стрелять, вперед без команды вылезли Хилли-Вилли. Немало не заботясь о вражеских стрелках, они встали у всех на виду на пороге арсенала и прежде, чем кавалер успел крикнуть, чтобы мальчишки убирались в укрытие, поставили рогатину, положили на нее мушкет и выстрелили. Все было проделано быстро и нагло. Выстрелив, парни кинулись за спины товарищей.
Волков видел, как в отличной кирасе офицера, прямо под бугивером, появилась круглая черная дыра. Вражеский офицер удивленно опустил голову, пытаясь ее рассмотреть, даже потрогал перчаткой, а потом колени его подкосились, и он упал на бок, шлем слетел с его головы и со звоном запрыгал по камням мостовой. Офицер был мертв.
– Пали, ребята! – заорал Волков.
Все, кто был с ним, дружно выстрелили. И болты, и пули аркебуз большого урона еретикам не нанесли, достали лишь двоих. Волков убедился, что его люди отвратительные стрелки. Но и еретики не знали, что делать. Тоже пытались стрелять, но тоже без особого успеха. Хилли-Вилли после выстрела забежали за строй, перезаряжались. И тут кавалер услыхал какой-то гул за спиной, обернулся и увидел Пруффа и еще четырех солдат, которые катили по каменным плитам арсенала огромную полукартауну. Пруфф сам толкал пушку, пыхтел, его лицо багровело, и при этом он орал что было сил:
– Кавалер, в сторону, разойдитесь все, сейчас я им врежу! Все в сторону!
Кто-то схватил Волкова за руку, потянул в сторону, его люди тоже разбегались, никому не хотелось попасть под картечь. Кавалер снова прищурился, ожидая выстрела, и выстрел грянул, не так звонко, как в первые разы, но все равно громко. Картечь со страшным жужжанием понеслась по улице, но достала только одного врага. Еретики не стали ждать, пока выстрелит пушка, начали разбегаться еще раньше, чем Волкова оттащили с траектории выстрела. Теперь враги бежали, кто мог по улице на север, кто не мог – ковыляли, только четверо стояли и ждали, то ли были удивительные храбрецы, то ли разини.
– Вперед! – заорал кавалер что было сил. – В железо их, ребята! В железо!
Четверо еретиков, что не убежали, тут же были утыканы болтами и переколоты, порублены алебардами. А среди тех, кто кинулся на них первым, Волков с удивлением заметил отца Семиона.
Волков и сам не терял времени, торопил своих людей, продолжая орать:
– Гоните их, никакой пощады, и не давайте им построиться, не дайте сесть на лошадей! Лошади мои! Наши!
Но уже через двадцать шагов нога у Волкова разболелась, так что пришлось остановиться, даже Роха на деревяшке его обогнал. И все же, несмотря на то, что боль была невыносима, кавалер чувствовал себя счастливым. Это была полная победа. Он морщился, дышал носом, чуть зубами не скрипел, но не переставал думать о том, что это его первая настоящая победа в спланированном им сражении. Постепенно боль в ноге немного улеглась, и Волков кое-как добрался до костра, где кашевар еретиков варил гороховую кашу. Кавалер сел на тюк с горохом, рядом с дымящимся котлом, снял шлем, стянул подшлемник и перчатки и вытянул ногу так, чтобы не болела. Он отдыхал, глядел по сторонам и увидел у сапога своего ложку. Длинную деревянную ложку, что валялась на мостовой. Волков нагнулся за ней так, чтобы лишний раз не сгибать больную ногу, поднял, осмотрел и залез ею в горячую кашу, помешал, зачерпнул немного, поднес к губам, подул как следует и стал понемногу есть. Вокруг деловито сновали его люди, кто-то обшаривал дома, кто-то сгонял раненых и пленных, кто-то считал лошадей и подводы. Другие обыскивали убитых и снимали с них доспехи, а он ел гороховую кашу, соленую, на отличном сале, очень, очень вкусную и горячую. Кавалер уже тысячу лет не пробовал такой отличной каши.
За кашей Волков и не заметил подошедшего Фрица Ламме, который наклонился и тихо произнес:
– Экселенц, там наш проныра нашел кое-что, может, глянете?
– Какой проныра, – Волков оторвался от каши, он не понимал ничего, – что нашел?
– Ёган наш пошел в арсенал глянуть, не сбежал ли еретик, а тот сидит за пушкой на сундуке. Трясется и рыдает. Да и бог с ним, но Ёган под ним сундук-то и приметил, хотел открыть, а там замок, хотел его топором, а замок дубовый и оббит железом. Так сразу и не взять. Велел мне за вами сходить.
– Железом оббит и с замком? – спросил кавалер. – А большой?
– Не так чтобы большой, локоть в ширину да два в длину.
Дубовый сундук, оббитый железом и на замке, – Волков знал такие сундуки. В таких сундуках обычно хранилась ротная казна, а ключи от них были лишь у избранного всеми солдатами корпорала и ротмистра.
– Пойдем глянем. – Он встал, взял шлем и бросил в котел деревянную ложку.
Каша, конечно, была прекрасна, но сундук на замке, что хранился в арсенале, стоил любой каши.
В углу арсенала, за потниками, что висели на перекладине, за корзиной со старыми стременами стоял сундук. Он не был большим, но даже на вид казался крепким. Ёган ковырял ножом замок при свете лампы, но скорее для порядка, чем в надежде открыть. Кавалер только глянул и понял: это ротная казна.
– Господин, – сдавленно произнес слуга, увидев кавалера, – его от пола не отнять. Тяжеленный. Может, золото?
– Ты топор ищи или молот, – велел Волков, честно говоря, он и сам волновался.
Да, там могло лежать золото, еретики мародерствовали в городе не один день, и если у вшивого доктора были целые пригоршни золота, то и у мародеров оно должно водиться.
Ничего искать не пришлось, Сыч протянул Ёгану мощный, тяжелый клевец на железной рукояти. Тот взялся крепко, по-мужичьи. Собрался бить.
– Ты не острием бей, дурень, – посоветовал Сыч. – Молотком проламывай.
– Да не учи ты, я приноравливался только. Лезет тоже под руку, – огрызался слуга, но клевец взял по-другому.
Не с первого раза и не со второго, но крепкому крестьянскому мужику удалось проломить крышку сундука и выбить обломки доски. В образовавшуюся дыру сразу засунул руку Сыч. Видимо, за всю свою жизнь Фриц Ламме ничего подобного не испытывал. Только лишь глянув на его лицо, кавалер понял, что не ошибся. Лицо Сыча вытянулось и застыло с выражением счастливого удивления. Наконец он вытащил руку, разжал кулак, и все увидели то, что хотели. Правда, в сундуке лежало не золото, но это все же были деньги.
В широкой ладони Сыча поблескивали талеры разных курфюрстов, крейцеры, древние, почти стершиеся шиллинги далеких восточных орденов и новенький пенни с островов, и старинный обгрызенный динарий, и мятый грош. Пусть
