Дудкин поставил на стол пустую чайную чашку. В полной тишине, воцарившейся на кухне, было слышно, как она легонечко звякнула о блюдце.
— Неужели, все это — правда? — спросила Людочка. В ее простодушном вопросе звучало не сомнение, а удивление.
— А что есть правда, деточка моя? — многозначительно усмехнулся Дудкин. — Прошу заметить, я не никакой-нибудь там экзальтированный мистик. Я — материалист. Да, да! Материалист! Глубоко уважаю законы Ньютона, все три или сколько их там, и считаю, что для объяснения картины мира больше почти ничего не требуется. Почти! Я подчеркиваю, почти! — Эксперт сделал загадочное лицо. — Есть еще кое-какие нравственные категории, которые при определенных обстоятельствах способны приобретать несвойственные им формы, или, попросту говоря, материализоваться.
— Какие такие категории? — спросила Людочка.
— Добро и Зло, например, — ответил Дудкин. — Их можно сравнить с магнитными полями. В обычной жизни они присутствуют невидимо, как некий фон, находятся в постоянном взаимодействии и как бы уравновешивают друг друга. Это великое равновесие — одно из условий выживания человечества. Но иногда баланс нарушается. Например, магнитное поле Добра резко ослабевает. Признаки его присутствия в окружающей действительности становятся слабыми и неясными. Собственно, такую картину мы можем наблюдать в нашей теперешней жизни. Но это вовсе не значит, что оно исчезает, просто оно видоизменяется, приобретает другие формы, иногда весьма причудливые. «Небесная милиция» — одна из таких причудливых форм. Или другими словами — это человеческая совесть, загнанная под натиском атакующего Зла глубоко в подсознание, и пытающаяся приспособится к современным условиям. Сублимация совести. Так понятно?
— Не очень, — призналась Людочка. — Если это совесть, то при чем здесь милиция?
— А вы попробуйте объяснить современному молодому человеку, что такое совесть. Вашему ровеснику, например. Из тех, что сидят по подъездам и пишут на стенах всякие гадости. Быстро он вас поймет?
— Не думаю.
— То-то же!
Коля, внимательно слушавший разговор, деликатно кашлянул, давая понять, что хочет высказаться.
— А вот в газете написано, что Василий был бандитом и ему…
— Чушь! — решительно перебил его Дудкин. — «Небесный милиционер» не может сниться бандиту, потому что бандит — это человек из другого списка. Добро и Зло — как вода и масло. Они никогда не перемешиваются. Даже при огромном желании, Рыков не смог бы внедриться в подсознание к бандиту. Задача «небесной милиции» в том и состоит, чтобы удерживать людей на этой стороне, не дать превратиться им в «масло».
— Значит, если человеку снится «небесный милиционер», то он — «вода».
— Да.
— Даже если не хочет быть «водой»?
— Именно так.
— Но в газете было написано…
— А то, что написано в газете, — перебил Колю Дудкин, — это уже домыслы нашего уважаемого Георгия Обиходова, не имеющие ничего общего с действительностью.
— Так же как и эти ваши речи, — лениво огрызнулся Обиходов.
— Значит, получается, что бандитам «небесная милиция» сниться не может? — снова спросил Коля.
— Говорят же вам, нет! — ответил Дудкин.
— Вы это точно знаете?
— Абсолютно!
Коля замолчал, явно озадаченный таким ответом.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась у Коли Людочка. — Тебе что, что-то такое снится?
— А? — Коля не сразу вышел из глубокой задумчивости. — Нет. Просто… просто любопытно.
Звонок прозвенел посреди ночи. Сквозь сон Обиходов услышал сначала долгое мелодичное жужжание, потом хриплый Колин голос:
— Да, Иван, это я.
Он открыл глаза и увидел рядом в кресле заспанного взъерошенного Колю с трубкой у уха.
— Да, Иван, я понял, — сказал Коля. — Да, мы будем.
Обиходов приподнял голову и посмотрел на Колю с немым вопросом.
— Они назначили встречу, — сказал Коля.
— Когда?
— Через час на Пушкинской.
Поднять Дудкина оказалось делом непростым. По праву раненого он по-прежнему единолично занимал диван. Спал крепко, на словесные обращения не реагировал, а на легкие тычки и похлопыванья отвечал глухим бессвязным мычанием.
— Специально по диагонали лег, — заметил со злостью Коля, — чтобы места больше занять. На этом диване, по идее, всем троим уместиться можно бы было. А ну, вставай, экспертская твоя душа!
Коля схватил Дудкина за плечи и принялся трясти. Эксперт негодующе замычал, но глаза так и не открыл.
— Подожди, я знаю способ, — Обиходов отстранил Колю и сам склонился над телом. — Где-то на шее должна быть специальная точка. Я видел, как однажды будили пьяного в электричке. Где-то здесь, — Обиходов принялся ощупывать Дудкинскую шею. — Надо сильно нажать.
— Что здесь происходит? — из своей комнаты, запахнувшись в халат, вышла Людочка.
— Клиент отказывается просыпаться, — объяснил Коля. — А нам срочно ехать надо.
— Зачем вы ему на шею давите? — спросила Людочка у Обиходова.
— Тут есть специальная точка.
— Вы ему сонную артерию перекрыли, он так умереть может, — сказала девушка.
При этих словах эксперт моментально открыл глаза.
— Вы с ума сошли, Обиходов! — взвизгнул он, хватаясь за шею. — Убить меня хотите?
— Сработало! — восхищенно произнес Коля.
— Куда же вы поедете? — спросила Людочка. — Третий час ночи на дворе.
— Заморокин звонил, — объяснил Коля. — Они с Беком ждут нас на Пушкинской площади.
— Нельзя было назначить встречу на утро? — проворчал недовольно Дудкин. — Что за манера вести дела?
— Живо собирайтесь, — перебил его Обиходов. — Через пять минут мы должны выйти.
— Я не могу идти на встречу в этом, — эксперт показал на свои тренировочные штаны.
— Ничего страшного, — сказал Обиходов. — Среди бандитского молодняка это принято — ходить на стрелки в спортивных костюмах.
— Я вам не бандитский молодняк, — Дудкин поправил съехавшие очки. — К тому же сзади в них дыра, пулевое отверстие.
— Может вам дедушкин костюм подойдет? — сказала Людочка. — Размер у вас, кажется, одинаковый. Подождите, я сейчас принесу.
Она ушла в комнату и вернулась с плечиками в руках.
— Вот, примерьте-ка!
Дудкин вежливо попросил всех отвернуться и через минуту предстал в бежевом хлопчатобумажном костюме послевоенного покроя — длинный узкий пиджак с большими лацканами и широченные брюки. Из-под пиджака виднелась грязноватая майка, на ногах были стоптанные кеды, служившие неприхотливому в быту эксперту домашними тапочками.
