в мальчишеском порыве всунуло башку в огромную дыру в борту. И завопило во мрак на манер базарной торговки:
— Ох ты ж, мамочки-то мои, забыл, совсем забыл! Ай-яй-яй, там же был какой-то пароль, а? Сейчас-сейчас, подтяжки подтяну и вспомню: как там… Озабоченная селёдка? Помешанный лосось? Долбанутый скат? Психическая акула?
Призраки несколько смешались, и завывания перешли в подхрюкивания с подвсхлипами. Я немножко продолжил упражняться в эпитетах и после «бесноватой корюшки» дождался хорошей, густой тишины. В тишине что-то таилось и меня высматривало. Возможно, кралось поближе — чтобы наброситься коварно, как пинок судьбы.
— Ой-ой-ой! — я добавил в голос муки. — Это какой-то неправильный пароль! Неужели же память меня подвела? И при мне же даже нет панталонов — ну, ничего, если я сейчас доберусь до подштанн…
— Руки вверх!
Звонкий девичий вопль прошил темноту корабля с такой мощью, что я голову из дырки тут же и убрал. Показалось — бедняга «Каракатица» сейчас опадёт на песок, переломанная в щепки.
— Ты у меня на прицеле! Повер-р-р-рнуться! — бодро закомандовал голос. — Присел! Руки в стороны, ноги на ширине плеч, начина-а-а-аем упражнения!
В голосе слышалась прорва веселья, потому руки я рискнул тут же и опустить.
— Это ты, что ли, Лайл Гроски? — осведомились из-за плеч.
— Нет. Меня зовут Арианта Айлорская, я здесь инкогнито.
Позади зафыркали, но не унялись.
— Почём мне знать, что ты — Лайл Гроски?
— У настоящего Лайла Гроски татуировка трёх алапардов на ягодице. Сейчас я ме-е-е-едленно её покажу…
Позади явно боролись с искушением. Но потом признали:
— Ты уже дважды попытался снять штаны. Такой мужик мог бы научить яприля танцевать! Так что ты, скорее всего, Лайл Гроски.
Голос приближался, вместе со скрипучими шагами по неверному дереву.
Я обернулся — и сначала мне показалось, что старый корабль полыхнул изнутри. Потом стало ясно, что это из дыры высунулась головка — цвета пламени и… вида пламени, что ли. Волосы курчавились, взбивались в пышную, высокую то ли гриву, то ли шапку — и будто бы освещали загорелое лицо с курносым носом и широченной улыбкой.
«Девчонка», — подумалось сперва, только вот она не выглядела как девчонка. Высунулась из дыры целиком — и оказалась длинноногой и статной, с высокой грудью, да и вообще, с отличной фигурой. И лет ей, видно, было двадцать с лишним — самый расцвет, как говорил Эрли, «самый сок» — только вот что-то странное виднелось в осанке, в походке, что ли… будто бы что-то виденное, знакомое.
На правой ладони у рыжей красотки красовалась перчатка. Можно было бы её даже принять за боевую, если бы не одна маленькая околичность.
Перчатка была розовой, как закат.
А на месте Печати красовался старательно вышитый цветочек.
Его я рассмотрел в подробностях, когда ладонь в перчатке оказалась у меня перед носом.
— Кани! — гаркнула деваха и измерила меня взглядом карих глаз от макушки до кончиков сапог. Затрясла мою руку, будто вознамерилась оставить себе на память. — Дико рада познакомиться. Много всякого про вас слышала.
— Правда, что ли? — сколько я про себя помнил, я был далёк от подписывания портретов имени себя.
— Ну да! В смысле, про ваш питомник, ну и про ковчежников там. В газетах пишут, а слухов еще больше ходит. Говорят, что вы в Вейгорде самые чокнутые, а? Просто жуть какие отбитые, и постоянно влезаете во всякое такое, что прямо ух!
Это была на удивление точная характеристика группы ковчежников под руководством Арделл, так что осталось только приосаниться и заложить руку за борт летней куртки.
— Шикарно! — определилась новая знакомая. — Я, понимаете ли, слежу за такими вещами. Потому что сама люблю влезать во всякое. Я, как бы это… можете считать, что искательница приключений. Уж-ж-жасно люблю, где погорячее.
— А ты сама…
Внутренний законник отчаянно сбоил. Выговор, вроде, вейгордский, южный… или аканторский? То тянет слова, то нет. Одежда приличная и по размеру — только вот явно мужская, и куртка, и штаны… и чёртова блузка в голубых рюшечках. Амулетов полно, но ничто не указывает ни на страну, ни на Дар — пёстрая коллекция, три приколотых к куртке «антиводника», как у моряков или путешественников, защита мыслей — такое всерьёз на себя не вешают, да ещё какая-то мелочь, вроде «незамерзайки». Воспитание? Происхождение? Черти водные — и не разобрать, может быть от пиратки до дочки герцогини, только вот что-то странное с манерами — то ли то, как стоит, то ли жесты…
— … а потом мои семь братьев сговорились и устроили заговор, и умертвили ужасной смертию мою двоюродную тётю, которая вышла за моего опекуна, и стало ясно, что мне пора бежать — и вот я дала себе клятву, что найду себе на свой тыл столько приключений, что и семь братьев не вывезут… правдоподобно?
— Не совсем. Ты могла бы сказать, что тебя воспитала стая диких шнырков. Потом тебя подобрали пираты и вывели в люди…
Искательница приключений сколько-то смаковала эту версию как дорогое вино.
— Вообще, мне папочкой завещано прожить поярче. Незадолго до того, как он отчалил с концами. Как-нибудь расскажу, если вдруг покороче сойдемся.
Меня в пот бросило при мысли о том, что можно сойтись покороче с искательницей приключений. Та тем временем развернулась и полезла назад в корабль, похохатывая на ходу.
— Сойдемся, — твердила она. — Это непременно. Ты же меня остальным представишь? Жуть как хочу со всеми вами перезнакомиться. В этой вашей ковчежной команде. И поглядеть питомник.
Кажется, проще было бы купить чёртовых пурр. Отвалить за каждую… сколько они там, по десятке золотых? Я бы сбил цену до пяти, да и дело с концом.
— А правда, что у вас там алапарды-альфины-мантикоры аж на воле гуляют, ты его гладишь — а он тебе руку долой? — не унималась искательница приключений изнутри корабля. — Шикарно! А эта варгиня, которая у вас там рулит — она правда с этими варгами-на-крови, которые людей грохают? А правду говорят, что парни у вас там все прямо вот красавчики, ну то есть без обид — по тебе не скажешь, конечно, но остальные, а? Я вроде как уже лет сто не разбивала сердец, так же можно и форму потерять. Правда, хотела меня маменька за одного пиратского капитана выдать, только я-то в окошко и на дорожку. Ха!
— Так ты из Велейсы? —
