пытался сложить дрожащие от невыносимой боли пальцы в какой-то знак. Он коротко хрипло дышал, до хруста сжимал зубы. Наверняка, не будь здесь меня, уже орал бы в голос. Страшная рана, ребра с ошметками обожженной плоти, а в просветах… бешено и неровно бьется сердце. И кровь, толчками. Как в одном человеке может быть столько крови… Мне резко стало нехорошо.
— Отставить обморок, — дрожащий голос из смеси рыка и стона. — “Холод” и стан… дартное восстановление, быстро.
— Я не могу! Мне нечем! — отчаянно взвыла я, подбираясь к нему поближе.
— У тебя… мое кольцо и в… ведро крови на полу, балда, на крр… крови плети.
Попробовала… Новый стон, и мои пальцы сорвались, в глазах поплыло. Только бы не разреветься. И вспомнить то, что было найдено через третьи руки и тайком читано только потому, что сказали категорическое “нельзя”.
— Мика, — его рука легла поверх моих. Холодная, ледяная… Кости подсвечивались синим, и Холин из последних сил мешал иной форме проявиться, дышал тяжело. Голова на каменных плитах, мокрых от крови, волосы слиплись, глаза закрыл, и веки дрожат, вздрагивают, тонкие, как бумага. — Успокойся и… получится. Просто поторопись… Не восстановлюсь — снова за порог толкнет и все… впустую, не вытянешь… Пом… помнишь, как круг чертила?
— Отв… ратительный? Пальцем? — Страх бился в горле, душил.
— Пальцем. Рисуй. Прямо на… полу, по крови, — слова рваные, голос шелестом, — и дури побольше, как… любишь. — И почти неслышно: — Когда любишь, хорошо… выходит.
Ледяные пальцы соскользнули.
Я рисовала зеленым светом на залитом кровью каменном полу. “Холод” и “восстановление”, как он просил. А еще щит и якорь. И кое-что еще, что-то страшное, для того, кто шел сюда через грань. Я слышала, как прогибается граница с межреальностью от его воли. Я торопилась.
Мы сделали это одновременно. Я — закончила рисунок, а Ясен перешел порог, оставив проход открытым.
В бездне провала я видела фигуру, упирающуюся острым углом в основание башни, той ее части что ушла за порог. В центре треугольника лежал котлован, в котором когда-то было озеро. Я, опустившись на колено, стояла одной стороны лежащего в штреках под башней старого рунного круга, он — с другой.
— Ключ, — потребовал Ясен. — Будет некультурно открывать дверь в другой мир ногой.
— Вы забыли сказать “пожалуйста”, магистр Холин, — сообщила я и ударила раскрытыми ладонями по залитым кровью плитам пола.
Камень в кольце вспыхнул, по ушам ударило. Алый бисер рванулся вверх, вставая стеной между Ясеном и мной. Алый бисер, острые грани… И ветер.
Красное смешалось с бросившимся навстречу синим, сворачиваясь в вытянутое к небу веретено. И щит лопнул, как мыльный пузырь. Ясен дернулся, опрокинулся назад. Его тело, пронзенное навылет мириадами рубиновых искр, приподнявшись, распалось пеплом прямо на пороге. Зев грани лениво подтягивал к себе блеклую сероватую взвесь.
Густая, как патока, тишина, просеянная сквозь призрачный свет, лежала на чистых камнях. Кровь осталась только там, позади меня, под пологом щита, которым я укрыла моего Холина. Привычно звало за грань. Откликаясь полю рунного круга, пульсировал висящий на шнурке рядом с костяной совой ключ из мертвого железа, попробовавший крови за гранью. А черный изумруд мастера погас, даже зеленые риски выцвели. Внутри меня поднималась пустота…
Я почти забыла, как это больно.
А еще я забыла узнать, была ли у Ясена привратная лента…
Поздно.
Он соткался из тьмы и синих колких искр, и с белого лица алыми угольями на меня посмотрела Тьма. Вдохнула. И довольно оскалилась. А голос прежний.
— И что ты будешь делать теперь? Одна?
Хватит…
— Я не одна…
…За порогом пепел и мрак,
За чертою тени и тишь,
У границы тьма и туман,
У шагнувшего только лишь
Сам
Он
И все, кого позовет
Оттуда…
Где вы?
Мы с тобой.
С шелестом развернулись за спиной крылья, острые кромки серых перьев из кости рассекли тонкую перемычку, отделяющую грань от мира живых. Вспыхнуло. И те, кого я позвала, шагнув в центр рунного круга, встали за моей спиной. Тридцать девять темных, убивших себя для того, чтобы запечатать разлом. У Ясена не было шансов. Я это понимала. И он понял тоже. Поэтому, когда тени рванули к нему, развернулся и бросился вниз с башни, в зияющий провал грани, туда, где плескались призрачные воды Бездани.
Темные последовали за ним.
Одна из теней задержалась на краю. Ветер грани трепал края зыбкого, меняющего очертания тела. Она, все-таки это была она, коснулась рукой несуществующего сердца и растаяла. Следом за ней съежилась и пропала трещина-переход
Я обернулась. Подошла к моему чудовищу. Села рядом. Взяла холодную руку в свою. Рана затянулась тонкой розоватой кожей, и по ней черной ажурной лентой уже начала проступать рунная вязь. Я коснулась рисунка. Сердце под ним молчало. И веки, тонкие, с колкими иглами черных ресниц, перестали дрожать.
Но грань здесь так близко, и мне не нужно кричать в тишину, чтобы меня услышали.
Где ты?
На пороге. Говорил же…
Из тени вышла Алассе, провела пальцами по мокрой щеке.
— Чтобы что-то забрать оттуда, нужно что-то отдать. Только так. Что ты готова отдать?
— Все. Но у меня ничего нет.
— Всегда что-то есть. Свет. Дар. Жизнь.
Где ты?
За порогом. Не смей…
Легла рядом, одела кольцо с потемневшим изумрудом ему на палец и коснулась холодных губ.
Это тандем, мастер Холин.
Это просто ветер в ладонях, Мар.
А порог всегда у меня за спиной.
Оттуда иди ко мне. Потому что я тебя…
Я с тобой.
Хорошо… Хорошо… Опустошение растекалось внутри, тяжестью налился затылок… Но теперь можно просто закрыть глаза, чувствуя, как бьется сердце под немеющими пальцами и как теплые руки обнимают, касаются лица. А крылья… Жила же я как-то без них и ничего.
Щелчок по носу выдернул меня из дремоты.
— Сама встанешь или воззвание прочесть? — спросил Холин. Он сидел, опираясь о бортик, и разглядывал наливающуюся чернотой привратную ленту у себя на груди. Потом поднял на меня лихорадочно блестящие глаза и заявил: — Ну и вид!
— На себя посмотрите! — оскорбилась я, кое-как поднялась и протянула руку. Он едва не свалил меня, когда вставал.
Дом услужливо подставлял перила и выравнивал ступеньки. Мы чудом не сверзились с лестницы, пока спускались. Холин почти висел на мне, и к моменту, когда мы оказались в холле, у меня подгибались
