Миллион голосов мгновенно уменьшился бы до дюжины или около того, после чего было бы легко изменить длину волны на миллионную долю волоса, и таким образом вызвать мысли преступника, единственные и ясные. Вы сможете увидеть, что у меня здесь очень опасная хитроумная штука, тем более что разум не осознает, что его прослушивают. С его помощью я мог бы совершить великое зло или великое благо. Но, как я уже говорил, я сделал это только для того, чтобы найти Тома, и теперь я предприму попытку. Есть ключевая мысль, на которую только он может ответить, инцидент с нашим мальчиком, известный, я полагаю, только нам.
Он сел за аппарат и настроил головные телефоны. Он стал сосредоточенным, погрузившись в глубокое изучение. Я сидел молча, напряженный от любопытства и благоговения. Наступила долгая тишина, нарушаемая только тиканьем часов в прихожей. Методичный звук механизма так действовал мне на нервы, что я встал и остановил их. Затем я на цыпочках вернулась на свое место. Доктор Сполдинг не заметил моего движения.
Сейчас же, с внезапностью, которая заставила меня вздрогнуть, громкоговоритель начал издавать звуки. Доктор снял шлем, и мы напряженно наклонились вперед. Сначала звуки были неразборчивыми. Затем они прояснились.
— Это Том, — пробормотал доктор, узнав голос, и впервые за много лет он выглядел счастливым.
— Приближается рассвет, — сказала машина. — Первый намек на свет. О Боже!
Послышалась путаница звуков, мешанина бессвязных слов, затем отчетливо:
— Вот они идут. Я вижу охранников и священника. О Боже! Они приближаются! Они приближаются!
— Они идут так медленно, так торжественно. Охранники и священник. Он в своей мантии. Я вижу его распятие. Оно покачивается на цепи, когда он идет. Каблуки стучат так часто. Так точно по времени. О Боже! Охранники. Они выглядят мрачно, мрачно, как закон! Закон! Это закон! Выхода нет. Могу ли я победить их? Окно. Дверь. Пистолет. Броситься на них, когда они откроют дверь. Они убьют меня. Убей меня! Стул!
Лицо доктора побелело и вытянулось. Казалось, он превратился в камень. Его пальцы были напряжены. Машина продолжала монотонно бубнить.
— Крыса наблюдает. У нее яркие глаза. Это серая крыса. Какой у него длинный нос. Длинный и тонкий. Это смех. Вот так. Ключ поворачивается. Как медленно он проворачивается. Затвор сдвинут. Дверь открывается. Она открывается медленно, так медленно. Как все серо. Как странно они выглядят. Стул! Шансов нет. Есть ли шанс? Шанс? Они внутри … все вместе. У охранников много пуговиц, одна, две, три. Священник: какие глубокие у него глаза. Его лицо очень серьезно. Он говорит. Крыса наблюдает. Ее глаза яркие, такие яркие. Боже, спаси меня!
Звуки стали бессвязными и дребезжащими. Доктор не двигался. Голос снова стал слышен:
— Теперь иди, иди, иди. Щелк, щелк, щелк. Охранники, такие мрачные. Я побегу. Бесполезно. Здесь так много стали. Повсюду сталь. Я попался. Я застрял в стали. Стул! Смерть! Что это будет? Будет ли больно? Я должен молчать. Я не должен дрожать. Я должен быть храбрым. Иди, иди, иди. Теперь маленькая дверь. Мы проходим. Камера. Как все серо. Кто эти люди? Там толпа. Они мрачны и трезвы. Некоторые бледные и дрожащие. Я дрожу. Я должен быть храбрым. Я должен улыбаться. Но я умру! Как тут тихо. О Боже!
— Они привязывают меня к стулу. Я марионетка. Они пристегивают меня. Холодно — так холодно. Я должен быть храбрым. Я должен улыбаться и шутить. Но я умру. Как все тихо. Они пристегнули меня. Его рука на рычаге. Он ждет, чтобы убить меня. Ток будет подан. Боже, спаси меня! Холодно. Это так грустно. Его рука двигает рычаг…
— О Боже! Господи! Я как избитый. Я горю. Я сгораю. О Боже! … Теперь я онемел. Моя плоть шипит и горит. Я чувствую это. Я корчусь в кресле. Но сейчас это не больно. Я не могу пошевелиться. Мои мышцы не двигаются. Я не могу закрыть глаза. У меня отвисает челюсть. Мои челюсти не двигаются. Я парализован? Я … я… мертв? Мертв? Нет. Все то же самое. Я не могу быть мертвым. Доктор осматривает меня. Он говорит: «Я объявляю этого человека мертвым».
Наступила пауза. Доктор не пошевелил ни единым мускулом. Его лицо было цвета могилы. Его глаза были неописуемыми, застывшими.
Он, по-видимому, не уловил значения последних слов, но я уловил. Несмотря на ужас, в который я был погружен, я понял, что теория доктора Сполдинга была доказана.
Прошло целых десять лет с тех пор, как доктор вызвал большой интерес своим протестом на использование электрического стула. Это была его теория, согласно которой электричество ни в коем случае не убивало на самом деле — оно просто вызывало парез, имитирующий смерть, приводя в состояние покоя весь организм. Он приводил примеры людей, пораженных молнией, которые после многих дней выздоравливали от полного паралича, в течение которого они сохраняли только зрение, слух и сознание. Было странно и отвратительно, что сегодня вечером родной брат доктора доказал эту теорию. Машина снова заговорила:
— Дурак. Он говорит, что я мертв. Дурак. Хотел бы я говорить. Я бы назвал его дураком. Я бы посмеялся над ним. Но я не могу пошевелиться.
— Мужчины уходят. Охранники отстегивают меня. Они подхватывают меня, когда я падаю. Они выводят меня через маленькую дверь. Они ведут меня по длинному коридору.
— Я хотел бы наорать на них. Они думают, что я мертв.
— Оцепенение прошло. Я чувствую, как их руки держат меня. Я могу чувствовать гораздо лучше, чем раньше.
— Они несут меня в комнату. Что они собираются делать? Боже мой, они собираются похоронить меня? Нет, это тюремная больница. Они вернут меня к жизни. Слава благому Богу! Они кладут меня на стол, охранники. Но являются ли они охранниками? Они действуют по-другому. Неважно.
— Ах, хирург готовится вернуть меня к жизни. Он достает какие-то инструменты. У него в руке стамеска, или пила, или что-то в этом роде. Он склоняется над…
— О Боже! О, кровь Иисуса! Он режет мне голову.
Раздался дикий крик. Доктор Сполдинг прыгнул на машину,
