Аскетов горожане называли бессребрениками, но в этом крылась большая ирония. Появились они во Фристаде одними из первых, и, несмотря на подчеркнуто скромный образ жизни своих членов, вплоть до аккуратно потрепанных рубищ, братство было неприлично богато. Повсюду строились церкви Аскетов и братские дома — шпили, каменные особняки с круглыми глубокими арками, высокие здания, витражи в Храмах Единого и резные каменные горгульи, украшающие почти все старинные постройки. Аскеты проповедовали чистоту помыслов и отказ от мыслей о бренном, и потому многое из того, что так облегчило быт простых горожан, — водопровод и городской канал, мосты и даже Девять ворот Фристады, — все это было сделано Аскетами, считавшими, что истинный поклонник Единого не может отвлекаться на думы о телесных нуждах своих и должен лишь помышлять об умерщвлении плоти.
Много веков назад тогдашний герцог, увидев выгоду для города, вступил в братство Аскетов, и с тех пор их власть укрепилась на несколько сотен лет. Аскетизм стал религией Фристады, братья — кем-то вроде стражей. Им пришлось пересмотреть свои взгляды на бренность, и молодые адепты каждую ночь вместе со стражей патрулировали улицы, вкладывая все силы в охрану горожан от разбойников и воров, а иногда и от кое-кого пострашнее... например, от злобных тварей, изредка выползавших из Каирнов — древнейшей гробницы Фристады. Во время войны с оборотнями Моркнотта воины Аскетов, посланные герцогом на подмогу — за немалую мзду, конечно, — сражались в первых рядах бок о бок с солдатами объединенной Армии Северных пределов. Некоторые братья до сих пор состояли в теплых дружеских отношениях с герцогом, что не могло не влиять на политику.
А я не хотела вмешиваться в политику, где Тени были третьей и мощной силой, и Самуэль бы не одобрил этого никогда, даже зная, что я могу получить в награду. Свободу. Но правильно сказал Гус: отказаться от свободы нужна совершенно другая смелость… Он ничего обо мне не знал.
Пора было подумать о Гусе — человеке, с которым мне придется работать, и о том, что нам делать, но тут ветер неожиданно донес горький, металлический запах. Его ни с чем невозможно было спутать, и он вовсе не манил, как думали люди, не пробуждал чувство голода или желания убивать.
Кровь желанна лишь тогда, когда ее попробовал, когда из человека превратился в голодное чудовище, неспособное ни на что, кроме насилия, когда разум отказывается подчиняться. Для меня запах крови был запахом-предупреждением. Это та грань, за которую я не должна была заходить, за которой я потеряла бы все, что у меня появилось благодаря Самуэлю, так неожиданно пожалевшему меня много лет назад.
Внешний двор форта Флинт, где меня ранее нашел Аргус, заливала предрассветная дымка, а стражников на входе в форт не было. Тупо посмотрев на пустое место у двери, я было пожала плечами, а потом, сложив один и один, насторожилась.
Запах крови и брошенный пост — все вместе это означало неприятности. Запах приносило морским ветром, а значит, со стороны старого кладбища, за которым и находилась наша община.
Я кинулась бежать, выкинув из головы все мысли о Тенях и Вольфганте.
Границы общины мы охраняли так же строго, как Аскеты оберегали свой форт, и я все же сомневалась, что беда произошла у нас. Кладбище было огромным, и порой его было сложно контролировать — богатая молодежь проводила здесь свои смешные ритуалы, а Лесные чада из особо одаренных умом то и дело пытались поднять мертвецов. Бандитские разборки и многое другое — старое кладбище, на котором легко затеряться, было идеальным местом для всевозможного рода глупостей.
Но я все равно бежала по вытоптанной дороге, разделяющей погост на две неравные части, и запах крови бился в мой нос. Сильнее и сильнее, когда закончились городские стены и ветер смог разгуляться по всему пространству.
Ветер оборвался внезапно, и я остановилась, судорожно оглядываясь. На первый взгляд совсем никого — старые могильные камни, деревья, кусты и гуляющий посреди всего этого туман, что стелился от вечно холодного моря. Оно было недалеко — вместе с кровью я чувствовала запах соли, водорослей и рыбы.
А потом я скорее почувствовала, чем услышала, тихий скулеж и легкий треск веток слева от меня. Запах крови был теперь везде даже без ветра, несомненно, я пришла, и от облегчения, что это, скорее всего, очередная разборка воров, богатых недорослей или Лесных чад, не поделивших куски свежеоткопанного трупа, едва не рассмеялась. Плевать на них, главное — Самуэль в порядке.
Вытащив кинжал, я бесшумно подкралась к кустам, откуда доносился скулеж, и резко, не оставляя место страху, отодвинула ветки.
И отпрянула.
В предсмертной маске на меня скалилась нечеловеческая морда какой-то твари. Желтые змеиные глаза с вертикальным зрачком уже подернуло мутной пеленой, изо рта стекала густая красная кровь, а в животе зияла страшная рана. В агонии тварь зажимала перепончатыми лапами рану. Чуть поодаль я увидела топор с красными засечками на рукояти — типичное оружие Аскетов, занятых охотой на разную нечисть.
Тварь была огромна и мне незнакома. В книгах Самуэля я видела некоторых, некогда прорывавшихся за стены Фристады и запечатленных в хрониках Аскетов, но такую — никогда. Она была не очень похожа на лесного жителя. Ее кожа напоминала мне ящеричную — вся в прожилках и буграх, и все же, несмотря на страшную рану, тварь еще жила. Конечно, выжить после такого удара невозможно, Аскеты знают свое дело, но и умереть не сразу — уже показатель, сколько же силы было в этом огромном теле.
Я дернулась и огляделась. Если есть одна тварь, значит, может быть и другая. И мне, вероятно, придется искать владельца топора. Но прежде стоило убедиться, что мне самой не угрожает опасность.
Прислонившись спиной к могильному камню, я смотрела и слушала, но видела лишь сгущающийся туман и ветки-когти, выступающие из него, словно руки Древесного бога. И тварь все еще скулила — едва слышно, но напряженный слух, взбудораженный страхом, улавливал все звуки.
Чуть погодя я убедилась, что погост пуст и никакой другой твари нет. Я вспомнила, с чего начал свой рассказ Рем, и обругала себя и за забывчивость, и за неверие. Тени действительно правы, и пусть тварь не вылезла из леса, а прибыла с моря — я видела вместо ушей жабры, — что-то неладное происходило в нашем городе. Но сейчас пора было отыскать труп Аскета и позвать Самуэля: обычно такие скорбные дела улаживал он. А то, что Аскет мертв, сомневаться не приходилось, вряд ли возможно выжить после встречи с подобной гадиной.
Я осторожно подошла к едва дышавшей твари, занесла освященный Аскетами кинжал — украденный лет сто назад, но силы не потерявший — и на мгновение замерла: дать ли твари дожить? Самуэль наверняка захочет поговорить с ней, узнать, зачем она пришла. Но не все твари были разумными, не все умели говорить. И многие из них имели столько силы, сколько от них совсем не ожидаешь.
Я снова вспомнила слова Теней: Книга влияет на неразумных, ударила в горло и быстро отошла.
Скулеж тут же прекратился. Тварь умерла, и я, ощущая то самое мерзкое чувство раскаяния, успокоилась. Их нельзя оставлять в живых, иначе от тебя самого мало что останется. Твари не жалели ни детей, ни стариков, им было все равно, кого жрать, но все равно я думала о том, что не имею права отнимать то, чего не создала.
Покачав головой, я углубилась в кусты и вскоре в тумане нашла мертвого молодого Аскета, он лежал, лицом уткнувшись в землю, и, перевернув тело, я с дрожью закрыла ему глаза. Тварь сломала ему ребра и, судя по окровавленной пустоте в груди, сожрала сердце…
Чувствуя неприятный холодок по спине, я задалась вопросом: кто же в таком случае убил тварь?
Поднявшись с колен и краем сознания отметив, что со стороны общины приближаются люди, я обошла место бойни по кругу, всматриваясь в туман, а когда заметила еще одно тело, почувствовала, что сердце проваливается куда-то вниз.
Это был Льюис. И он был мертв.
Глава восьмая
