кивнул.
Волков встал, и монах повел его к одному из костров, вокруг которого сидели солдаты. Они поднялись при приближении рыцаря. Другие с интересом наблюдали за происходящим.
Ни монах, ни кавалер ничего не говорили, просто разглядывали солдат, и тут один из них, молодой парень, спросил:
– По мою душу пришли?
Волков увидел, что рубаха его почти мокрая, и парень тут же начал покашливать.
– Да, брат-солдат, по твою душу, – сказал кавалер, – тебе нужно уйти из лагеря.
– Думаете, у меня язва?
Пруфф, Роха, брат Семион и другие солдаты подходили ближе, все хотели знать, что происходит. Даже еретик пришел послушать.
– Мы будем молить Господа, чтобы так не было, – произнес брат Ипполит, – станем надеяться на лучшее.
– На лучшее? – переспросил солдат.
– Мы все будем молиться за тебя, – сказал Волков, – но тебе сейчас придется уйти.
– Уйти? Куда же мне уйти?
– Куда ему идти? – крикнул кто-то. – Так нельзя.
Солдаты недовольно загалдели.
– Тихо! – рявкнул Волков. – Нельзя ему тут оставаться! Если он тут останется и у него язва – помрем все. Слышите? Все!
– Так не годится, это не по правилам нашей корпорации, – возразил Старый Фриззи. – Мы не должны его выгонять.
– Мы его не выгоняем, напротив ворот дом, там вроде трупьем не воняет, чист он, – сказал кавалер, – пусть заболевший ляжет там на пару дней, а там будет ясно, язва у него или простая хворь. Если не язва – придет обратно.
– А если у него язва? – крикнул кто-то из солдат. – Что ж ему, подыхать одному?
– А если у него язва, то мы все станем заболевать, один за одним, и первыми будут болеть те, кто к нему ближе, – пояснил монах.
– Ты же говорил, что мы не заболеем, чертов поп, – рассердился сержант Вшивый Карл и указал на молодого солдата, – а он заболел!
– Я не говорил такого, – залепетал молодой монах, – я говорил, что если пить кипяченую воду, и есть только горячую пищу, и мыть тело уксусом, то можно и не заболеть. Но я не говорил, что вы точно не заболеете, здоровье человека – то промысел Божий, и…
– Да заткнись ты! – оборвал его сержант. – Вон твой промысел Божий уже перхает стоит и мокрый весь, и с нами тоже будет такое. Надо уходить отсюда.
Солдаты снова загалдели.
– Тихо! – снова заорал Волков, все замолчали, а он оглядел людей и произнес: – Завтра все идем ломать стену, сломаем и пройдем в цитадель, заберем мощи и отправимся домой.
– Да мы это уже слышали – заберем мощи, заберем мощи, мы тут сами скоро мощами станем! – крикнул один из солдат, и остальные его поддержали.
– Да тихо вы! – снова рявкнул Волков. – Если завтра мощи не возьмем, пойдете домой! Контракт, буду считать, вы исполнили.
Теперь все молчали, видимо, такой расклад воинов устраивал. Кроме одного человека.
– А я? – спросил молодой солдат в мокрой рубахе. – А меня бросите тут?
Волков не знал, что ответить. И никто не знал, все молчали, понимая, что, будь среди них хоть один человек, выглядящий больным, из города их рыцарь фон Пиллен не выпустит. И тут заговорил брат Семион:
– Как звать тебя, сын мой?
– Томасом кличут, святой отец, – ответил молодой солдат и закашлялся.
– Я останусь с тобой, сын мой, коли Господь даст тебе легкую болезнь, то выйдем из города через пять дней, а коли решит послать тебе испытание чумой, то приму твою исповедь, причащу и отпущу грехи, чтобы стоял ты пред очами святого Петра чист и светел.
– Спасибо, святой отец, – молодой солдат зарыдал, – спаси вас Господь.
– Сержант, – сказал Волков, – выдай солдату еды и вина на пару дней.
Сержант принялся выдавать бедолаге положенное, а все остальные наблюдали за этим в тягостном молчании. Молодой солдат стоял рядом с отцом Семионом, слушал его и больше не рыдал, а только кашлял и кашлял тихонько.
Когда он наконец ушел на улицу в темноту, кавалер сказал:
– Все, кто рядом с ним был, сидел, стоял, умойтесь уксусом и прополоскайте рот сарацинской водой.
И никто на этот раз к его словам не отнесся легкомысленно, солдаты пошли мыться, и отец Семион с ними.
Ему нужна была Агнес, только ее маленькие, с детства натруженные руки могли избавить от боли. Слишком много Волков прыгал на больной ноге днем, чтобы ночью спать спокойно. Солдаты помылись и затихли, Роха с мальчишками нес караул, было тихо и тепло, только и спать, а ему досаждала боль в ноге. До рассвета кавалер почти не смыкал глаз, а на рассвете поднял всех. Это был последний их день в городе. Он так обещал людям. И поэтому за этот день придется успеть сделать то, зачем они сюда явились.
– Вставайте, лентяи! – орал Волков, едва солнце показалось из-за крыш. – Сегодня главный день! Вставайте, если хотите завтра отсюда выбраться.
Люди послушно вставали, начиналась обычная утренняя суета военного лагеря. А Волков сел есть. Ел он много, но не потому, что хотел, вместе со сном боль в ноге отогнала и аппетит, а потому, что нужно. Ел и думал, как объяснит жирному епископу из города Вильбурга, что не смог привезти ему мощи. Тут сказать-то было нечего, кроме оправданий типа: чума, дезертиры, еретики, дурак Брюнхвальд, засевший в цитадели. Да, причин для оправданий немало, но кому нужны оправдания? Епископу точно не нужны, этому капризному сеньору требовались мощи из главного храма Ференбурга. Для чего они ему… Да какая разница, главное, что жирный поп свою часть контракта исполнил, а Волков мог только предложить оправдания в зачет исполнения своей части контракта. Примет ли поп оправдания, глупо, глупо на такое даже надеяться. В общем, помимо боли в ноге, кавалера тяготили мысли о неизбежной встрече с мерзким епископом. Он мог, конечно, просто уехать куда-нибудь, мало ли на земле мест, где он найдет себе пристанище. Но эту мысль Волков и вовсе гнал от себя. Это было последним делом, недостойным воина, а теперь и рыцаря. Он знал, что так не сделает, и поэтому готовился к неприятной встрече с попом.
Пока он ел и думал, все остальные уже были готовы к походу в ратушу. В лагере Волков оставил только Роху, мальчишек, двух солдат, брата Ипполита и жену еретика с детьми. Все остальные отправились к старой ратуше за мощами. Все надеялись, и Волков в глубине души тоже, что идут они туда в последний раз. Кавалер с трудом сел на коня, Ёган ему помогал, и кавалеру было неприятно, что солдаты видят его слабость.
