Я встал и подошел к двери. Еще до того, как я успел до нее дойти, меня догнал вопрос Дуга:
— А мораль? — Он подождал три секунды и добавил: — Не играй с незнакомыми игрушками, если не хочешь ходить с хреном на лбу?
— Отлично! — Не оборачиваясь, я хлопнул несколько раз в ладоши и взялся за ручку.
— Оуэн? Я читал все, что написал Воннегут-младший, и не помню, чтобы Килгор Траут рассказывал подобную историю.
— Я имел в виду другого знаменитого писателя, Е. Т.
— Е. Т. — это инопланетянин из фильма!
— Ну тогда, может быть, Е. Д.?
Я толкнул дверь и вышел. Она закрылась за мной, заглушив голос Саркисяна. Впрочем, то, что я успел услышать, не предвещало интересного продолжения.
* * *
Два дня я провел с Филом, с удивлением отметив, что в его на первый взгляд нестандартных запросах не так уж и мало истины. И в самом деле — почему бы не спустить воду из бассейна, если в нем все равно никто не купается? Я вспомнил свое детство, сопровождавшееся множеством запретов. Может быть, именно поэтому я до сих пор не в состоянии расслабиться и развлекаться на полную катушку. В итоге я понял, что дети, хотя и кажутся нам лишенными тормозов или даже разума, руководствуются своеобразной логикой, которая вовсе не является столь уж идиотской, извращенной и невообразимой. Во всяком случае, мы с Фил )м начали друг друга понимать. Впрочем, он взрослел с каждым днем.
Вечером, когда я пытался, пользуясь его отсутствием, поделиться с Пимой своими последними впечатлениями, позвонил Дуг и пригласил меня к себе.
— Стая наших стервятников наконец установила предположительный возраст Скайпермена на момент его смерти, — сообщил он. — С точностью до четырех лет. Итак, ему было сорок четыре, плюс-минус два года, что дает нам две тысячи семьдесят второй год. Плюс-минус два, черт побери.
— Значит, нужно нацеливаться на две тысячи семьдесят четвертый? — не то подтвердил, не то спросил я.
— Да.
— А что Хейруд?
— Ему уже все равно, «куда» нас доставить. Он полон оптимизма, радостно потирает руки и говорит: «Fortes fortuna adiuvat».
— У тебя есть претензии к Хейруду? — язвительно спросил я.
— Сейчас он будет здесь. Немного злился, что мы отрываем его от каких-то расчетов или еще чего-то, но обещал прийти.
Мы с Дугом почти одновременно кивнули. Ник фыркнул, словно удивляясь нашему столь ничтожному интересу к происходящему, но он был неправ — невозможно две недели жить с нервами, натянутыми, словно провода высокого напряжения морозной зимой. Возбуждение спало, осталось лишь томительное предчувствие чего-то важного, что должно произойти в будущем. И это что-то явно приближалось.
— Он говорил что-нибудь более конкретное, чем латинские изречения? — спросил я лишь затем, чтобы прервать молчание. После нескольких суток, проведенных в обществе Фила, каждые несколько секунд тишины я воспринимал как предвестие беды.
— Немного. Немного… — произнес Саркисян таким тоном, что кто-нибудь не знающий английского мог бы подумать, что он крепко выругался. — Он прямо-таки светится от оптимизма, после того как мы провели вторую линию высокого напряжения и достали второй комплект сердечников для стартболических конденсаторов. — Он посмотрел на меня. — Кстати, этот твой болтолог успел спрятаться под брезентом на пути от ворот к лаборатории.
— А, так это ты его так назвал? — обрадовался я. — Вчера он явился ко мне за объяснением, кто такие болтологи, но какие-либо дальнейшие показания давать отказался. Видимо, почувствовал, что прозвище не слишком лестное…
— Кровь от крови… — рассмеялся Дуг. — Я назвал его так, когда он удивился, что я не хочу отвечать на его четырехсотый вопрос. У меня просто не было больше сил…
— Не оправдывайся, — я махнул рукой.
Ник хотел что-то добавить, видимо, он тоже вынес некоторый опыт из общения с проклятием военной базы в Алькаметче, но тут тихо открылась дверь, и вкатился на своей коляске Хейруд. Вид у него был раздраженный, словно у патологоанатома, которого оторвали от особо аппетитного трупа трехголового слона. Он объехал стоявшего у него на пути Ника и затормозил у меня за спиной.
— Мистер Хейруд… Гм… — начал Дуг.
— Мне нужно еще восемь дней, — прервал его Йолан. — Через восемь дней можно будет стартовать.
— Через четырнадцать дней открытие выставки, — мягко напомнил Саркисян.
— Это не имеет значения!
— В предположении, что транстайм будет работать, — вмешался я.
— Будет!
— Ну, в таком случае, может быть, потратим несколько минут на то, чтобы услышать, откуда у вас такая уверенность? — Я повернулся в кресле так, чтобы сидеть лицом к лицу с Хейрудом. — Не поймите меня превратно, но от работоспособности вашего устройства зависит успех всего нашего плана.
— Не совсем так. — Хейруд растянул губы в улыбке, но в остальном выражение его лица не изменилось. — Если бы у вас были другие следы, вы бы вели следствие по двум направлениям, так что не обвиняйте меня в том, будто я вас в чем-то торможу.
— Железная логика! — похвалил Саркисян. — Правда, вы несколько опережаете события. И никто вас ни в чем не обвиняет, даже напротив, вы наша последняя спасительная соломинка. А знаете ли вы, как больно терять надежду?
— Подождите спокойно несколько дней…
— Ладно, давайте по-другому, — не выдержал Ник. — Вы уже завершили теоретический этап разработки?
— Нет.
— Ваша теория складывается из элементов, уже проверенных на практике? Можно сказать, что все вместе должно работать, поскольку работают его отдельные составные части?
— Нет.
Следующий вопрос, который звучал бы примерно так: «Так с чего тогда, …, ты, …, уверен, что это … будет работать?», повис в воздухе, но так и не был задан. Может быть, потому, что каждый из нас заменил бы многоточием разное количество слов. Хейруд снова улыбнулся.
— Я просто знаю, что оно будет работать, и все.
— Один парень, — сказал я, зная, что ни Ник Дуглас, ни его шеф Дуглас Саркисян не в состоянии сказать ничего более умного, — после нескольких кружек пива пошел в сортир, поскольку знал, что иначе…
— Я сказал, что через восемь дней вы сможете стартовать! — прервал меня Хейруд. — За два дня до этого мы проведем пробный запуск, может, пошлем какую-нибудь мышь или что-то в этом роде. Восемь дней. А если транстайм будет работать, можно будет провести бесчисленное множество испытаний. Мы настроим его так, чтобы он возвращался в ту же самую минуту, из которой стартует. Это же очевидно…
В словах Хейруда зазвучали новые, показавшиеся мне не слишком приятными нотки. Я решил дать шанс Саркисяну, и он им воспользовался.
