Сервер и дракон - Ханну Райяниеми

– Это моя работа, – сказала она.

– И…

Тук-тук-тук…

– Вам нужна какая-то дополнительная информация или вам все передали?

Каретка пишущей машинки сдвинулась, хотя ее глаза все еще были устремлены на меня. На лице появилось болезненное выражение.

– Все хорошо, – тук-тук-тук, – присядьте, пожалуйста, это займет всего минуту.

Пока я ждал, она яростно набросилась на пишущую машинку. Стук клавиш превратился в пулеметное крещендо, которое перемежалось тихими песнями возврата каретки. Капли пота выступили у нее на лбу. Непослушная прядь волос вырвалась из тугого пучка, но она не остановилась, чтобы убрать ее.

Закончив, она откинулась на спинку стула и вздохнула. Затем встала, вытащила листок из пасти машинки и протянула мне. Когда она склонилась над столом, мы на мгновение оказались совсем близко. От нее пахло увлажняющим кремом, горьковатым потом и еще чем-то гнилостным. Сухие как бумага губы коснулись моего уха.

– Пожалуйста, – прошептала она, – убей меня.

К моей руке прижалось что-то холодное. Это был канцелярский нож, невероятно острый. Ее глаза умоляли.

Я посмотрел на нее. Руки лежали на столе. Кончики пальцев были красные и мокрые, их покрывали пятна засохшей крови и многие тысячи шрамов от крошечных острых зубов.

Только посмотрев на документ, который собирался подписать, и увидев мокрые багровые слова, медленно просачивающиеся в белоснежную бумагу, я все понял.

Тук-тук-тук, говорила пишущая машинка.

Двенадцать часов до дождя кораблей.

Мне четыре года, на мне мое лучшее платье. По телеку показывают последнего человека на Луне. Он движется медленными, неторопливыми скачками, а рядом с ним копошится длинноногий паукообразный аппарат, завернутый в фольгу.

Бабушка сидит на краю дивана, в глазах у нее смешинки, в тусклом свете экрана видны впалые щеки. Она понимает, что я смотрю на нее, и подмигивает, как будто у нас есть общая тайна – например, что она там была…

Я просыпаюсь в ужасе.

– Кейт? Ты в порядке?

– Хм?

К виску прижимается холодное и твердое стекло машины, я медленно открываю глаза. От бессонной ночи их жжет. Гомес смотрит на меня, и неловкая улыбка расцветает на круглом лице.

– Будем на месте через пять минут. Вдруг тебе надо подготовиться.

– Спасибо, но мне надо было поспать. Это же свидание.

Я смотрю на сонный пригород Вашингтона, по которому нас везет суровый агент. Пять утра субботы. Все спокойно и безмятежно. Вдоль дороги растут вишневые деревья в полном цвету, и при других обстоятельствах я бы любовалась видом. Но сейчас его здорово портят два едущих впереди черных фургона полевой команды, и я знаю, что над нами летят еще вертолеты, смотрят с неба жучиными глазами.

– Ему девяносто семь, – замечает Гомес.

Я достаю из кармана маленькое зеркальце и смотрю на руины собственного лица. Обвисшие пшеничные кудри, очки, которые постоянно сползают на нос, темные мешки под глазами.

– А я выгляжу на девяносто семь. Идеальное сочетание. – Я достаю ноутбук и кусаю ноготь большого пальца, пока он загружается. – Меня здесь быть не должно, – говорю я ему. – Мы получаем от Объекта все больше и больше данных. У ETINT есть дела поважнее разговоров с гериатриками. У меня есть дела поважнее.

– Ты ведь читала файл?

– Доктор Марк К. Дюпре. Получил степень доктора прикладной химии в Корнелльском университете в 1926 году, когда по Земле бродили динозавры. Работал в лаборатории редкоземельных металлов на крупную машиностроительную компанию, которая не пережила крах 1928 года. Между 1930 и 1938-м ничего толком не делал. В пятидесятых много работал на General Atomic, в том числе участвовал в проекте «Орион». Куча эксцентричных публикаций, начиная от общей теории относительности и заканчивая квантовой механикой и никому не понятными областями математики. Одиночка. Жены нет. Живых родственников нет. Несколько старых патентов в химической промышленности, которые до сих пор приносят деньги. За последние двадцать лет ничего особенного, судя по всему, не сделал.

– Показуха, – говорит Гомес.

Ноутбук выдает пустой экран с помехами, жесткий диск болезненно скрежещет.

– Черт! – Я сердито тычу кнопку питания, перезагружая его, но машина отказывается оживать. Вздохнув, я откладываю ее в сторону. Неважно, у меня есть распечатки. Наш бюджет – три и шесть десятых миллиарда, зачем нам эта хрень? И, кстати, зачем мы посылаем два вооруженных отряда на дружескую беседу с физиком на пенсии?

Гомес моргает, и я знаю, что он сейчас соврет. Запоминать такие вещи в отношениях – профессиональный риск.

– Это не то, что ты думаешь, Кейт. Он опасен. Мы даже не хотим, чтобы ты попыталась получить у него информацию. Никакого конфликта. Просто покажи ему фотографии и посмотри, как он отреагирует.

Мгновение мы смотрим друг другу в глаза. Это классическая ошибка людей, смешивающих работу и удовольствие – вскоре это приводит к неприятным последствиям. Мне очень хочется встряхнуть его за плечи и заставить сказать правду. Я закрываю глаза. Я могу представить себе ход спора, как сценарий ETINT: гневные слова падают, как дождь. Мне хочется вернуться в свой кабинет во Дворце, сесть за компьютер и анализировать изображения Космической обороны, пиксель за пикселем. Я не хочу, чтобы Гомес смотрел на меня извиняющимися щенячьими глазами, как это было, когда мы закончили нашу маленькую интрижку.

Поэтому я просто вздыхаю.

– Ладно, так или иначе.

Не говоря ни слова, он протягивает мне маленький наушник, петличный микрофон и пистолет в поясной кобуре. Какое-то время я вожусь с ними: я давно не носила такие штуки. Он почти тянется мне помочь, но вовремя останавливается.

– Ах да, Гомес, – говорю я, когда машина останавливается, – я не буду помогать ему ходить в туалет. Это твоя работа.

Большую часть своей взрослой жизни я пыталась продумать разные варианты конца света.

Все началось с Рейгана. Возможно, виной тому его болезнь Альцгеймера, или, может, он забрел на съемочную площадку фильмов категории Б в пятидесятых во время съемок одной из своих конных опер. Не знаю. Так или иначе, он заявил АНБ, что необходимо иметь особое подразделение, которое будет готово к прибытию инопланетян. Ergo – ETINT. Группа предоставленных самим себе чудаков во Дворце загадок. Научные гики вроде меня. Начинала я как криптоаналитик, но постепенно дрейфовала по коридорам Черного города к его самым темным уголкам, где сверхсекретными бюджетами оплачивают навязчивые идеи мучимых старческим маразмом президентов. Мы перемалывали пакеты Seti@Home в мелкие крошки на запасных циклах суперкомпьютеров Мэриленда, продумывали параноидальные сценариии стратегии реагирования на них – от чужеродных вирусов