думала Патриция. Потому что так было принято в ее семье.
— Как думаешь, это могли быть разные люди? — поинтересовалась Ника, внимательно следя за своей собеседницей.
— Сомневаюсь. Если только это не близнецы, — покачала головой Патриция. — Тут более вероятной кажется теория о том, что этот человек психически болен.
— А что насчет слухов о том, что это тот самый загадочный убийца с востока? — продолжала допытывать полицейская. — Как раз недавно убийства совсем прекратились, хотя до этого он убивал, чуть ли не каждый день без перерыва.
Патриция неуверенно повела плечом.
— Наверное, эта теория вполне обоснована, но я не вижу особой связи между предыдущими убийствами и этим покушением. Если это действительно один и тот же человек, то он определенно потерял хватку.
— Да, в твоих словах есть смысл.
Беседа как-то слишком резко стала холодно-отстраненной, отчего Патриции захотелось съежиться или вовсе поскорее уйти отсюда и больше не находиться под испытующим взглядом бывшей приятельницы.
Зато где-то в груди у Ники начал разрастаться гигантский букет самых различных эмоций, начиная с жалости и заканчивая невыносимым гневом. Вот почему она никак не поддерживала связь с Тришей — находясь рядом с ней, она постоянно испытывала чувство вины.
— Если это все, что ты хотела узнать, я, наверное, пойду… — Патриция попыталась встать, но Ника неожиданно схватила девушку за запястье, заставляя остановиться.
— Прости, — хрипло прошептала она, не прерывая зрительного контакта с Патрицией, чей взгляд выражал сейчас удивление вперемешку с болью.
Ника хотела добавить что-то еще, но вместо этого опустила глаза и закусила нижнюю губу. За что она просила прощения? За то ли, что когда-то причинила ей слишком много боли, которой та совершенно не заслуживала? Или, может, за то, что сейчас собиралась просто воспользоваться ей как источником информации, не желая думать о том, как именно произошла их последняя проведенная вместе ночь?
— Ника…
Патриция медленно вытянула свое запястье из хватки расслабившей пальцы полицейской и вдруг, встав из-за стола и обеими руками обхватив лицо Ники, нежно коснулась губами ее лба.
— Удачи.
И, подхватив лежащий рядом бордовый, почти отливающий кровавым, плащ, вышла из булочной, оставив Нику наедине со своими мыслями и остывшим горячим шоколадом.
Для Дивер же будто резко включили звук, и она вдруг особенно остро начала ощущать окружающие звуки: в дальнем углу кто-то разговаривал и шуршал газетами, справа женщина с маленькой любопытной девочкой что-то спрашивала у приветливой женщины за прилавком, а прямо за ее спиной какой-то пухловатый мужчина средних лет делал записи в блокноте невыносимо скрипящей ручкой.
— Мне так жаль, Триша…
***
Виктор сидел в какой-то неприметной булочной на углу улицы уже несколько часов, прочищая мозг уже третьей кружкой кофе, заставляя себя записывать в блокнот все данные, которые ему удалось получить от Брена и, которые он вычитал из местных газет. Журналист постепенно приходил в себя после нескольких дней, проведенных в Прилесье, и, кажется, силы постепенно начали вновь возвращаться к нему. В голове больше не было тумана, мешающего думать, и давящая атмосфера исчезла, как только он выехал за пределы деревни.
Брен больше не показывался, но Виктор и без него знал, как ему стоит действовать дальше. Для начала нужно убедить этого детектива Локера и старого полицейского Бигера, которые, как он выяснил, проводят расследование в пределах Квинстона в данный момент, сотрудничать с ним — и самое сложное будет позади. Главное, чтобы они поверили в то, что он действительно знает о местонахождении преступника, а там уже дело за малым. И абсолютно точно сюда не стоит приплетать бога огня, в лучшем случае его сочтут немного не в себе и попросят просто не мешаться.
Около получаса назад Брам стал свидетелем интересного разговора, произошедшего в этой же булочной. Две девушки обсуждали произошедшее и, кажется, одна из них была кем-то вроде служанки госпожи Сиэллы, а вторая собиралась провести независимое расследование. Виктор не особо внимательно вслушивался в их диалог, изредка вылавливая фразы, которые могли бы быть полезными для него. Фраза темноволосой девушки о том, что человек, который напал на королевского племянника, наверняка психически болен, заинтересовала его, и Виктор на всякий случай сделал пометку об этом в своем блокноте.
Погрузившись в собственные размышления, он не заметил, как одна из девушек ушла, и за столом осталась сидеть только девушка с короткой стрижкой, и она выглядела поникшей. На миг Браму стало даже жаль ее, кажется, этот разговор дался ей с большим трудом. Однако, вскоре он вновь отвлекся на свои записи и совсем перестал обращать на нее внимание, отметив про себя только момент, когда она, захватив с собой недоеденную выпечку, вышла из заведения.
«Кажется, тоже нужно чего-нибудь перекусить» — пронеслась в голове мысль, прежде чем Виктор глубоко погрузился в свои размышления, почти автоматически начиная уже накидывать фразы для своей будущей статьи. Получалось так хорошо и складно, что Брам дал себе возможность пару минут пофантазировать по поводу того, как именно все это будет в финальной версии. Это неожиданно придало ему новых сил.
Женщина, сидящая с дочкой возле окна, удивленно наблюдала за тем, как мужчина за соседним столиком, спокойно сидевший мгновение назад, резко подорвался с места, быстро закидывая в прямоугольную кожаную сумку какие-то принадлежности для письма, и, чуть не забыв пальто на спинке диванчика, выбежал прочь из булочной. Но еще больше ее смутило то, что мужчина был абсолютно счастлив и ни на секунду не прекращал улыбаться во весь рот. И было в этой улыбке будто что-то маниакальное. Или именно так улыбаются те, кто по-настоящему счастливы?
Эдварду понадобилось около двух часов, чтобы найти нужное здание. Его догадка о том, что нужно идти на восток оказалась верной, и, обойдя парк со стороны входа, он увидел огромные кусты рябины, сплошь усеянные ярко-красными, местами несколько рыжеватыми, ягодами, за которыми прятались те самые домики, которые, однако, выглядели заброшенными. Пройдясь между домами, он почти с трудом в темноте различил на одном из них точно такой же рисунок, как и на коробочке с ключом, сделанный белой краской. Притормозив возле него, Эд на всякий случай дернул дверь, и та вполне ожидаемо оказалась запертой. Оглядевшись вокруг, и не увидев ни единой души поблизости, он достал из кармана ключ, который только с третьей попытки смог вставить в замочную скважину: руки невероятно сильно тряслись. Дверь, выглядящая ужасно старой и тяжелой, на удивление, даже не скрипнула, когда Вилтон наконец-то ее отворил. Внутри оказалось темно, и парень неуверенно
