и бросил в кучу, на ней еще оставались остатки яда. Открыл кран и обмыл бесчувственную девушку, уделив особое внимание глазам. Он не смотрел сейчас на нее как на женщину, но как на ребенка, которому нужно помочь и выполнял выверенные до автоматизма действия. Чудо техники, кислородная маска тоже пошла в дело. Появившаяся в начале войны, она сильно сократило число летальных исходов. Правда только, если людей успевали довезти до стационарных оборудованных госпиталей.
Дыхание Лауры выровнялось. Введя антидот, он накрыл ее тело простыней и сел на стоявшее в углу кресло, закурил. Все, что он мог сделать, он сделал. Дальше была только долгая реабилитация, выздоровление и отправка домой. «Ты выполнила свой долг, девочка».
Лаура пришла в себя на исходе дня. Она обнаружила себя укрытой одеялом, лежащей на нормальной подушке в большой палате на несколько человек. Извечный запах сырости лез в нос. Не открывая глаз, она начала прислушиваться к звукам комнаты. Не было слышно ни стонов, ни ругательств. Только острые шутки, смех и звуки игры в скат. Это было очень плохим знаком. «Инвалидное отделение» — мелькнуло в голове у медсестры, она вскрикнула. Почти сразу же, чья-то заботливая рука легла ей на лицо.
— Тихо, девочка, тихо, — успокаивающе твердил чей-то голос, — Ты в безопасности. Все прошло. Скоро домой.
— Кто вы? — Лаура не узнавала собственного голоса. Какой-то слабый, хриплый, безжизненный, больше напоминающий стон.
— Я Грэг, — ответил голос. — Ефрейтор Грэг, если будет угодно. Ты хочешь есть или пить?
Девушка отрицательно помотала головой.
— Скажите, Грэг, вокруг темно? — с толикой надежды в голосе, задала она глупый вопрос.
— Нет, — помедлив, ответил ефрейтор, — Так бывает, ты, главное, глаза не открывай.
— А если открою? — с упрямством спросила Лаура.
— Боль и жжение вернуться. Да и, — он опять замолчал на мгновение, — Без толку это все.
Девушка бессильно заплакала.
— Не плачь, доктор нанес какую-то мазь, просил меня проследить за тобой. У него скоро закончится операция и он придет. Если будешь плакать, то боль вернется.
— Пусть вернется! Пусть! Я хочу чувствовать! — она разрыдалась. Грэг молчал.
Через несколько минут открылась дверь и послышались приближающиеся шаги.
— Вот и все, — всхлипывая, прохрипела Лаура, — Звуки — это единственное, что мне осталось. Почему меня просто не бросили там умирать! Я не хочу так жить! Я не хочу…
— Лаура, это я, — чья-то рука обняла ее руку, — Грэг, спасибо, оставь нас наедине.
Снова послышались шаги — это ефрейтор вернулся к игре в карты.
— Йозеф, это ты? — с надеждой в голосе вопросила медсестра и снова сорвалась на плач. — Зачем, Йозеф? Кто тебя просил? Разве я умоляла меня спасать? Почему ты не мог просто меня пристрелить! Зачем ты обрек меня на такую жизнь?
— Я, — голос замолчал, — Я не мог тебя там бросить. Я хотел…
— Так ТЫ хотел? Ты думал в тот момент о себе или обо мне? Что ты хотел себе доказать? Прошу, убей меня. Убей меня здесь и сейчас! Даю тебе слово, как только меня выпишут отсюда — я убью себя сама, если ты не хочешь мне помочь! — сквозь слезы, хриплые угрозы бедной девушки не могли никого напугать.
— Я не мог…
— А оставить меня такой ты мог? Что я буду делать?! Просить подаяния на паперти по воскресеньям, а в остальные дни на улице? Ты мог просто спасти меня, пройдя мимо!
— Прости, — его голос задрожал, — Я не думал…
— Я хочу курить, — на мгновение успокоившись, попросила девушка.
— Тебе нельзя сейчас, легкие ни к черту, — попробовал ее образумить хирург.
— Дай мне сигарету, чтоб тебя! Прошу! На этот раз я тебя прошу! Не заставляй меня умолять! — послышался звук открываемого портсигара и щелчок бензиновой зажигалки. Рука прижала зажженную сигарету к губам Лауры. Сделав вдох, она страшно закашляла. — Чтоб тебя! Я даже курить не могу! Я ничего не могу, я хочу просто сдохнуть! Возьми, возьми все, что у меня есть, деньги, часы, серьги, бери — это все тебе, просто убей меня!
— Ты не в себе, Лаура, — успокаивающе продолжал Йозеф, — Это пройдет, люди как-то живут без рук и без ног, а тут только глаза…
— Только глаза?! Только глаза? Только глаза… — девушка заревела, — Если в тебе нет смелости убить меня прямо здесь и сейчас, то проваливай к черту и не появляйся больше никогда!
— Хорошо, — мужчина попытался подняться, — Если я буду нужен, попроси Грэга меня позвать.
— Нет, — она схватила его руку, почувствовав подступающее всепоглощающее одиночество, — Не уходи, прости, останься, только не оставляй меня одну…
На следующий день Йозеф не пришел. Грэг сказал, что его взяли под стражу на несколько дней за оставление своего поста. Это были самые мучительные нескончаемые дни. Они тянулись настолько долго, что девушка думала, что сойдет с ума. Через пару дней Лаура начала вставать с кровати, благо, это оказалось не так сложно, как сначала ей показалось. Однако вся скудная мебель, что была в их палате постоянно предательски норовила неожиданно возникнуть у нее на пути. Ударившись особенно сильно, Лаура не выдержала и расплакалась, опустившись там, где стояла. И не кому было ее утешить, она слышала, как шаги сначала приближаются, а затем удаляются, растворяясь в тишине. Никто не хотел иметь с ней дела. Ее обнаружил вернувшийся Грэг, приобнял, помог подняться, такой маленькой, беззащитной и слепой девочке. На обед они обычно ходили вместе, он помогал ей приноровиться к новой реальности.
Ефрейтор где-то раздобыл для нее специальную палку, которая подарила девушке хоть какую-то надежду выйти из больничной палаты и почувствовать свежий воздух. Они любили подолгу разговаривать с мужчиной на отвлеченные темы, наслаждаясь последними лучами уходящего лета.
— Почему ты мне помогаешь? — неожиданно для самой себя, решилась она задать вопрос Грэгу.
— А ты бы хотела остаться одна? — без тени издевки в голосе ответил он вопросом на вопрос.
— Нет, — она помотала головой, — Просто, у тебя же, наверное, и у самого забот хватает.
— Какие заботы у старого калеки? — усмехнулся тот, — Я скоро поеду домой, точнее, в то место, где был мой дом.
— А что случилось? — Лауре не нравилось, в какое русло сворачивал этот диалог. В горле застыл ком. — Тебя там наверняка ждет жена, дети.
— Меня там никто не ждет уже почти три года, — его голос изменился, стал похож на голос брошенного старца, — Жена умерла от чахотки еще в начале войны, а дети — разъехались кто куда. Не пишут уже давно, надеюсь, у них все хорошо.
— Прости, — она попыталась нащупать в траве его руку, положив пальцы на его грубую ладонь, — Я
