Я сам выпытал ответ, а она боялась, что я буду мешать. – Эллиот смотрел прямо Мари в глаза. Каждый раз как можно дольше, словно до сих пор не мог привыкнуть. – Но как я могу мешать? – фыркнул он. – Я же звезда университета, красавчик…
– И филантроп? – со смехом добавила Мари, цитируя Тони Старка.
Эллиот наморщился:
– Нет, для этого у меня недостаточно денег.
Он оглядел ее длинную ночную рубашку, которая выглядывала из-под пальто. Зимние сапоги были надеты на босу ногу.
– Только не говори, что ты собираешься войти в реку… в этом? – с заминкой уточнил он. – А где гидрокостюм? Причем два, один для меня.
Тебе он не нужен, потому что ты останешься на берегу. Я не хочу через девять дней вновь отправляться в Лес духов, но на этот раз уже за тобой. Я буду слишком слаба. – Мари даже не пыталась улыбнуться, и вечная ухмылочка сползла с лица Эллиота.
А ты бы отправилась за мной? – Его голос вдруг осип.
– Не раздумывая.
Они смотрели друг другу в глаза, а затем Эллиот притянул Мари к себе и запечатлел на ее губах обжигающий поцелуй. Мари превратилась в комок ощущений, центр которого находился там, где соединялись их лица. Теплый влажный язык касался ее нижней губы, а затем проникал внутрь с мужской силой, от которой сбивалось дыхание. Мари пришлось упереться ладонями в его грудь и отодвинуть Эллиота от себя.
– Мне нужно сосредоточиться, – прошептала она и отвернулась.
Эллиот со стоном отступил и в бессилии провел ладонью по взмокшему лбу.
Я не хочу, чтобы ты это делала, – наконец признался он, когда Мари скинула пальто на землю и осталась в хлопковой рубашке до середины икр. – Мне плевать на Айви, на призраков, на все. Мари, прошу тебя!
– Все будет хорошо, – спокойно ответила она и разулась. А затем стала спускаться по пологому склону к реке. – Я вернусь до рассвета. Обещаю.
Вэйландская река, которая огибала замок и руины собора причудливой подковой, блестела лунным сиянием, словно на ней плавали жемчужинки. Она никогда не замерзала, даже в самую холодную зиму.
– Мари…
Но Эллиоту ничего не осталось, кроме как наблюдать за тем, как ее тонкая фигура скользнула в реку.
Сначала, когда ледяная гладь сомкнулась над головой, у Мари остановилось сердце. Кожа горела от прикосновений воды, и этот пожар был невыносимо сильнее, чем костер инквизиторов. Она не могла говорить, но в голове крутились стихи, призывающие дух Айви:
– Приди ко мне, подруга закадычная,
Тебя сейчас ищу во тьме густой.
Твоя судьба для всех, увы, трагичная,
Ты все же заслужила шанс второй.
И я зову, зову тебя по имени,
Кричу в лесу: ну, где ты, отзовись?
Твоя душа, она теперь ранимее,
Но ты вернись ко мне, прошу, вернись!
Мари повторяла их вновь и вновь, пока зрение не заволокло чернотой и она перестала различать даже лунные блики на поверхности реки. Где-то там ее ждал Эллиот. И Мари надеялась, что он дождется.
Когда она вновь распахнула глаза, то уже не сомневалась, что попала в Лес духов. Однако сейчас она была здесь временно. Сейчас ее не так пугали паучьи ветви деревьев и кровавая зеница луны на угольном небе. Она рыскала взглядом по туманному лесу, высматривая нужный силуэт. Главное – не ошибиться. Если ослабить внимание и позволить мыслям разбрестись, Мари поглотят духи, жаждущие вырваться на волю. Она найдет Айви, заплатит дань, о которой умолчала, и они вернутся домой.
Наконец она отыскала знакомые очертания и ускорила шаг. Да, Мари не ошиблась. Айви качалась среди когтистых лап леса, ее голова безвольно клонилась то вправо, то влево, а пустой взгляд терял последние остатки разума.
Мари судорожно выдохнула. Не время плакать. Нельзя. Нужно быть сильной. И взяла лицо Айви в ладони.
– Идем, девочка, пора возвращаться домой.
Айви перестала раскачиваться, и ее взгляд сфокусировался на Мари. А затем загорелся зеленым:
– Ты готова заплатить, ведьма? – Голос Айви словно рвался из самого нутра ада. Он гремел и в то же время был очень тихим, но от него леденела душа.
– Да, – Мари через силу кивнула. – Я отдаю часть силы Стихеи.
– Ты хорошо подумала, ведьма? – Лицо Айви скривилось.
Сейчас это была не она. Ее устами говорило нечто, о происхождении которого Мари не хотела знать.
– Да.
– Плата принята, ведьма. Пусть свободен.
И тело Мари пронзила острая боль, словно ее распороли надвое.
Дейзи принесла закоченевшему Эллиоту шерстяной плед и горячий кофе в термосе, но, казалось, он не нуждался в энергии. Эллиот до рези в глазах всматривался в темную гладь воды. Рассвет приближался, а Мари все не было.
– Она вернется, – тихо произнесла Дейзи. – Это же Мари. Она всегда все знает и никогда не ошибается. – Пришлось постараться, чтобы всунуть в закоченевшие руки брата кружку с кофе.
Дейзи набросила на его плечи темно-синий плед, но Эллиот даже не шелохнулся.
– Ты ее слишком идеализируешь, – ответил он спустя несколько минут.
– А ты слишком долго придумываешь ответ. Словно доисторический компьютер, – хмыкнула Дейзи и уставилась на реку.
На горизонте занимался рассвет. Оставалось не более получаса, прежде чем Вэйланд расцветет под лучами. Брат с сестрой молча буравили взглядом реку, пока на поверхности вдруг не пошли маленькие пузырьки. А затем всплыло тело рыжеволосой девушки. Дейзи вскрикнула:
– Это Айви!
– Да нет, это не она, – возразил Эллиот, но бросился в воду.
Он подхватил незнакомую девушку и вытащил на берег, как позади что-то схлопнулось и на этот раз всплыла Мари.
Мари! – Он не чувствовал холода, пока тащил любимую к берегу. А затем растирал колючим пледом ее тело, чтобы разогнать кровь. Длинные светлые волосы потемнели от воды и облепили такое худое и изящное лицо. – Прошу, очнись… – только и шептал он.
Дейзи пока растирала незнакомку и охала:
– Говорю, это Айви.
Эллиот бросил мимолетный взгляд на нее и покачал головой.
– Нет. – Он помнил, как выглядела Айви. Но девушка, которую спасла Мари, точно не была ею.
Ночь – время людей, у которых много тайн. Ночь – время ведьм.
Это Уильям уяснил за всю свою долгую жизнь, пусть она и длилась лишь в Чистилище, в его сознании, если у души может быть сознание. Когда он попытался осознать то, что с ним произошло из-за проклятья Мелиссы, голова взорвалась адской болью, словно его окунули в чан с кипящей смолой.
А теперь Мари предложила ему жить. Просто жить.
Уильям усмехнулся.
