Только когда Люська ушла, он смог прохлорировать воду, потом пошел в душ. Медленно поворачиваясь под горячими струями, мрачно размышлял о своей раздвоенной жизни. С детства так и существует в разных, не соприкасающихся вселенных. Сначала университет и «качалка», теперь — слесарка сантехника и творческая элита общества. Н-да-а… Две вселенные, две бесконечности, две восьмерки, два знака бесконечности, вставшие дыбом, две параллельные вселенные — Ольга и Рита с Люськой…
Он любил Ольгу, его душа не могла обойтись без нее, без ее верной и самоотверженной идеалистической любви, а тело требовало вульгарного, горячего, бешеного секса, на который Ольга не была способна.
Да, в этих цифрах, обозначающих год, с самого начала виделось нечто мистическое. Павел вечно теперь обречен, жить в двух параллельных вселенных… Господи! Да в таком положении, и правда, можно получить раздвоение личности, как доктор Джекил и мистер Хайд. В одной вселенной он совершенно добропорядочный гражданин: науку двигает или творит литературные произведения, любит свою жену, а в другой — ворует, качает мышцы в подпольной «качалке» в компании полукриминалных элементов, трахает до предела развратную девчонку…
В мрачном и весьма угнетенном состоянии он вышел из душа, походил по спортзалу, остывая, надел свой тнренировочный костюм и заполз под верхний мат на кипе матов. Долго не мог уснуть, ворочался, укладываясь так и этак на жестком хрустящем кожзаменителе. Так и промаялся почти всю ночь без сна, только под утро забылся коротким сном.
Когда пришел домой, Ольга уже ушла на работу, Денис, естественно, был в школе, Анна Сергеевна возилась на огороде. Подумал, что неплохо бы поехать за грибами, — как раз установилась хорошая теплая погода, — но болела голова, да и вообще состояние было такое, будто трактор переехал. А потому Павел, позавтракав, прилег на кровать и незаметно заснул.
Проснулся после обеда, Ольга еще не пришла с работы, Денис возился во дворе. Павел умом понимал, что не надо этого делать. Но тело его воле уже не подчинялось. Одевшись, он пошел к Люське, по пути купив на последние деньги чекушку водки, на пол-литра не хватило.
К его удивлению Гера сидел у Люськи, но, вспомнив ее пристрастия, Павел удивляться перестал. Водка быстро кончилась, хоть малопьющий Гера выпил едва ли на палец в стакане, а Павел пить, вообще не стал. Люська по своему обыкновению беспрерывно курила и форменным образом издевалась над Герой, подначивала и Павла, но весьма осторожно и не задевала самолюбия. Ситуация была примерно такой же, когда она в очередной раз "уходила навсегда", только теперь на месте Павла сидел Гера. При этом глаза у Люськи азартно блестели, а на щеках горел лихорадочный румянец. Павел подумал злорадно: — " Что, козел, приятно было слушать, как она меня парафинила? Посиди теперь в моей шкуре…" Вскоре у Павла сложилось убеждение, что Люська чего-то ждет. Сначала он пытался поддерживать видимость интеллектуального разговора, но беседа творческих личностей то и дело скатывалась на вульгарную базарную перебранку. При этом Гера слабо, будто пребывая в легком нокдауне, пытался защищаться, а нападала и клевала его Люська, как совершенно осатаневший стервятник. Она все больше и больше распалялась, весьма критически прошлась по последним стихам Геры, Павел попытался его защитить:
— Ну, ты уж шибко грубо… Некоторые стихи, очень даже ничего…
— Вот именно — ничего, пустое место. Ты же сам говорил, что не разбираешься в поэзии.
— Я разбираюсь, как читатель…
Люська вдруг медоточивым голоском спросила:
— Гера, а ты что скажешь по поводу последних вещей Паши?
Гера нехотя заговорил:
— Эти его сложные сюжеты… Эти многоуровневые композиции… Эта мистика с фантастикой… Дитиктивы… Я не читаю всякую дрянь…
Павел понял, что ему намеренно, и весьма смачно, харкнули в лицо, и Люська явно знала, что Гера именно так и скажет. Однако он сдержался. Люська напряженно смотрела на него, будто на циркового артиста в ожидании рискованного трюка. Павел медленно встал. Гера с кривой ухмылкой смотрел на него, в его лице явственно читалось: — "Ну и что ты мне, козел, можешь сделать"? Как любой молодой человек, он был беспросветно самонадеян, и явно думал, что сможет справиться с Павлом в драке. Не глядя на него и Люську, Павел пошел к двери. Он надевал куртку, когда Люська выскочила в прихожую, встала, глядя на него диким взглядом.
Павел тихо сказал:
— Люся, знаешь, недавно, всего лишь в течение недели, меня пытались один раз бритвой зарезать, и два раза машиной переехать. Не твой ли отчим, случайно, заказал меня каким-нибудь ханыгам?
— Да ну… — она пренебрежительно усмехнулась. — Когда он ко мне лез, то думал, что я матери не расскажу. А я рассказала. Мать ему так хвост накрутила, что он от меня теперь шарахается. Так что, какой ему смысл тебя кому-то заказывать?.. — она продолжала смотреть на Павла диким взглядом, вцепившись в косяк обеими руками, будто боясь, что стена может упасть на нее и раздавить в лепешку.
— Да, верно… — задумчиво пробормотал Павел. — Значит, совпадение… Хотя… — он криво ухмыльнулся, — ты здорово смахиваешь на вавилонскую блудницу… Если бы ты проституцией для храма деньги зарабатывала, у храма и крыша была бы золотой. А заодно ты бы организовывала и человеческие жертвоприношения. Я не удивлюсь, если в одно прекрасное время меня из-за тебя зарежут… Ты что же, и правда подумала, что я стану драться с этим сопляком? Да плевать мне на то, что он читает, а чего не читает!
Он вышел на улицу, вдохнул полной грудью холодный воздух. Душа нудно и противно ныла. Мучительно хотелось Люськи, но ужасно противно было выставить себя дураком, ввязавшись в драку с Герой. Автобусы уже не ходили, и он пошел домой пешком. Благополучно миновав мост, свернул на свою улицу и тут заметил у обочины в тени деревьев машину. Переходя на другую сторону улицы, он держал ее краем глаза, но этого можно было не делать. Вдруг взревел мотор, «жигуленок» буквально прыгнул вперед. Павел хладнокровно, не особенно торопясь, достиг обочины. Теперь между ним и машиной оказалась огромная лужа. Водителю «жигуляенка» так хотелось сшибить Павла, что он впоролся в лужу по самый капот, лишь сантиметров на пять, промахнувшись мимо фонарного столба. Павел приготовился отпрыгнуть на пешеходную дорожку, на случай, если из «жигуленка» полезут злые дядьки с обрезами и бритвами. Шагах в десяти начинался переулок, в котором в ряд стояли толстенные тополя, и, как помнил Павел, не горело ни единого фонаря. Так что, даже если у злоумышленников имеется автомат, подстрелить лавирующего между деревьями человека будет довольно сложно. Однако из «жигуленка» никто не выскочил, он, будто разжиревший боров, вылез из лужи, встряхнулся и с ревом помчался по улице, мотаясь от обочины к обочине. Номер его был густо заляпан грязью, а рев двигателя явно не соответствовал размерам. Судя по голосу это был тот самый «жигуленок», который пытался сшибить Павла на мосту несколько дней назад.
