— Мочи!! — рявкнул Добрыня, видя, как очередной виртуальный монстр пытается увернуться от бурикова лазерного оружия.
Вовка вздрогнул от неожиданности, сказал «А ну вас на фиг…» — и отправился на кухню.
Бурик был сегодня каким-то вялым, неразговорчивым и даже немножко грустным. Играл без особой охоты.
Вскоре из кухни, где царил Вовка, повеяло чем-то невыносимо вкусным. Стас встал на пороге, оперся о косяк и, плотоядно поводя ноздрями, сказал:
— Ну, Вовик, пусть только твоя будущая жена скажет мне, что она с тобой несчастлива!
— Я сразу начну морить ее голодом, — буркнул Вовка, переворачивая что-то аппетитное на большой тефлоновой сковороде.
— С ней все понятно… А вот нас ты сегодня чем удивишь?
— Парная свинина, приготовленная в пиве и сметане с восточными специями, устроит?
— Гм… более чем… — Стас не успел закончить начатую мысль — сзади подошел Добрыня.
— Станислав Игоревич, — сказал он, взяв Стаса за рукав, — Сашке сегодня опять страшный сон приснился. То есть странный — про кладбище. Только он стесняется…
— Так вот почему он такой квелый! Ну-ка, пошли.
Они вошли в комнату. Вовка зашел следом. Стас сел на краешек стула и взял Бурика за плечи.
— Дружище, ты чего… — он старался говорить как можно мягче. — Ведь чем хуже сон, тем быстрее его надо рассказать, тогда он не сбудется. И потом… Добрыня! Мы же договорились, что я тебе не Станислав Игоревич, а просто Стас. Ну в крайнем случае на «вы». И для тебя, Сашок, тоже.
Бурик пока молчал, но Стас уже чувствовал — лед тронулся. Только не надо торопить события.
— Мне снилось кладбище в какой-то деревне… — медленно начал Бурик. — Там были похороны. Народу было мало и все одеты как-то… по-старинному, что ли.
Все молчали и глядели на Бурика. Тот продолжал:
— Над могилой подняли гроб на таких плоских веревках…
— На вожжах… — вырвалось у Вовки.
Стас выразительно посмотрел на него.
— Не знаю, — ответил Бурик, — может быть. Гроб весь такой… с ручками. И он был обит чем-то металлическим.
Бурик замолк.
— Позументом? — спросил Стас.
— А что это такое?
— Понятно… Рассказывай дальше.
Бурик насупился.
— Я мертвецов боюсь…
Стас чуть не ляпнул банальную фразу, мол, живых надо бояться, а не мертвых, но нашел в себе силы промолчать. Бурик вздохнул и продолжил:
— Я будто стою в толпе… Ну, среди людей, которые на похоронах. Меня за руку держит печальная такая тетенька… Вообще-то она незнакомая, но почему-то я знаю, что это моя мама. Гроб опустили в могилу. Вдруг откуда-то появляется мальчик. Все очень испугались. Он подошел к могиле и поставил на табуретку сундучок. А потом он посмотрел на меня. А я — на него, только страшно уже не было. Наоборот, как будто мы друзья…
— Стас, — выдохнул доселе молчавший Вовка, — Это ведь похороны Никольского! А мальчишка с ларцом — это… я. То есть был когда-то… Я и мальчика вместе с мамой помню — мы действительно переглянулись. Но вот лиц вспомнить не могу. Как туманом обволокло.
— Странно все это, — неопределенно ответил Стас. — А дальше что было?
— А дальше телефон зазвонил.
В комнате повисла пауза.
— Это, наверное, мой ночной звонок…
— Да уж… — проворчал Вовка. — Не терпелось тебе про Безековича сообщить.
— А что мне оставалось делать? — повысил голос Стас.
— Не знаю! Безековичу уже было все равно, а мне спать хотелось. Вон и ребенка разбудил! То есть… — он осекся, — не ребенка, конечно…
— Вовка! Не гони волну, лучше расскажи подробно, что там было. — Вот уже двенадцать лет Стас не позволял себе задать Вовке этот вопрос. Но сейчас это было необходимо.
— Понимаешь… — начал Вовка, вспоминая, — Монахи-Сальваторы меня привели в какую-то комнату под землей и долго открывали тяжелую каменную дверь. Я не помню, как она открылась, но за ней было светло, а впереди простиралась дорога. Я пошел по ней, а пространство вокруг изменялось с каждым шагом — знаешь, как узор в калейдоскопе. Точнее, сама дорога как бы проходила внутри огромного калейдоскопа…
— Страшно было? — вырвалось у Добрыни.
— Нет, страшно не было. Наоборот, интересно… Как во сне. Потом эта дорога уперлась в холм. Калейдоскоп исчез, появилось небо, деревья… в общем, нормальный мир. И сразу стало холодно — ведь там была осень…
Бурик и Добрыня, глядя на Вовку, пооткрывали рты. В голове у обоих вертелось только одно слово: «Дорога». Именно ТА ДОРОГА!..
— Дядь Вов, а дальше? — Добрыня не утерпел первым.
— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не называл меня дядей! И говорил мне «ты». Вот обижусь, будешь знать…
— Извини, — Добрыня улыбнулся.
— Не томи, Вовка, — сказал Стас.
— Я стоял на холме, а вокруг было кладбище, где хоронили писателя Никольского. А у меня в сумке, в ларце, лежал его череп. — Он посмотрел на мальчишек и счел нужным пояснить: — Этот череп был украден одной сектой и прошел через какой-то жуткий обряд.
— Колдовской? — спросил Бурик.
— Ну… да, типа того. И поэтому он стал как бы аккумулятором какой-то неизвестной энергии. Этот череп потом то ли выкрал, то ли выкупил один родственник Никольского и решил отправить в Италию, чтобы его там отпели в православном храме и похоронили.
— Я об этом читал! — воскликнул Добрыня. — Только не все понял…
— Где? — спросил Вовка.
— Да книжка есть такая, про поезд-призрак! Так значит… это про вас… про тебя написано?!
Стас ударил себя по коленке.
— Фамилия автора случайно не Топорков?
— Ага.
— Юрка, вот прохиндей! И ведь до сих пор не подарил книжки с автографом, — сказал Вовка. — А чего ты там не понял?
— Да много чего… Например, почему эту черепушку повезли именно в Италию? Здесь, что ли, нельзя было похоронить?
— Не знаю… — ответил Вовка. — Говорят, Никольский очень любил Италию. Может, он что-то завещал?
Бурик и Добрыня смотрели на Вовку и Стаса с нескрываемым восторгом — шутка ли, живые герои из книги, и вот они — перед ними! И вообще — друзья. Хоть и взрослые уже…
— Понятия не имею, — сказал Стас.
— Я тоже, — ответил Вовка. — Ну а в Италии этот череп не успели похоронить — кто-то взял его в тот злополучный поезд, чтобы при въезде в туннель попугать девиц. Тут что-то случилось… В общем, как я понял, эта энергия, что загнали в череп, вырвалась на свободу. Вот и началось… Поезд каким-то образом перескочил сразу через несколько пространств.
— Это как? — поинтересовался Бурик.