Метр Девяносто отступил к деревьям, Мурашкин, укрывшись за «тойотой», приготовился снимать. Условились, что сигнал для дуэлянтов подаст Красильников. Он поднял перчатку, подержал ее на весу и, резко выдохнув, метнул на снег. Не медля ни мгновение, Игорь Петрович вытянул руку, прищурился, и сразу грохнул выстрел. Бабаеву показалось, что пуля просвистела над плечом огрызка, хотя, конечно, он не мог заметить ни ее полета, ни разглядеть древесный ствол, принявший свинец. Реакция Волкодава была такой, какую предвидел Али Саргонович – напуганный грохотом, он инстинктивно нажал на спуск и выпалил не целясь. Кажется, он даже не приподнял пистолет – пуля взбила снег и землю метрах в трех от его башмаков.
Может, обойдется, подумал Бабаев и выкрикнул:
– Хватит, уртаки! Выстрелами обменялись, честь восстановлена… Довольны? Мир?
– Какой мир? – рявкнул в ответ Волкодав. – Какой еще мир? С голубыми жопами никакого мира! Я этому гомозеку матку выверну! Я его в асфальт утрамбую, вошь геморройную! Задницу прострелю!
Он потряс пистолетом, и Бабаев понял: мира, увы, не будет. Ненависть, сжигавшая огрызка, имела ясный источник – Игорь Петрович был другим. Не в смысле его сексуальных пристрастий, оказавшихся вполне нормальными, а по причине более глубокой, укоренившейся в сознании за много лет советской власти. Кто любит книги – враг! Кто странного желает – враг! Кто носит необычную одежду, шляпу и очки – тоже враг! Интеллигент, тайный подлый враг трудящихся, не класс, а мелкобуржуазная прослойка! Взять за глотку мозолистой рукой и давить его, гада, давить! К станку его, в горячий цех, на самую вредную химию, которую он же и придумал! Ну, не на химию, так на овощную базу и в колхоз… профессоров, студентов, инженеров, а заодно – эльфов и книжников… Всех, кто мечтает, всех, кто учится и учит! На гнилую картошку и тухлую капусту!
Но время колхозов и баз прошло, и это очень обижало Волкодава.
Под присмотром Красильникова Бабаев зарядил пистолеты. Отдавая оружие Игорю Петровичу, шепнул:
– Молодец, уртак! Все верно делаешь!
Его дуэлянт лишь головой помотал – кажется, он находился в прострации. Однако не бледнел и на ногах стоял твердо.
Вновь промерили дистанцию в пятнадцать шагов, Красильников подобрал свою перчатку, а Бабаев оглядел окрестности. Ни вида бандитского, на запаха… Может, на сегодня в покое оставили, а может, устрашились… С броневиками без артиллерии не повоюешь!
– Готовы? – спросил Красильников, и оба поединщика кивнули. Игорь Петрович выглядел сосредоточенным, а по лицу Волкодава бродила неприятная ухмылка. Сущий злодей, решил Бабаев.
Перчатка снова полетела в снег, и едва она коснулась укутавшего землю белого покрова, как грянули два выстрела. Бабаев с ужасом увидел, как по накидке Игоря Петровича расплывается кровавое пятно. Эльф, тем не менее, не падал, а стоял вполне уверенно, только морщился от боли. Ранен в плечо, догадался Бабаев и перевел взгляд на Волкодава.
Огрызок, раскинув руки, лежал на мерзлой земле, уставившись в затянутое облаками небо. Прошел миг первого ошеломления, и все двинулись к нему: побежал Калитин со своим чемоданчиком, вынырнули из-за деревьев Лена Вересова и Гутытку, бросились к лежащему Игорь Петрович, Бабаев и Красильников, а за ними – рослый приятель Волкодава. Лишь Мурашкин остался на месте, целился камерой и снимал, снимал…
– Мертв, – произнес Калитин, склонившись над остывающим телом. – Горло пробито и основание черепа… Нужно труповозку вызывать, в морг вести.
– Ясени Лориэна! – в панике воскликнул Игорь Петрович. – Я его убил!
– Похоже на то, уртак, – отозвался Бабаев, наморщил лоб и прочитал на арабском строки из Корана: – Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле; и к Аллаху возвращаются дела. – Подумал секунду и добавил: – Прими, Господь, его грешную душу. Аминь!
– Аминь! – повторил Гутытку за спиной Али Саргоновича. – Верно дед говорил: кто ищет беды на свой тохес, тот ее схлопочет. Предлагал ведь Бабай замириться!
– Что такое тохес? – спросила Вересова.
– Задница, – объяснил Гутытку. – Но теперь и задницы нет, а только покойник.
Калитин, убедившись, что Волкодаву его услуги не нужны, отвел эльфа в сторону, начал бинтовать ему плечо. Игорь Петрович стонал и охал; но, очевидно, не рана его мучила, а чувствительная совесть – не привык он убивать. Появился Мурашкин, велел всем отодвинуться, снял труп крупным планом, забормотал в микрофон, фиксируя время смерти. Остальные угрюмо молчали.
Прошло минут десять, и на дороге взвыла сирена. Черный автомобиль свернул на прогалину, из него вылезли два деловитых санитара, упаковали огрызка в мешок и швырнули в кузов.
Враги. Эпизод 13
– Ничего не изменилось! Ни-че-го! – Борис Иосифович сопровождал каждый слог взмахом руки. – Ну потеряли нескольких ублюдков… Что с того! Другие найдутся!
– Мы не ублюдков потеряли, а темп, – возразил Полуда. – По плану пора уже акции скупать, а мы топчемся на прежнем месте. Почему?
– Потому, что кое-кто пожабился, – произнес Владимир Аронович Желтый, бросив косой взгляд на Сосновского. – Не прав ты, Боря, не прав! Просил этот Бабаев денег, ну так дали бы… сколько бы ему захотелось, столько бы и дали… Все равно эти дурацкие покушения обошлись в хорошую копейку!
– Кто же мог предполагать! – буркнул Сосновский, чувствуя свою вину. – Раньше таких проблем не возникало. Человек либо брал, что дают, либо его паковали в деревянный ящик и в крематорий везли.
– Этого так просто не упакуешь, – заметил Полуда. – Этот джигит нам еще попортит крови! Он же кого не пристукнул, тех начисто блокировал! Наши думаки, с потрохами купленные, денег теперь не берут, боятся! Жизнь, говорят, дороже! Молвишь лишнее слово, а этот амбал за галстук возьмет, на ногу наступит, завопит, что его оскорбили, и пожалуйте бриться! В парк, на этот сраный пятачок! В общем, – продолжал Полуда тоном ниже, – наше влияние на Думу в последний месяц равно нулю. А без ее поддержки ни «Газприм», ни ГТЭБ нам не свалить.
– С этим я согласен. – Сосновский кивнул с озабоченным видом. – Аварии, диверсии, акты санации – все это хорошо, но силовой напор нуждается в политическом обрамлении. Это и ежу понятно.
Полуда и Желтый кивнули. Кивнул и Пережогин, не сказавший до сих пор ни слова. Как бы там ни тормозились глобальные планы, он уже был с выгодой: чуть пошатнувшийся «Газприм» отступил от сахалинской нефти. Концессия на девяносто девять лет досталась РНК.
Партнеры сидели в уютном зимнем садике, примыкавшем к помещению с бассейном. Садик был не маленький; в нем помещались сорок пальм, три эвкалипта, магнолии, кактусы, цветущие рододендроны, пара фонтанов и масса статуй, вывезенных Денисом Ильичем из вояжей по Египту, Греции и Италии. Имелся даже настоящий сфинкс, который, как уверяли ушлые египетские археологи, стоял когда-то во дворце Рамсеса. Полуда не очень им верил и предпочел бы купить пирамиду, хотя бы небольшую, но предложили сущий брак – без гранитной облицовки, без саргофага и фараоновой мумии.
