они еще узнают, что ты не только вор, обокравший соседей, но, что и у них самих все накопления выгреб и жуликам отдал! – сидящий передо мной балбес дернулся и безвольно оплыл на стуле и невнятно залопотал.
– Они в отпуск последние лет шесть не ездили. Только на дачу. На машину собирали. Мне джинсы так и не купили… – Митяй что-то еще бормотал, но я и не пытался прислушиваться.
– А сколько лет жизни у Натальи Леонидовны отнимет новость, что ты в тюрьму надолго сядешь? Да, и вот еще, что! Завтра я буду производить обыск по месту жительства. По твоему месту жительства, – уточнил я, – Для твоих родителей это будет позор позорный перед всеми соседями! – Гущин заметно напрягся и опустил голову, – Но я могу сделать так, что соседи про обыск знать не будут.
– Как это? – на физиономии Дмитрия появилась недоверчивая гримаса.
– Понятых из соседей брать не буду, я с собой их привезу. И в форме никого не будет. И машину мы за домом оставим.
Гущин слушал и лицо его понемногу светлело.
– Далее. Для суда очень важны характеристики подсудимого. То есть, твои характеристики. Запросы на них по месту учебы и в ЖЭК я могу отправить по почте, но тогда результат для тебя будет плачевным. Ведь ты алкаш, прогульщик и так далее!
Тут алкаш и прогульщик опять понурился.
– Но я могу эти запросы отдать твоей матери в руки. Она сходит сама и своими материнскими слезами добудет тебе положительные характеристики отовсюду. Рыдающей матери отказать трудно. Ты понял меня?
Митяй понимающе моргал глазами и ждал следующих преференций.
– Теперь самое важное! – я держал паузу, а Гущин заерзал задницей по стулу, – Я прямо сейчас готов тебе оформить явку с повинной. Как будто это не я тебя, подонка и жулика хитрожопого, разоблачил и уличил. Да еще в таких тяжких преступлениях, а будто бы ты сам осознал свои преступные деяния и, раскаявшись, опять же, сам пришел в милицию. Явка с повинной, это уже серьезно. Для суда это смягчающее твою вину обстоятельство. Существенно смягчающее! Год-другой, точно, скинут!
Дима Гущин уже не выглядел таким поникшим и глаза его вновь наполнялись надеждой. Психологические качели исправно работали.
– А еще, я попытаюсь вернуть твоим родителям деньги, которые ты со своими дружками у них украл и просрал. Но ты же понимаешь, что до них еще надо добраться? И я думаю, что далеко не всем потерпевшим получится вернуть украденное! – Гущин открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
Можно было и не торговаться с этим придурком, никуда бы он не делся и, посидев в камере неделю-другую, все равно бы раскололся. Не передо мной, так перед более жесткими операми. Но безжалостные обстоятельства и выданные коллегам векселя, не давали мне отсрочек и не оставляли времени ни на какие заумные маневры.
Я молчал, уставившись на готового к вербовке пациента нашего гостеприимного Октябрьского РОВД.
– Ну? Чего заскромничал, чем ты готов соответствовать мне за все перечисленное выше?
Хитрый и ссыкливый Дима опять решил изобразить улитку.
– Я же во всем признался, Сергей Егорович! Все, что знал, все там написал! – он указал глазами на картонку с материалами уголовного дела.
Я состроил злобно-обиженную физиономию.
– Митяй, засранец, ты где тут, сука, идиота увидел?! Либо ты сейчас рассказываешь все, абсолютно все, что знаешь, либо наши с тобой добрые отношения резко заканчиваются! И я все сделаю на общих основаниях, и строго по закону! Про все, мною проговоренные поблажки ты тоже забываешь! Ну?!!
– Они меня убьют! – Гущин сник и теперь угрюмо смотрел куда-то вовнутрь в себя.
– Никто тебя не убьет. Для начала я тебе на неделю обеспечу одиночку. А после ты будешь сидеть в красной камере. Ну, вместе с арестованными милиционерами и другими почти нормальными людьми, – пояснил я, увидев непонимание.
– А потом? – Дмитрий, по всему судя и взаправду боялся своих подельников больше закона.
– А потом все от тебя зависит. Если все, что знаешь ты, буду знать я, то я этих упырей засажу лет на пятнадцать. Я даже не исключаю, что этому твоему Сергею Васильевичу и вовсе лоб зеленкой намажут.
– Какой еще зеленкой? Зачем?! – мой собеседник явно не придуривался.
Экий нынче темный век на дворе!
– Обыкновенной зеленкой! Что-бы пуля во-внутрь головы инфекцию не занесла! Думаю, что на высшую меру он уже заработал и ты это не хуже меня знаешь. Ведь так? Только не ври мне, Дима, что не знаешь!
– Он на две высших меры заработал, – выдавил Гущин.
Оп-па… Ну слава богу! Как истинный православный атеист, я готов был уже трижды перекреститься, но вовремя спохватился, вспомнив, что я теперь комсомолец.
– Давай, Димитрий, начинай уже себя спасать! – я придвинул к себе лист бумаги и взял авторучку.
Гущин изливался больше часа. Он замолкал, а я задавал вопросы и он снова говорил. Я интуитивно понимал, что если Митяй пока еще чего-то мне не рассказал, то это не от желания что-то скрыть. Складывалось впечатление, что он устал держать в себе крамольную информацию и сам хочет от нее избавиться, переложив эту тяжесть на кого-то.
Я слушал и в моей голове постепенно складывалась общая картинка. С прорехами и белыми пятнами, но, более или менее понятная.
В шайку Диму привела Галя. Которая на самом деле никакая не Галя, а совсем даже Наташа. Во всяком случае, именно так она назвалась тогда, когда еще весной их познакомил Кладов. Виктора Кладова парень знал, как знакомого своих родителей. Сначала они с Наташей просто встречались, ходили в кино, а, когда Гущин получал стипендию, то и в кафе. Иногда девушка оставляла его у себя ночевать. Потерявший от любви голову Дмитрий уже не единожды заводил разговоры о женитьбе. Его избранница не отказывала и даже познакомила его со своим старшим братом. Брат Натальи оказался мужиком годов сорока и при знакомстве представился Сергеем Васильевичем.
Сергей Васильевич был не против намерений Гущина жениться на его сестре. Позже он даже познакомил своего будущего зятя со своими друзьями. С Александром, откликавшимся на прозвище Чума и с Виктором, которого они
