Ознакомительная версия.
Лейла снова заплакала. Но теперь это были слезы счастья. Она чувствовала, что тело её стало лёгким и готово парить под потолком. Мечты сбываются! Альхамдулельла!
Принцесса вернулась на землю, вытерла глаза, высморкалась и почувствовала, как накатывается на неё блаженный сон. Завтра решающий день, нужно выспаться. Не забыть послать утром Маше подарок. Но не колье. Зачем ей здесь колье? Куда она его наденет? А наденет – оторвут вместе с шеей. Лучше серьги. Если вырвут из ушей – по меньшей мере, риск для жизни минимален. Мочки легко срастаются…
Утром финального дня дежурный на въезде доложил начальнику охраны Луковке: к Башне Чесе подъехала машина «скорой помощи». Однако, на рецепции уверяли, что машину никто не вызывал. Вчера, да, было дело, со свадьбы забрали пару человек с лёгкими травмами, а сегодня, тьфу-тьфу, все пока спокойно. Луковка распорядился задержать машину, наскоро опохмелился заначенной вчера на свадьбе «Столичной», закусил луком, чтобы не пахло водкой, и поспешил на передовую. Когда он доплюхал до машины, его бойцы уже обыскивали её: сверху, снизу и изнутри.
Из машины извлекли бледного и взволнованного арбитра Сосницкого, а заодно и главврача районной больницы Голопупенко. Главврач достал из папки какую-то бумагу, мрачно посмотрел на Сосницкого и сунул листок в руки Артуру Львовичу.
– Подписывайте! – приказным тоном предложил он Артуру Львовичу.
– Что это? – вскинулся Сосницкий.
– Отказ от дальнейшего лечения в условиях стационара, – пояснил Голопупенко. – Что вы в здравом уме и твёрдой памяти отказываетесь от наших услуг и берёте всю ответственность за своё здоровье на себя.
Артур Львович прочитал бумагу.
– Я не подпишу. Мне заново оформляться в вашу больничку совсем не улыбается. Я не отказываюсь, уважаемый, я всего лишь беру паузу. На несколько часов. Отсужу финал и снова буду весь в вашем распоряжении.
– Тогда мы вас заново и оформим. Как вновь поступившего. Бог знает, может, вы уже в другом статусе к нам поступите.
– В каком таком другом?
– В разобранном. Тело – отдельно, душа – отдельно.
– Замолчите свой рот, любезный, и прекратите делать
мне угрозы! Я на вас пожалуюсь в Министерство и вас уволят за грубое обращение с пациентами!
– Ха, я испугался! Пусть сначала найдут другого дурака, который будет работать за врача, медсестру и санитара на одну тщедушную зарплату.
– Ну, вас же нашли. Найдут и другого.
– Вашу маму Сару! Вы такой остроумный, что того и гляди, весь рот себе исколете остротами!
– А вы что думали, доктор Голопупенко? Что вы тут пуп земли, а вокруг тупоголовая мебель?
– А вам, что, фамилия моя не нравится? Да, я – Голопупенко, и отец мой был Голопупенко, и дед мой был Голопупенко! А вот как давно вы стали Сосницким из Срулевича, а?
– А откуда вам известна моя девичья фамилия? Вы, что, из органов?
– Конечно! Фигурально говоря– я весь из органов. Все время органами занимаюсь, а иногда ещё в них и ковыряюсь! Хирургом на пол ставки. Когда я вас откачивал, вы в бреду кричали: моя фамилия – Срулевич!
– Вы – гнусный антисемит!
– Здрастье– приехали! Уши к жопе приклеили! Я – антисемит! Тогда вы – антихохол. Подписывайте бумагу и валите на хер!
Луковка, сопя, втиснул своё пузо в щель между конфликтующими сторонами.
– Мужики! Послухайте миня! Вы што языками счепилися? Курям насмех, чесслово! Подписуйте бумажку, Артур Львович! Дохтура больные ждут. И вы дохтур, тоже отлепитесь! Дайте судье сполнить свой долг под завязку! Сёдня, даст Бог, все кончится. Потом меж собой разберётеся, у кого язык длиннее. А пока – дышите оба носом!
Артур Львович поморщился на беспардонное вторжение начальника охраны в его конструктивную полемику с доктором, но подпись нацарапал, передал документ Луковке, а тот– Голопупенко. Доктор сел в «скорую», и машина, врубив сирену на всю мощь динамиков, отъехала от Башни, желая доброго финального утра всем её постояльцам.
– Ну что, Николай Васильевич, – обратился к Луковке Сосницкий. – Во сколько начинаем финал? Помыться-побриться успею?
– Успеете, Артур Львович. А вы Сапсану Никанорычу доложились о прибытии? Нет ешшо?
– Сейчас позвоню, доложусь.
– Вы доложитесь, доложитесь. А то там Голавский на ваше место мылился.
– Да Голавский, тот ещё фрукт, он и без мыла куда хочешь влезет.
– Вам это лучше знать. Я вас до входу на машине подброшу. Что-то у вас вид бледнюшший.
– Нормальный у меня вид!
– Ладно, ладно, не шебуршитесь. Садитесь лучше в машину! Сберегите переживания до финалу. Ешшо напереживаетесь! Ну, что там Сапсан Никанорыч? Недоступен? Опять, наверно, в астрал вышел. От жизнь! Носит человека – туда-сюда, туда-сюда.
– Ничего, я с Голавским сам все улажу.
– Укладайте, Артур Львович, укладайте. А пока выходите из машины. Приехали уже. Вас до номеру проводить? Я бойца вам отряжу.
– Да здоров я! Сам дойду.
– Как скажете, Артур Львович. А то все же може…
– Точка и ша!
– Ну, если што, там в санузле у вас тревожная кнопка имеется.
– Шли бы вы, Николай Васильевич…
– Ну, так я пошёл. До встречи в зале.
И Луковка пошёл к себе, а Сосницкий– клифту. Нажимая кнопку вызова, Артур Львович про себя отметил, что пользоваться лифтом ему совсем не улыбается. Ещё слишком свежи воспоминания о том страшном дне. Ведь могли и убить, не сообрази он прикинуться иностранцем! Артур Львович почувствовал, что хотя он в лифт ещё и не вошёл, воздуха ему уже не хватает. Он присел на ближайший диванчик, шарясь по карманам в поисках заветного нитроглицерина. Нашёл, разгрыз, выдохнул. Снова подошёл к лифту. Он не успел нажать кнопку, как двери лифта открылись, и из них вышел Семён Голавский собственной персоной.
– Артур Львович?! – воскликнул поражённый Голавский. – Что вы здесь делаете?!
– Во-первых, здравствуйте, дражайший Семён. Во-вторых, что вы раскрыли рот на ширину плеч? Что за вопрос вы мне ставите? Мы с вами тут делаем общее дело, если вдруг вы не в курсе.
– Извините, Артур Львович, но у вас такой вид, что краше в гроб кладут. Вы, что, сбежали из больницы?
– Я не сбежал, я вышел на законных основаниях! Под подписку! Я должен выполнить свой судейский долг.
– Артур Львович, я возьму ваш долг на себя! Езжайте обратно, вам лечиться надо!
– Это вам лечиться надо, Семён! Только ненормальный берет на себя чужие долги.
– Исключительно из гуманистических соображений.
– Уже можно смеяться? Вот помру со смеха – вся ответственность на вас ляжет.
Ознакомительная версия.
