— В каком смысле? — буркнул я.
— В самом что ни на есть прямом, Володя. При определенных обстоятельствах Владеющий может взять облик другого человека и носить его, как маску. Заместо собственного. — Воронцова провела кончиками пальцев себе вдоль линии волос и спустилась через скулу до подбородка, будто примериваясь, как прорезать кожу. — Ритуал довольно… довольно грязный и жутковатый, ведь чужое лицо придется буквально забрать. Силой, конечно же — едва ли кто-то согласится на подобное по своей воле.
Я брезгливо поморщился. Думать о подобной… скажем, так, операции, не хотелось совершенно, но память с издевкой принялась выуживать из запертых на сотню замков схронов знания, которых я предпочел бы не иметь вовсе.
И они ненавязчиво намекали, что ритуал, о котором говорила Воронцова, вполне реален… теоретически. Схема наверняка получилась бы сложной и запредельно прожорливой, и воплотить ее в прежнем мире можно было разве что в расчетах на бумаге. А вот в этом, нагруженным энергией эфира до краев и даже чуть выше, я мог провернуть все это одними собственными силами, без помощников и хитрых ингредиентов или усилителей контура.
Но, конечно, не стал бы. Не то, чтобы я когда-либо был слишком уж щепетилен в выборе средств для достижения цели, зато слишком хорошо знал, к чему может привести отсутствие «тормозов». За сотни лет мне не раз приходилось видеть болванов, которые наивно полагали, что смогут подчинить себе силы, которые лежат в области хаоса, темной изнанки эфира с абсолютным значением энтропии. То, что по сути своей не подлежит ни упорядочивания, ни даже мало-мальски достоверному расчету.
Хаос порой умел притвориться послушной овечкой, однако таил в себе целый океан сюрпризов, и за каждую каплю подаренной силы всегда спрашивал сторицей. Не признавал над собой никаких хозяев, и в конце концов полностью пожирал бедняг, имевших глупость с ним заиграться.
Кое-кто из них успевал умереть. Но те, что были посильнее, держались достаточно, чтобы перевоплотиться полностью. Однако за ними приходили мне подобные. Чтобы упокоить — убийством это никто не считал и уж тем более не называл.
Наверное, поэтому я никогда даже на миг не забывал: есть черта, которую нельзя пересекать. Просто нельзя, ведь за ней лежит то, что превращает человека в тварь совершенного иной сути, лишенную души, тепла и даже самой жизни.
Именно такой тварью и стал колдун, свернув на кривую дорожку безграничного могущества. И если падение началось не год и не два, а хотя бы десяток лет назад, я не мог даже представить, сколько мощи ему удалось вобрать за это время.
И, что куда хуже, теперь он подозревает во мне если не равного себе, то подобного. И это однозначно плохие новости: союз и покровительство можно предложить только слабейшему, но обладателя схожей силы колдун уж точно не потерпит. И наверняка попытается уничтожить, если решит, что я все же представляю из себя настоящую угрозу его власти.
— Можете не сомневаться: это лицо мое собственное. Я не снял его с мертвеца, и другого у меня нет. И это все, что вам следует знать обо мне, Ольга, — твердо произнес я. — Остальное я скажу только вашему другу. И только когда мы встретимся.
— В таком случае, тебе придется еще немного постараться, Володя, — промурлыкала Воронцова. — И прости за мою прямолинейность. У меня и в мыслях не было обидеть тебя или попытаться напугать. Лишь напомнить, что мы с тобой служим одной силе. А значит, должны держаться вместе, разве нет?
Ее сиятельство сменила гнев на милость так изящно, что я едва успел заметить. Она то ли решила не загонять в угол потенциально опасную крысу, то ли действительно вовсе не имеле намерения прижимать меня к ногтю или шантажировать — просто ненавязчиво раскрыла пару козырей.
— Я сам решаю, с кем мне держаться, Ольга, — усмехнулся я. — Вы приписываете мне невиданные силы и свойства, однако почему-то забываете о самом обычном человеческом достоинстве. Я не собираюсь выполнять приказы того, кто презирает меня настолько, что не желает встретиться лично.
— Вы встретитесь, Володя. И уже совсем скоро. А пока же нашему покровителю не следует забывать об осторожности. — Воронцова чуть сдвинула брови. — Впрочем, как и всем нам, разве не так?
— Очередные пустые обещания? — Я сложил руки на груди. — Или очередная проверка?
— О нет, конечно же, нет. Всего лишь маленькая просьба: постарайся ни во что не ввязываться хотя бы пару недель. Не привлекай к себе особого внимания… Займись бумажной работой, в конце концов. — Воронцова взяла меня за руку. — Один из твоих друзей, кажется, изучает архивы Синода. Помоги ему.
— Зачем? — фыркнул я.
— Поверь, Володя, церковники порой скрывают весьма интересные записи. И наш покровитель, возможно, захочет получить некоторые из них.
Интересно, кому вообще могут понадобиться изыскания Вольского? Нет, сама по себе мысль поковыряться в наследии древних была вполне здравой, однако исполнение буквально хромало на обе ноги. Уважаемый Петр Николаевич хватался то за одно, то за другое, и в конце концов концов неизменно скатывался в нелепую беготню с вырезками из сомнительных газетенок. И весь его труд с каждой неделей все больше напоминал балаган.
Однако колдуна почему-то все же заинтересовал… Или тому просто хотелось ненадолго убрать меня из прицелов фотокамер и заодно подальше от внимания сильных мира сего.
— Ждать и ничего не делать? Странное указание, — проворчал я. — И за это мне будет позволено встретиться?..
— Не только за это, Володя. Ты уже кое-что сделал для нас, и теперь тебя ждет награда из рук самого государя. И не сомневайся, мы уже позаботились о том, чтобы она оказалось достойной героя. — Воронцова игриво подмигнула. — Наш покровитель всегда выполняет свои обещания. И он непременно будет наблюдать за твоими успехами.
Глава 35
— Носите с честью! — Великий князь Владимир Александрович — тот самый, что председательствовал на процессе по делу Сумарокова — осторожно повесил орденскую ленту мне на шею и едва слышно добавил: — Поздравляю, ваше сиятельство.
Сиятельство… Формально император еще не принял решения касательно завещания Юсупова. И, соответственно, пока не спешил жаловать княжеский титул. Но если уж его родной брат в обход придворного церемониала обратился ко мне именно так — это определенно что-то да значило.
Наверняка это слышали и остальные. Если не все присутствующие, то с полдюжины человек уж точно. Его величество даже бровью не повел, Горчаков сдержанно улыбнулся, зато Иван не отказывал себе ни в чем: оскалился во все зубы и принялся отчаянно жестикулировать из-за спины венценосного родителя, поздравляя меня с наградой.
Вопиющие нарушение и регламента мероприятия, и даже этикета, однако членам императорской семьи везде и во все времена дозволяется чуть больше, чем простым смертным — даже тем, кто носит княжеский или графский титул. Впрочем, сегодня выкрутасы моего товарища скорее были связаны с тем, что награждение проходило… нет, не то, чтобы тайно, однако в необычном месте и в присутствии крайнего узкого круга приглашенных.
Видимо, его величество отчаянно не хотел дразнить общественность после суда над Сумароковым. Несмотря на неожиданно мягкий приговор — всего пятнадцать лет каторги, да еще и сохранением дворянского достоинства — дело вызвало немалый резонанс и в прессе, и в умах. Несколько дней Петербург жужжал, как растревоженный пчелиный улей, а целиком шумиха улеглась только к концу августа. В столицу наконец-то вернулось некое подобие покоя, и я уж точно не стал бы упрекать императора в попытке его сохранить.
Вместо торжественного зала в Зимнем дворце Александр выбрал свой собственный кабинет в Аничковом. Весьма просторный — под стать положению хозяина — однако едва ли способный вместить много людей: я насчитал где-то с дюжину незнакомых мне лиц. Незнакомых, разумеется, лично — я уже встречал всех или почти всех и на заседании Государственного совета, и в суде. Генералы, высшие статские чины и двое или трое почтенных старцев в гражданском — скорее всего, главы влиятельных родов, особенно близких ко двору и императорской семьи.
