкнула тяжелую широкую дверь в последнее пристанище Матильды. Именно здесь ее и настиг убийца, когда разобрался с Тимором. К сожалению, здесь тоже было пусто. Мебель не пережила их схватки, а все остальное слишком пропиталось кровью, чтобы пытаться это отмыть и отстирать. Пара кресел, ковры, шторы, небольшое трюмо и туалетный столик и, конечно, массивный дубовый стол, за которым Матильда смотрелась в последние годы своей жизни особенно немощной.
Имельда остановилась в дверном проеме, глядя на то место, где некогда ее мать проводила все свободное время. В последние дни она с трудом двигалась, но продолжала упорно отказываться от того, чтобы перенести ее кабинет на первый этаж.
Сейчас в кабинете не осталось ничего, но девушка видела как наяву массив лакированного дуба, искусную резьбу по краям, темно-красное сукно на столешнице. Слева аккуратными стопками высились книги, справа письменные принадлежности. Замусоленное, но такое верное и привычно лежащее в руке перо как-то неуместно смотрелось на фоне остальных предметов: черненной изысканной чернильницы, подставки под дорогую бумагу, пресс-папье… А вот в иссушенной болезнью руке Матильды оно было очень даже гармоничным. Правда, четырнадцать лет назад и рука была сильнее, и перо другим.
Имельда прошла к окну, у которого стоял стол, опустилась на пол, вытянув ноги, уложила рядом трость. В пустом пространстве ее тихие движения звучали оглушительно. Она окунулась с головой в воспоминание, которое почти уже стерлось из головы, оставив лишь какие-то смазанные мысле-образы, но ее дар смог восстановить все до ужаса четко, как только Имельда оказалась в этом доме. Старые стены все помнят. Видение сплелось в воздухе, и девушке оставалось порадоваться, что она сейчас вспомнила и увидела именно эту картину, а не то, как ее мать зверски убивают в паре метров от нее. Имельда настолько не хотела это переживать, что сумела удержать перед собой только приятную картину.
***
Матильда нашла на полке своего стеллажа во всю стену пыльный томик по растениям и прошла к столу, где за ним уже сидела девочка с угольными волосами. Только вчера им удалось окрасить их, и они еще выглядели неестественно при светлых глазах и коже девочки.
— Нашла, — улыбнулась Матильда и присела рядом на соседний стул. Она полистала пухлый небольшой том и открыла нужную ей страницу. — Вот, смотри. — Она показала ей цветную иллюстрацию, нарисованную чьей-то умелой рукой. Там был изображен цветок, каких девочка еще никогда не видела. А Матильда меж тем начала рассказывать. — Очень далеко на севере есть редкое растение. Мельдус три-цвет. Он может жить в вечной мерзлоте очень-очень долго, находясь в спячке. Но когда мороз немного ослабевает и приходит время цветения, то он распускается удивительными синими цветами. Но они не обычные, а состоят из трех частей. Видишь, вот здесь, — она указала на нижние мясистые лепестки, которые скорее выглядели как камень, из которого и высекли эти листья, — в первый месяц местной зимы распускается внешний бутон, потом срединный, а в конце, самая прекрасная сердцевина… Переливающаяся всеми оттенками синего цвета, — она провела пальцем по рисунку, задумчиво улыбаясь, и глянула на девочку. — Этот цветок можно назвать волшебным. Удивительное создание природы. Мне удалось увидеть его лишь однажды в коллекции одного человека, что помешан на редких растениях. Ему дорогого стоило, чтобы воссоздать нужную атмосферу для этого цветка. — она вздохнула и вынырнула из воспоминаний, — Я думаю, что если и выбирать тебе новое имя, то с интересной историей, а? Как думаешь? Это будет нашей с тобой маленькой тайной, — Матильда подмигнула девочке, что за весь ее монолог ни проронила ни слова. Она лишь смотрела и слушала. Матильда переживала, конечно, что девочка от всех потрясений, что она пережила, не сможет адаптироваться к новой жизни, но все же в ее глазах некромантка видела интерес. Девочка не была безучастной, просто ее эмоции были еще слегка «подмороженными», ей требовалось время на то, чтобы оттаять. — Как тебе имя Имельда?
