– Как мило, – говорит Маша с наигранным облегчением. – Я умру прежде, чем растолстею.
– К тому же, – продолжает Мистер Паркер, игнорируя мрачные инсинуации, – нет никаких препятствий к обновлению вашей коллекции туалетов. Стоит лишь высказать пожелания…
– …и меня завалят разнообразным тряпьем. С ближайшей почтой. Лишь бы я не куксилась.
Эта мысль неожиданно овладевает Машей. Закончить свои дни в люксовом наряде с последнего сезонного дефиле было бы по меньшей мере красиво. «Возможно, я так и поступлю, – думает Маша. – Когда окончательно ошизею от тоски и безысходности».
Она вдруг понимает, что всю жизнь мечтала одеться во что-нибудь безумное, эксцентричное и пройтись по центральной улице большого города, и чтобы всякий, кто попался бы на пути, непременно оглянулся и застыл, распахнувши рот.
И что этого никогда уже не случится.
Она упустила такую возможность. А с нею – миллионы других возможностей, которые ей и в голову не приходили. А если и приходили, то отодвинуты были на очень далекое потом. Как выясняется – навсегда.
И лучше об этом не думать, потому что это кратчайший путь к безумию.
– Не хочу я вашего творога, – выдает Маша напоследок довольно кислый курбет.
Мистер Паркер не удивлен. Более того, он подготовлен. Четким неспешным шагом он приближается к столу и точным движением выдавливает на творожную кучку наперед заготовленный тюбик апельсинового джема.
– Так нечестно! – вопит Маша.
– Да, я бесчестен, – с гордостью возглашает Мистер Паркер. – Ради вашего белково-углеводного благополучия, юная леди, нет такого преступления, на которое я не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы.
– Не ёрничайте, – говорит Маша с напускной строгостью, облизывая ложечку. – Смеяться над классиками могут лишь другие классики.
Настроение, однако же, меняется к лучшему. Допивая кофе с молоком, Маша размышляет о сложности и непредсказуемости человеческой природы. Например, ей должно быть грустно в рассуждении неминуемого конца, а вместо этого ни капельки не грустно. То есть, вот ни на столечко. И все капризы, злобные нападки на милягу Инквизитора, препирательства с Мистером Паркером вызваны отнюдь не перспективами, которые не столько туманны, сколько беспросветно темны. А лишь неприятным ощущением, что впервые за всю свою жизнь Маша оказалась совершенно и бескомпромиссно одна. В глубокой, практически идеальной изоляции от всего, что ей мило и дорого. От дома, от семьи и друзей. И от работы.
Впрочем, работать ей никто не запрещал. Просто… просто неохота.
Конечно, в любой момент она может пригласить на связь кого только пожелает. Хотя бы даже Президента Академии Человека. Не говоря уж о друзьях и родных.
Вот только родные, по непререкаемому распоряжению самой Маши, должны узнать о ее положении в последнюю очередь. Когда печальный исход станет неизбежен и скор. Не раньше.
Маше приходит в голову еще одна приятная мысль.
Она может связаться с Гариным. Поговорить, увидеться. И предлог для этого самый что ни на есть благовидный.
Может. Но не станет. Есть поступки, которые она никогда не совершит.
Это даже не одна из упущенных возможностей, вроде уличного дефиле в умопомрачительном прикиде. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Антон Павлович Чехов.
Потому что Эварист Гарин, Великий и Ужасный, есть существо высшего порядка, для персон простого звания положительно недосягаемое. Хотя и само о том, возможно, не подозревает.
Вздохнув, Маша приступает к наведению порядка.
– Не стоит беспокойств, мэм, – мягко вмешивается Мистер Паркер. – Я тоже хотел бы оставаться полезным членом нашего маленького социума.
– Угумс, – соглашается Маша. Возиться с посудой не её конек. – Есть какие-то незавершенные дела на это утро?
– Разумеется, мэм. Первым долгом вам следует поговорить с доктором Вишневским. Затем успокоить мистера Пермякова. По завершении хронологически последней вашей беседы, как мне показалось, он остался весьма удручен…
– По правде говоря, – говорит Маша с иронией, – это он должен меня успокаивать, а не я его. В конце концов, кто из нас двоих обречен на скорую и страшную гибель?
– В некоторых ситуациях, – философски замечает Мистер Паркер, – даже самые сильные мужчины обнаруживают сугубую мягкость характера в сравнении с женщинами. Верните своему коллеге утраченное душевное равновесие, и он вам же окажется не в пример более полезен.
Надежда трудностям назло
Нас держит каждый миг;
Она – спокойствия крыло
И свежих сил родник[13].
– Как вы умеете все красиво повернуть! – фыркает Маша.
– Житейский опыт, мэм, – робот отвешивает церемонный поклон.
Апельсиновый джем парадоксальным образом изменяет Машино мировосприятие к лучшему. Должно быть, он напрямую влияет на количество эндорфинов в ее организме. Во всяком случае, она ощущает в себе острый дефицит общения. Даже если собеседником ее выступит Мухомор, он же доктор Отто Вишневский, Институт Пастера, проект «Экзодемия». Откуда, собственно, явился Инквизитор. Отличие состоит в том, что доктор Клэнси – теоретик, а доктор Вишневский давно и направленно специализируется на одном-единственном предмете. И этот предмет – кванн. Он же «Вирус Сатаны», он же «Мор Темной Материи», он же «Вселенская чума». Неизлечимый, неистребимый, неотвратимый убийца всего живого.
Мухомор – полная противоположность Инквизитору. Он худой, сутулый, на голове ни единого волоска, даже брови кажутся выщипанными, как у старинной модницы. Есть в нем что-то от бледного опасного гриба. И голос, как инъекция какой-то полезной, но весьма болезненной вакцины. Почему-то Маше сразу показалось, что от его ядовитых интонаций даже ко всему привычным насекомым не поздоровится. Отсюда и возник Мухомор… Не исключено, что с доктором Клэнси они заранее договорились о распределении ролей. Добрый доктор – злой доктор. Даром что один из них Инквизитор, а другой – Мухомор. Вопрос только в том, для каких целей заключен был договор. Может быть, чтобы Маше не было скучно?
На самом деле доктор Вишневский не злой. Просто он привык называть вещи своими именами. И ему плевать, как на это смотрит собеседник.
– Выглядите слишком хорошо для своего положения, – начинает Мухомор.
– Спасибо, – фыркает Маша.
– Есть две новости. Как водится, хорошая и плохая…
Не очень-то Маша доверяет его представлениям о качестве новостей. Скорее всего, одна новость плохая, а другая – попросту ни в какие ворота.
– Итак, для начала: это не кванн.
Мухомор ждет Машиной реакции, но ни девичьего визга, ни прыжков до потолка с швырянием подушек не происходит.
