договорные браки? Ну, может, только в каких замшелых кишлаках. Или, там, аулах.
– И тебя эта ситуация устраивает?
– Меня никто не спрашивал. И спрашивать не будет. Может получиться так, что меня в любую секунду заставят бросить все и уехать.
– Зачем тебе это? Выходи замуж за меня!
– Мих, наши родовые договоренности имеют вековые корни. Я воспитана со знанием, что мою судьбу будет решать род, и никак иначе. Иначе – позор на весь клан. Я не могу подвести родных.
Я этого не понимал, но надеялся ее уговорить. И думать, кроме как о ней, ни о чем не мог. Наверное, окружающим я со своей влюбленностью казался полным идиотом. Я ни заниматься, ни оперировать, да ничего я без нее не мог. Все из рук валилось. Знакомые уже начали осторожно спрашивать, что именно приключилось, потому что вел я себя, похоже, не вполне адекватно.
– Мих, ты где мыслями витаешь?
– Там, где надо, отстань!
– Ты, часом, головой не ударялся?
– Да! И неоднократно!
– Оно и видно.
Но иногда Ли́се удавалось отделаться от братцевой опеки, и она присылала мне сообщение на пейджер. Я бросал все и мчался к ней. Или у себя ждал. Конечно, моя съемная однушка не могла сравниться с ее шикарной квартирой, но у нее было огромное преимущество – отсутствие соглядатая. Так редко, так невыносимо нежно и так сладко. Ли́са…
Все изменилось осенью девяносто четвертого. После довольно долгого отсутствия, ворвавшись ко мне в квартиру как смерч, Ли́са в истерике потребовала помочь ей сделать аборт. Я глянул на нее повнимательней и похолодел, живот уже начал круглиться, значит четыре месяца, не меньше. Скорее больше.
– Срок?
– Ну, там около трех месяцев… где-то так… может, немножко больше…
– Это мой ребенок?
– Какая разница?
– Хорошо, никакой, выйдешь за меня замуж и будешь рожать!
– Ты с последнего ума съехал? Мне через неделю надо выходить замуж за того, кого отец выбрал, а я тут с пузом!
– Ли́са, да черт с ним, с этим отцом и женихом, останься со мной! Тем более аборт на таком сроке – просто опасно. Ни один врач не возьмется, если он, конечно, врач, а не коновал!
– Почему?
– Да потому что есть некие медицинские стандарты! По желанию женщины аборт можно делать до 12 недель включительно, а у тебя срок явно больше. По социальным показаниям (например, если беременность наступила в результате изнасилования, и этот факт доказан) аборт делается до 22 недель, но это уже очень опасно. По медицинским показаниям аборт могут сделать женщине на любом сроке. У тебя изнасилование или медицинские показания?
– У меня вариант «не могу!» Ты понимаешь такое слово?
– Я понимаю, что у тебя вариант «не хочу!» Ладно, я понял, что тебя в качестве спутника жизни не устраиваю, но ребенка-то пожалей! Есть вероятность, что больше детей у тебя не будет! Матом тебя… то есть всем святым заклинаю!
Я уж и на колени встал, и умолял, и упрашивал, и осложнениями грозил, прижимаясь к горячему животу, где уже жил возможно мой ребенок, но она мотала головой и истерично требовала, требовала, требовала сделать ей операцию. В конце концов она вырвалась и крикнула:
– Не хочешь помочь, так и скажи! Без тебя обойдусь!
Убежала, дверью хлопнула. Я минут пять по квартире побегал и понял, что я дурак, ее надо догнать. Только вот на Кутузовском, где я консьержку я чуть не уронил, меня поджидал облом: ее злобный братик высунулся, сообщил, что Ли́сы дома нет, и для меня больше никогда не будет. Что она собирается замуж и уезжает, поэтому лучше бы мне тут не отсвечивать. Я просидел до утра у их двери и понял, что торчу здесь напрасно. Вернулся домой и провалился в сон, как в обморок.
А потом проснулся и задумался: к кому еще в этой ситуации она могла обратиться? Официально никто не рискнет. А неофициально? Всяких полулегальных полумедицинских заведений нынче пруд пруди. Но совсем без обследований, без единого анализа… А рванула-то она прямиком от меня… Не с адресом же подпольного абортмахера она ко мне ехала? А тогда снова тот же вопрос: к кому ей обращаться? И я позвонил Гаврилову. Тот даже не удивился: да, вчера звонила, да, просила телефон Микки-Мауса. Дал, не тайна же это в самом деле. И тебе нужен? Записывай. По продиктованному номеру телефона взяла трубку его матушка, подтвердила, что Микки со вчерашнего дня человек пять искали, но безуспешно, поскольку он в больнице на суточном дежурстве. Телефон отделения? Пожалуйста. Я понесся в больницу, понимая, что скорее всего опоздал.
Я и впрямь опоздал. Ворвался в ординаторскую, схватил Микки за грудки, потребовал подробностей, и от того, что я прочитал в ее медкарте, меня самого чуть Кондратий не обнял.
– Как?! Как ты вообще мог согласиться на это?! Это преступление, ты, что, не понимаешь?!
– Она подписала согласие. Это ее дело, рожать или нет. Не у нас, так в другом бы месте сделала.
– Но на таком сроке?! Погоди, она тебе, что, денег отсыпала?
– А вот это тебя не касается!
– Да-а? А как насчет того, что ты по жадности своей с ней в результате сотворил такое, что тянет на пару статей УК!
– Ну-у, осложнения… бывает…
– Микки, да ты ее уже лишил возможности рожать раз и навсегда. Это, во-первых. У нее плохая свертываемость крови, и есть вероятность, что ты ее просто угробишь, это, во-вторых. Что вы ей даете для прекращения кровотечения? Викасол? Фибриноген? Да вы совсем охренели? Вы ей еще аскорбинку пропишите! Здесь меньше чем Диферелином или Амбеном не обойтись!
– У нас нет…
– Мозгов у вас нет, вот это точно. Приготовь выписку, я ее к нам в отделение заберу, у нас все найдется.
Микки понуро повел меня в отделение, только вот ее койка оказалась пуста. Ли́сы в палате не было. А ее еле шевелящая языком соседка прошелестела, что вот буквально минут пять-десять назад примчался здоровенный бугай, выдернул у нее из вены капельницу, сказал, что отвезет сестру к какому-то целителю-кудеснику и унес девушку на руках, завернув в одеяло.
– Филя, – прошипел Микки, – он что, смерти ее хочет?
– Звони в милицию, я попробую перехватить его на квартире! Отправляй Скорую по ее адресу!
И снова такси, и снова Кутузовский. Если Микки не понимал всей сложности ситуации, то я-то четко осознавал, что при такой кровопотере Ли́са просто не жилец. И если в ближайшие полчаса ей не организовать квалифицированную помощь, можно идти прощаться в морг. Консьержку я опять чуть не
