Элья увидела, как Саррет, прежде стоявший неподвижно, опускает голову, как бы прячась — словно чувствует, что за ним наблюдает кто-то — и крепко зажмуривается.
«Дурак ты, Герек…» — грустно подумала Элья.
Дертоль меж тем выпустил её руку, и когда та, онемевшая, упала на стол, Элья опомнилась и посмотрела на него.
Вокруг длинных пальцев главного министра сверкали голубоватые искорки, вихрясь подобно летней мошкаре, вроде той, что сегодня к полудню слетится к полянкам в парках, на самый солнцепёк… Ведь день обещает быть ясным…
Только Элье погулять по солнечному парку было суждено ещё очень нескоро.
Отведя взгляд от собственных пальцев, Дертоль кивнул застывшим в отдалении стражникам, и те тут же, отмерев, подбежали к арестованной и завели ей руки за спину.
Элья старалась поймать взгляд Дертоля, но тщетно — главный министр просто ждал, когда, наконец, останется один в кабинете и сможет прочитать — или услышать? — послание.
В окно тоже смотреть было бесполезно — что мог бы сделать сержант Саррет, даже если бы думал о ней в этот момент?
Об Элье никто не думал. Она, в сущности, никому не была нужна. Даже люди, которых она видела в коридорах, не проявляли к ней интереса — арестованные под конвоем были в этих стенах привычным явлением…
Но зато, шагая в сопровождении стражников в камеру С-38, и даже после, когда железная дверь с решётчатым окошком замкнулась за её спиной — Элья впервые за долгое время чувствовала себя свободной.
***
Секундное погружение в один из ярчайших миров, одно волевое усилие — и синие искры сложились в свиток пергамента, такой реалистичный, что Дертоль едва удержался от того, чтобы взять его в руки. Касаться письма было ни в коем случае нельзя: если имеешь дело с Макорой, следует вести себя крайне осмотрительно.
Здравствуй, дорогой!
Я так соскучилась, что едва не сорвалась в путь сама.
Но я держу себя в руках. Ты ведь меня знаешь: сначала я продумаю нашу встречу до мельчайших деталей, и лишь потом мы, наконец, увидимся.
Я всё-таки выиграю, Дертоль. Я уже начинаю выигрывать — ты ведь сам это чувствуешь. Ты же не понимаешь, что происходит с Эрестом, верно? Ты, закоренелый консерватор и любитель традиционных стилей колдовства, должно быть, полагаешь, что король просто очень устал, что ему требуется отдых, и тогда он снова сможет управлять этим огромным государством мудро и справедливо… так, кажется, ты мне однажды говорил?
Но когда ты дочитаешь это письмо, Эрест уже будет не в твоей власти. Он будет всего лишь выжившим из ума стариком — и ты ничего не сможешь с этим сделать. Да, магия способна на это. Моя магия.
Тебя ждёт много сюрпризов, Дертоль. Я уничтожу всё, что составляет твою жизнь. Всё, что ты любишь. Всех, кого ты видишь каждый день. Я населю твой мир такими кошмарами, которые ты и не в силах был бы вообразить. Я убью Татарэт, его короля, саму его идею — всё то, ради чего ты погубил меня.
А потом… но нет, я пока не буду открывать всех своих карт.
Всё-таки не зря я столько лет училась терпению.
Но обещаю: тебе не понравится.
Макора
Дертоль медленно шевельнул пальцами и какое-то время наблюдал, как синие искры, оставшиеся от уничтоженного послания, разлетаются по его кабинету. Потом встал и подошёл к окну.
Он любил встречать рассвет именно здесь. Иногда даже приходил на работу среди ночи именно из-за этой своей слабости, а не из-за срочных дел. Но сейчас, конечно…
Взгляд главного министра упал на парочку во дворе. Они, наконец, отлипли друг от друга и шли по тропинке к воротам. Лёгкие, светлые, как залитый новорождённым солнцем город.
Перед длинным носом Дертоля замельтешила голубоватая искорка.
— Что ж, посмотрим, — сказал ей главный министр.
Искорка погасла.
