Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов

этим человеком бередило душу следователя. Не раз он об этом говорил и своей супруге, но та была кремень-женщиной. Мария Сигизмундовна не могла простить сыну, что он так и не поделился с ней полученным наследством Семионовых-Эссенов.

— Ничего, ничего, — шипела она раскалённой сковородкой. — Кончатся бабкины денежки, приползёт на коленках просить средства к существованию.

Лаврищеву было стыдно и в том, что сразу же после скоропостижных смертей смерти тестя с тёщей, он в глаза обвинил пасынка в их убийстве. Хитроумном и чётко проведённом убийстве каким-то лекарственным препаратом, который и вызвал остановку двух старых сердец. Проведённые по его постановлению экспертизы не выявили криминальных причин смерти Екатерины Васильевны и Сигизмунда Павловича. Версия Лаврищева основывалась лишь на одних подозрениях: старики ушли на тот свет чуть ли не на другой день после заверения у нотариуса завещания, по которому вся недвижимость, солидные банковские счета в Москве и за границей доставались их любимому внуку — Юлиану Юрьевичу Семионову-Эссен.

Ничто, казалось, не могло размягчить сердце Марии Сигизмундовны, женщины далеко не бедной, но так жестоко обиженной своими самыми близкими родственниками. Не шёл на мировую и сам Юлиан. Даже большое горе — неожиданные скоропостижные смерти его любимых бабушки с дедушкой — не примирило Юлиана с родителями. Как-то он в телефонном разговоре назвал себя «брошенным матерью ребёнком». Слова эти так задели Марию Сигизмундовну, что она бросила трубку и наконец-то разрыдалась, спасая себя от неминуемого инсульта или инфаркта. После этого она тут же бросала трубку, если звонил сын.

Тогда Юлиан стал писать письма, отсылая их из центра Москвы на бирюлёвский адрес Лаврищевых. Мать прочла только первое письмо-обвинение, наполненное укорами и обидами сына. Все остальные заказные послания в её адрес она, не читая, рвала на мелкие кусочки, тут же отправляя их в мусоропровод.

Сидя тогда в «Святогоре», у знакомого подъезда, Лаврищев понимал: нужен, очень нужен разговор по душам. Нужен хотя бы для того, чтобы перед отъездом Юлиана снять со своей души камень. Но с чего его начать? Так и не придумав с чего, он сказал, придавая голосу максимально возможную теплоту и участливость:

— Мы, Юлик, с мамой приедем в Шереметьево проводить тебя.

— Я бы не хотел этого.

— А что бы ты хотел?

— Хотел, чтобы меня провожали мои истинные родители. Те, кто любил меня искренне и нежно.

— Это кто же? — поперхнулся дымом Лаврищев.

— Бабушка Катя и дедушка Сигизмунд, — ответил Юлиан.

— Царство им небесное, — ответил Игорь Ильич и щелчком откинул окурок подальше от машины. Недокуренная сигарета, описав крутую дугу, плюхнулась в цветочную клумбу. И это не ускользнуло от внимания сидящих на лавочке благообразных московских старушек. Соседушки перестали сплетничать и напружинились, всегда готовые дать словесный отпор любым нарушителям порядка.

— Жаль, что бабушки с дедушкой уже нет в живых. Уши, будто и не было их, — сказал пасынок, наблюдая за старухами на лавке. — С собой на тот свет ничего не забрали…

Лаврищев в тон Юлиану добавил:

— Тебе грех на них обижаться.

— Я и не обижаюсь…

— Ещё бы! Все денежки свои с элитной трёшкой они тебе завещали. Про маму, и твою сестру даже не вспомнили. Ничего, я с Ириной не в обиде. Ты был, как пишут в романах, их единственной надеждой. А надежда умирает последней. После бабушки с дедушкой. Это уму непостижимо — в один день умерли… Как в сказке.

В машине повисла пауза. По всему Юлиан не знал, как отреагировать на этот выпад отчима. Наконец, театрально вздохнув, уж очень трагически произнёс:

— Скоропостижно… Сердце. Вскрытие показало…

— Вскрытие делает и заключение пишет патологоанатом, — перебил его Лаврищев. — Человек, то есть, а не машина-автомат. И патологоанатому хочется сладко поесть и попить, ничто человеческое и ему не чуждо…

— Ты это, Лаврищев, к чему? Опять хочешь сделать меня без вины виноватым и крайним? Или уже под заранее заготовленный протокол интересуешься? Знаю я ваши ментовские уловки!

— Да не для протокола, успокойся, Юлик! Никто тебя не обвиняет… Официально, по крайней мере.

— Они сами… Умерли.

И тут же поспешно уточнил:

— Никто не собирался в тот день умирать… Ты же знаешь, Лаврищев, бабуля и дедушка родились в один день — 15 мая. Мы вместе отметили двойной день рождения, так и не дождавшись ваших поздравлений…Вечером бабушка Катя передала мне пробабкин дневник, называя его «золотым ключиком» к поиску коллекции царских орденов Пауля Эссена… Потом все вместе помечтали найти эти ордена, усыпанные драгоценными камушками, даже планы какие-то строили… Потом они легли спать…

— И больше не проснулись, — в тон Юлиану заключил следователь.

Он помолчал и тихо произнёс:

— Я знаю, это дом убил их. Временной, точнее. Я так полагаю…

— Человек полагает, а Бог располагает, — вздохнул Лаврищев. — Твои фантазии тут не прокатят. Выпили коньячку — и уснули. Это суровый реализм. А дома убивают только в фэнтези, книжках для дураков, которых ты, я вижу, начитался.

— При чём тут фэнтези? — возразил Юлик. — Я этим старикам по гроб жизни обязан.

Он всхлипнул, достал носовой платок, шумно высморкался.

— Только они и поддержали моё желание учиться в Берлине. Зачем мне нужно было их отправлять туда, откуда не возвращаются? Они меня ещё за год благословили на поиск коллекции Пауля Эссена. С тех пор дом и стал их убивать… Постепенно, по ночам. Пока не отправил к Павлу Александровичу, в девятнадцатый век и не вернул их обратно.

Следователь насторожился.

— Ты пургу не гони! Сперва сказал, что они вроде бы скоропостижно умерли…А потом — «постепенно»… Путаница в показаниях — явный признак заранее заготовленной версии. Не очень, скажу тебе, убедительной версии.

— Ну, не совсем так, чтобы одномоментно. Было время написать завещание, рассказать о тайне коллекции Эссена и главной его награде — перстне, который ему надел на палец сам Александр первый. С бриллиантом в двенадцать карат.

— Царский подарок…

— Не подарок — награда за блестяще выполненное Эссеном секретного поручения императора. На знаменитом лондонском аукционе «Сотбис» только камушки на орденах и орденских знаках миллионов на сто, пожалуй, уже потянут… А учитывая суммы, которые за раритетные ордена дадут западные коллекционеры… Голова начинает кружиться. Один только царский перстень сколько стоит! Жутко подумать…

— А ты и не думай об этих камушках, — успокоил пасынка Лаврищев. — Это камни прошлые, из давно прошедшего времени… Как знать, какие проклятия на них висят? Какой кровью они покрыты? Да и существовали ли они в реальности? Может, это только миф? Семейная, так сказать, легенда? Пшик, короче. А может, скорее всего это шизойдный пунктик твоих покойных бабушки с дедушкой…С такой сказкой их