насупилась Нечаева.
— Таких сказочников вы еще не встречали, княжна, — покачал головой Козырев. — Да вы не обижайтесь на старика, я же не обидеть вас хочу, а предупредить. Эти каторжане могут так красиво рассказывать о своей нелегкой судьбине, что не каждый писака сможет описать в книжке. Только все, что они говорят, надо умножать на ноль.
— Иногда и невинные попадают в острог, — осторожно вставил я, вспомнив Петра из монастыря.
— Случается и такое, кто ж спорит? — закивал Василий. — Лес рубят — щепки летят. Да только черносотенцев вряд ли можно назвать невиновными. Они совсем не зря рисуют на своей коже знак принадлежности к банде.
— Это все же очень грустно, — вздохнула девушка.
— Преступная среда зреет не на каторгах, — продолжил я, перебирая документы. — А в рабочих районах и приютах. И я уверен, когда-нибудь это все поменяется.
Арина Родионовна отложила бумаги. Я же продолжил перебирать листы с биографиями.
Двое из восьмерых умерли далеко от Петрограда, и поэтому я их убрал в сторону. Осталось шестеро. Трое из них по вполне естественным причинам умерли в городских притонах. Причем, времени с момента их смерти прошло достаточно много. От пары месяцев до полугода. Еще двое погибли в авариях. Последний из списка монархистов трагически скончался несколько дней назад, при разборке на каторжном дворе. И меня терзали смутные сомнения, что это трагическое событие — дело рук Рипера. Я положил нужный лист поверх других и внимательно взглянул на снимок.
Лицо черносотенца показалось мне смутно знакомым. И только несколько минут спустя я вспомнил, кто был на карточке. Тот самый монархист, которого я загнал в долг в больничной палате! Видимо, это событие было сложно скрыть от общественности, и черносотенцам пришлось избавиться от стукача, свалив это на криминальную разборку.
Задача становилась интереснее. Тем более, труп мертвого монархиста до сих пор лежит замороженным в прозекторской острога. А притащить на допрос тело было куда проще, чем искать привязку призрака. Поэтому я решил начать допрос свидетелей в деле против Свиридова именно с него.
Я резонно решил, что души монархистов, умерших от естественных причин и аварий, скорее всего уже давно прибрал ловидух. К тому же соваться в притоны черносотенцев в поисках нужных мне призраков не очень-то хотелось. Даже если самого призрака можно было вызвать для разговора вне здания, то предмет-привязку придется искать в той самой квартире, где умер монархист. А терпение у монархистов не безграничное. А предметы-привязки погибших в авариях скорее всего уже давно пропали.
Убитый же в остроге вполне мог мне подойти. Причем, можно было попытаться забрать на допрос его тело. Даже если мертвяк не дотянет до суда, хотя бы первичные показания жандармам он дать сможет. Тем более, допрос можно будет снять на видео. Думаю, что камеру для этой процедуры несложно будет добыть, так же как и получить от эксперта заключение, что пленка подлинная. А дальше уже можно будет искать предмет, к которому был привязан мертвый черносотенец.
Я довольно улыбнулся, сложил пополам лист с биографией нужного мне свидетеля, и убрал его в карман пиджака.
Но займусь я этим уже после того, как разберусь с делом мастера игрушек — Андрея.
Мои размышления прервал стук в дверь. А через несколько мгновений послышались тяжелые шаги, дверь открылась, и я услышал голос гостя:
— Письмо для Павла Филипповича Чехова!
— Покажи, — грозно потребовал Фома.
— А вы, мастер… — начал было курьер.
Но Питерский его перебил:
— Мастером я был при жизни! Теперича я миньон адвоката-некроманта, который вернул меня с той стороны. Если не покажешь письмо — я тебя съем. А письмо все равно отберу.
В подтверждение своих слов Фома щелкнул зубами, и спорить доставщик не стал. Послышалось его громкое «ик», а потом зашелестели быстро перебираемые в сумке бумаги. На третьем звуке испуганного икания я не выдержал, встал с кресла и подошел к двери. Питерский посторонился, а я принял конверт из рук бледного парнишки. Подписал бумаги, дал посыльному мелкую купюру на чай. Покосился на хмурого Фому и немного подумав, добавил еще одну.
— Спасибо, — поблагодарил я мальчишку. — Ступай.
Дважды гостя просить не пришлось. Он испуганной мышью метнулся с крыльца, подхватил стоявший у дома самокат и бросился к воротам.
— Ну и зачем? — спросил я у Фомы, рассматривая конверт, на котором стоял судебный штамп.
— Дак он из этих… — хмуро ответил слуга. — Опасный для общества человек. Никакой порядочный подданный Империи не станет пользоваться самокатом. Только зловредный. Таких надо воспитывать. Жаль, что император отменил порки розгами на площади. Каждому самодураку всыпать бы пяток розг — враз бы перестали на своих двух колесах кататься.
— Ты слишком строг к людям, — пробормотал я и направился к столу секретаря.
Взял из подставки нож для бумаг, вскрыл конверт. Тяжело вздохнул. Внутри лежала повестка на заседание по делу пропавшего улова, которое должно было состояться послезавтра.
— Что там, Павел Филиппович? — уточнила Нечаева.
— Повестка на заседание, — ответил я. — Придется писать ходатайство о переносе заседания, чтобы успеть ознакомиться с делом.
— Я все устрою как положено, Павел Филиппович, — поспешно заверила меня секретарь и села за свой рабочий стол.
— Спасибо.
В жилом крыле послышались голоса Яблоковой и отца. И только сейчас у меня в голове промелькнула мысль, что забрать из прозекторской труп, дело явно непростое. Вряд ли мне отдадут его по вежливой просьбе. Придется снова просить о помощи. И я положил конверт на стол, а сам быстрым шагом направился к дверям.
— До встречи, Людмила Федоровна! — послышался голос отца.
Я вошел в жилое крыло. Князь уже стоял у дверей, собираясь уходить.
— Отец, у меня к тебе еще одна просьба, — быстро начал я. — Она может показаться немного… необычной. Но тем не менее очень важной.
Филипп Петрович внимательно взглянул на меня.
— Слушаю…
