Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов

— Чушь! Демагогия чистой воды! — перебил отчима Юлиан. — Ты, Лаврищев, называешься следаком по особо важным делам. А такую пургу несёшь! Прочитав дневник своей прабабки Елизаветы, я, кажется, нашёл конец вьющейся верёвочки. Взял, как полицейский пёс, след, гражданин следователь. Какой может быть «пунктик», коль Елизавета Эссен так подробно описывала то, что было у неё в руках. Придумать это, извините господин следователь, просто невозможно. У меня и сейчас перед глазами эти слова, написанные витиеватым почерком. Текст этих ветхих страничек, вцепился в мою молодую память. Хочешь процитирую страничку елизаветинского дневника?

— Наизусть? — удивился Игорь Ильич.

— Почему наизусть? — сказал Юлиан. — Этот документ в моём рюкзачке. Это мой, можно сказать, путеводитель по прошлому. Бесценный документ эпохи.

— Цитируй свой «путеводитель по прошлым камням», — иронично проговорил Лаврищев. — Я, господин историк, внимаю!

Олиан, покопавшись в модном рюкзачке, вытащил оттуда тетрадь в потёртом кожаном переплёте и, откашлявшись, процитировал страничку из дневника своей прабабки Елизаветы:

— «…Когда мне в селе с таким мирным названием Мирополье, где мечтали пережить эту ужасную войну, становилось тошно и сердце глодала хандра, я открывала изящный сундучок с коллекцией капитана Эссена. Красота и сверкание драгоценных каменьев завораживали моё воображение. На знаке ордена — синий Андреевский крест поверх чёрного двуглавого орла, увенчанного тремя золотыми коронами. На кресте том — распятый святой Апостол Андрей. А по концам креста — четыре золотые латинские буквы: S.A.P.R., означающие Sanctus Andreas Russie [9].

Музейную коллекцию, которую мы спасали от фашистов, после моего бегства из Мирополья, думаю, всё-таки нашёл в потайном месте дома местного батюшки немецкий командир Фридрих Ланге. Он же 7 июля 1943 года на моих глазах надел себе на палец золотой перстень с бриллиантом «Звезда России» императора Александра I, который мне, к сожалению, не удалось уберечь от алчного офицера СС. Жаль нашу музейную коллекцию, но еще больше жаль двоюродную сестру Эльзу Эссен. Её немцы, приняв за лицо еврейской национальности, расстреляли у стены нашего дома. Я чудом осталась жива».

Закончил цитату, он замолчал, ожидая реакции отчима.

Лаврищев тоже молчал, по старой привычке анализируя услышанное.

— Ну? — первым прервал молчание пасынок. — А ты говоришь — «пунктик»!.. Это же с натуры писано — с натуры, Лаврищев! Матерью моей матери собственноручно написано в синей тетрадочке в коленкоровой совдеповской обложке. Протокольный факт, как ты любишь говорить.

И Юлиан, глядя на обалдевшего Лаврищева, засмеялся:

— Расколол ты меня, следователь, как пустой грецкий орех расколол!

Случайный прохожий, оказавшийся рядом с машиной, прислушался к странному монологу, даже нагнулся, чтобы получше разглядеть сидевших в канареечного цвета машине.

— Вам что тут, гражданин!? Кино и немцы? — высунулся в окно разгорячившийся Юлик. — Проходите, проходите, гражданин, мимо, пока и вас не замели в кутузку! Тут следственный эксперимент проводится.

Лаврищев после этого монолога Юлика словно дар речи потерял.

— Как? Как ты сказал та деревня, где твоя прабабка во время оккупации жила, называлась? — тихо спросил следователь.

— Мирополье…

Игорь Владимирович округлил свои большие глаза.

— Так это же от нас через речку. Тут — русское Гуево, а через мост, только Псёл перейти — и украинское Мирополье… Скажешь, что чудес в мире не бывает?

Юлиан, не выпуская из рук дневник Елизаветы, поглаживал кожаный переплёт тетради. Глаза его блестели, как у сильно выпившего человека. Следователь понимал: какая-то тайна мучает человека. И хочется, и колется поделиться ею с ним. Юлик действительно несколько минут мучительно раздумывал: открыться отчиму или по прежнему держать язык за зубами. Но, видно, не было больше сил у парня держать эту невыносимую тайну в себе. Решил открыться. Как открыли ему тайну дома на Набережной, этих «ворот в другое время», Сигизмунд Павлович с Екатериной Васильевной. Юлиан подозревал, что именно путешествие стариков в прошлое и убило стариков в одночасье. Переход через временной портал требовал определённого запаса здоровья.

— Знаю, — перешёл на шёпот пасынок, — что и в наш прагматичный век есть место и для чудес. Скажи, Лаврищев: зачем я тогда к бабушке Кате переехал? Как-то дед рассказал мне, что этот дом на Набережной ещё в тридцатые годы строился под неусыпном оком ГПУ, потом НКВД… Сам Ягода курировал строительство, которое велось по совершенно секретному проекту. Странным и сегодня выглядит этот дом в центре старой Москвы…

— Почему странно? Таких сталинских высоток в Москве несколько.

— А вот и нет, Лаврищев! Дом с самого начала задумывался, как портал перехода из одного времени в другое. Наша квартира, как ты, надеюсь, ещё помнишь, находится в подъезде № 13. Так?

— Ну да, — кивнул Игорь Ильич.

— А двенадцатого подъезда в доме нет. После одиннадцатого сразу тринадцатый.

— Ошиблись, видать…

— А вот и нет. Эта запланированное искривление пространства. Обязательное условие для переходного портала. Энкеведешники этот дом планировали использовать как портал для перемещения в пространстве и времени. Недаром привлекли лучших в СССР специалистов по паранормальным явлениям.

У Лаврищева на бритой голове выступила испарина. Пронеслась страшная мысль, что у пасынка поехала крыша… И виноват тут не дом-портал, а свихнувшиеся на поиске «семейных сокровищ» бабка с дедом.

Юлиан, наблюдая через водительское зеркало за реакцией отчима, продолжил:

— Дедушка рассказывал, что если в день своего рождения целый день думать о чём-то, что случилось в прошлом, а потом уснуть в нашей трёшке, то о чём напряжённо думал, туда и попадёшь во сне. В вещем сне, Лаврищев. А мне очень надо попасть в Мирополье именно в тот день, 7 июля 1943 года, когда там бесчинствовал немецкий взвод под командованием Фридриха Ланге. Увы, пока что не получалось… Но кое-что в моём досье уже есть. А то ли ещё будет!

В салоне «Москвича-Святогора» повисла долгая пауза. Первым молчание прервал следователь.

— Бред какой-то, Юлиан, — тревожно глядя на пасынка, проронил Лаврищев. — Сказки Старого Арбата…

Юлик помолчал и рассмеялся. Но смех прозвучал неестественно, натянуто и искусственно. Так смеются плохие актёры в дрянных сериалах.

— Ну не чудак ли я на букву «М»! — хлопнул себя по лбу ладонью Юлиан. И, безуспешно пытаясь закрыть окно машины следователя по особо важным делам, ещё дважды постучал костяшками пальцев по своей голове.

— Слышишь, Лаврищев, звук дерева? Язык мой — первый враг мой. Всего-то 50 граммов весу в этом органе, но даже императрице, Екатерине Великой, трудно было удержать его за зубами! А что про нас, мелких грызунов, тогда говорить…

Окно задраить не удалось. Тогда Юлик высунул на улицу свой увесистый пухлый кулак и погрозил им любопытствовавшему гражданину, усевшемуся на лавочку у подъезда и не спускавшему с подозрительного дл него жёлтого «Москвича»