Было бы круто, если бы они еще сделали спортивный зал, душевые, бассейн…
— Тело твоего Томаса Уилсона тоже чистое.
— Чистое?
— Никакого химического воздействия. Образцовый школьник. Я не нашел даже грамма алкоголя. Не говоря уже о наркоте.
— Какая-нибудь синтетическая дрянь, которая при попадании в кровь мутирует и не ловится твоими химикатами?
Хикс улыбнулся с видом оскорбленного достоинства.
— Наука такого еще не видела.
— У всех ли возможных ученых ты спросил?
— Я, конечно, должен быть вхож во все науки, — усмехнулся Хикс, — но ты-то ближе к той, на которую намекаешь. Давай я дам тебе имя подходящего кандидата, а ты сам с ним поговоришь?
Проблема полукровок заключалась в том, что в конечном счете стать «своими» они могли только в мире людей. Для темных существ они всегда существовали на правах бастардов. Тех, кто портит расу и кровь. И Ли не встречал случаев, чтобы полукровку приняли. Даже семьи одного из родителей. Если бы он сам женился на женщине-человеке, и отец был бы еще жив, то он либо умер бы от удара, либо убил бы сына. Ну или невесту. Позор.
Темный мир традиционен до оскомины.
— Давай имя.
— Так. Ученый. Химик и медик. Есть один товарищ. Я с ним пересекался, и мне хватило. Он руководит одной из лабораторий Астера. Как его. Оскар Мун. Добрейшей души… эльф? Вру, он тоже полукровка, но с детства интересовался темной медициной. И если в Ордене изобрели дурь, которая может изменить сознание и полностью раствориться в крови, он знает.
— А что вы не поделили? — думать об Ордене, могущественной организации, под чью дудку до сих пор плясал весь Темный мир и все темные существа, помимо тех, кто оказался за бортом, не хотелось. Такие, как он, относились как раз к выпавшем из гнезда птенцам, которые каким-то чудом выжили. Ли не принадлежал своей семье (и даже сменил чудесную итальянскую фамилию), Ли не считал себя принадлежавшим к Темному миру как сообществу. Поэтому он и приехал в Треверберг. Треверберг приютил всех их. Чистокровных и полукровок, застрявших на границе миров.
Хикс снова усмехнулся. Взял из маленькой металлической коробочки кусочек жевательного табака и отправил его в рот.
— Бабу. Давно это было. Еще до войны. Я был молод и свеж. Он, кстати, не особо стареет. Если верить газетам.
— А по какому поводу он попал в газеты? — поинтересовался Андреас.
— Ну как. Лаборатория-то взлетела на воздух. А он руководил.
— Хорошо, Харри, я с ним поговорю. На тебя ссылаться не буду.
— Ага, лучше не надо. Они поженились, она родила ему сыночка. Ты, наверное, в курсе? Самуэль Мун — молодой художник. Он сейчас в Вене. Учится у какого-то профессора своей мазне.
— А ты маньяк, — после паузы сказал Ли. — Но зато я теперь знаю причину твоего вечно отвратительного настроения. Давай пункт три. Добей меня. И с чистой душой я отправлюсь работать.
— А я спать. Записка. Я велел своим бойцам принести все пишущие предметы, которые найдутся в доме Уилсонов.
— Так.
Капитан Ли наклонился вперед, чтобы не пропустить ни единого слова.
— Я нашел, чем парень ее написал. Вот, — он с видом фокусника-дилетанта выхватил со стола пластиковый пакет с обычной ручкой. — А вот тут, — во второй руке еще один пакет, — чернила, которым это написали. Больше этой ручкой он ничего не писал, берег перо. В основном работал карандашом. А записку с датой намазюкал.
— Ты уверен, что сам?
— Уверен. И тут есть тема для разговора с Себастьяном Хоулом. Записка была запечатана в конверт, на котором обнаружилась пыль и кирпичная крошка. Крошка соответствует кирпичу, который использовался при строительстве административных зданий города. Ну ты знаешь, красный добротный кирпич, из него строили еще в девятнадцатом. Только вот дом Уилсонов из другого материала. Наличие дорожной пыли, кирпича и остатков плесени доказывает, что конверт находился вне дома. Я подозреваю, что его положили в тайник. А потом достали. И вскрыли дома. Но я уверен, что записка была написана дома. То есть, он ее написал. Отнес куда-то. Потом забрал. Судя по состоянию бумаги, пролежала она там как минимум неделю. Но скорее всего дольше, если стена для тайника внутренняя, укрытая от дождя.
— Вещества на записке и конверте могут нам подсказать, где именно находился тайник?
— Вполне. Вам нужны дома из красного кирпича с известью на яичном белке. Старые дома. Первые городские постройки.
— Где-то между домом и школой.
Хикс пожал плечами.
— Принеси мне примеры крошки с разных зданий в этом периметре. Я тебе точно скажу, на каком искать тайник.
Ли почувствовал себя так, будто выиграл в лотерее. Эйфория ударила в голову и ему пришлось закрыть глаза. Хоть какая-то ниточка. Слабенькая, тоненькая, но настоящая! Найти тайник, понять траекторию перемещений. Иголка в стоге сена лучше, чем поле с травой без иголки.
***
Одиннадцать утра, госпиталь имени Люси Тревер
Проведя шумную планерку и отправив команду на сбор кирпичной крошки, Ли отправился в госпиталь. Команда повозмущалась. Потом догадалась позвонить в краеведческий музей, установить здания, при строительстве которых использовалось яйцо, ограничить список до двадцати зданий (дьявольски повезло) и с радостными впервые со дня расстрела лицами отправиться на улицы. У Ли настроение не испортилось. Пока что. Припарковав автомобиль около здания госпиталя, он на мгновение задумался о том, что лучше ему ничего не знать. Ни о том, что умерли пациенты. Ни о том, что Милена не может ничего рассказать, потому что… сошла с ума. Или тоже внезапно умерла. Ему не нужны плохие новости.
После ночи с Мер что-то изменилось. Дурацкое лекарство Рамона Эверетта сработало. Ли чувствовал себя лучше, почти восстановившимся. А открытия Харри дали надежду. Хотя Андреас и злился на друга за то, что тому понадобилось целых десять дней, чтобы найти мельчайшие частицы кирпича. Он действительно перепроверял все сделанные опыты и тесты. Искал ошибку. Нашел ее. Скорее всего, уволил одного из сотрудников за халатность. Или поставил на самые неприятные тесты. В любом случае разговор с ним дал две ниточки. Дурацкую надежду на то, что в крови Томми Уилсона мог быть наркотик, который обычное оборудование определить не может. И вполне ощутимую информацию про кирпич.
Не стоит говорить Эверетту о том, что он оказался прав. Зазнается, задерет нос. И станет еще невыносимее, чем был.
Себастьян Хоул и Офелия Лоусон встретили полицейского в просторном холле. Психиатр выглядел потрясенным, Лоусон — подавленной. Она собрала волосы в строгую прическу, не нанесла на лицо косметику и казалась совершенно беззащитной. Ли видел ее такой только в ту ночь, когда ее отстранили от операций.
— Мы потеряли вашего свидетеля, — горько сказал Хоул вместо приветствия. — Я не смог ее удержать. Черт возьми, подобное я вижу впервые. Это все было обычной психогенной амнезией. Должно было пройти. Все должно было восстановиться. А вместо этого мы потеряли ее.
— Да что случилось?
— Фуга, — сказала Офелия.
— Фуга?
— Фуга, — повторил Хоул. — Я впервые вижу эту штуку в реальности. У нас нет исследований, нет толковых данных. С подобным диссоциативным расстройством специалисты сталкивались, но редко.
— В чем суть-то? — начал злиться Ли.
— Она пыталась сбежать. Ее задержали охранники, — негромко проговорила Офелия. — Но когда ее вернули в палату, она не узнала ни палату, ни родителей, ни меня, ни Хоула. Теперь она именует себя Аркой Уилсон — не спрашивайте — говорит, что должна срочно вернуться на работу в Рим, что подписала контракт и не может оставаться в больнице ни минуты.
Ли медленно сел на скамейку у стены.
— Фуга — это тип диссоциативного расстройства, при котором человек теряет предыдущую личность, получает новую и забывает о так называемой прошлой жизни. Уверен, что все мифы и легенды о переселении душ связан с этим диагнозом, — пояснил Хоул.
