Еще несколько часов ушло на то, чтобы превратить столы и скамьи в дрова для дворцовых каминов. Впрочем, к счастью для спасателей и для спящих на полу, после рыцарских турниров, плясок и драк некоторые предметы уличной мебели уже начали свой путь к растопочному материалу, и им оставалось только намного помочь.
Закончив работу, спасатели и детвора выскочили из теплых, но пропитавшихся сивушными парами перегара помещений на свежий холодный воздух, обессилено опустились на ступеньки парадных и вздохнули с облегчением.
Все, кроме Ивана и Серафимы.
Они-то знали, что кроме вечера и ночи бывает еще и утро…
* * *
Оглашение результатов третьего конкурса пришлось перенести с десяти утра на час дня по техническим причинам: членов жюри сначала долго не удавалось найти среди залежей похмельных тел, потом они были никому не кабельны[157], а потом, когда контакт установить всё-таки удалось — просто нетранспортабельны. И посему пришлось долго их обливать, умывать и отпаивать холодной водичкой, холодную же водичку прикладывать на полотенцах к больным головушкам, и только после этого, осторожно, как неразорвавшиеся бомбы, переводить под белы ручки короткими перебежками, от куста к забору, от забора к канаве, в управу. Дорогу на холм до дворца, водичка или не водичка, они бы не пережили.
И поэтому сразу, как только пред затуманенными вселенской несправедливостью министерскими очами предстал первый претендент — его светлость граф Аспидиск — господа министры поспешили переложить всю мерзость утреннего бытия с больных голов на здоровую.
Проще говоря, граф за третий конкурс получил ноль очков.
Если бы математическое образование позволяло страдающему и мятущемуся кабинету министров, то и минус пятьсот было бы далеко не пределом, но даже этот незамысловатый ноль жестоко отбрасывал пораженного, лишившегося дара речи Бренделя на безнадежно последнее место.
Оба барона получили по пять очков, разделив первую позицию как на этапе, так и на всем состязании.
Забыты и прощены были и заунывные былины, и неуклюжие рыцари: по сравнению со страшной утренней болезнью на пять тянуло что угодно.
Подбодренные бароны и убитый новостями граф покинули зал заседаний управы сразу после подписания протокола и направились к ожидающим во дворе новостей свитам.
Брендель злобно косился на конкурентов, Карбуран лучился благодушием, и лишь Дрягва, на удивление, не выражал ожидающихся от него эмоций.
На узком лице его отражались попеременно и с виду совершенно беспричинно то сомнение, то ярость, то испуг, то подозрение, то еще с десяток необъяснимых и зачастую неподлежащих идентификации в полевых условиях чувств.
Наконец, когда до парадного оставался всего один пролет широкой, покрытой зеленой с золотыми полосами дорожкой, лестницы, он забежал вперед, остановился, развернулся, обвел диким взглядом оппонентов, с ненавистью зыркнул на спускающуюся позади них пару Ивановых гвардейцев, и с усилием выдавил:
— Господа… Я предлагаю… навестить сейчас… бедного Жермона. Поделиться… так сказать… новостями…
— Жермона?..
— Сейчас?..
— Да!!!.. — отчаянно прошипел барон Силезень и, не сводя одного глаза с солдат, остановившихся на пролет выше них поболтать, принялся усиленно мигать глазом вторым, то ли демонстрируя развившийся у него вдруг нервный тик, то ли на что-то намекая.
— У вас глаз дергается, барон, — холодно сообщил Дрягве граф и сделал попытку обойти назойливого конкурента — если не в конкурсе, так хоть на ступеньках. — Приложите компресс или ударьтесь об угол.
— Нам надо поговорить на нейтральной территории!!! — стиснул кулаки и взвыл отчаянным шепотом барон. — Немедленно!!! Срочно!!! Сейчас же!!!
— Да что случилось, Силезень? — набычился и недовольно нахмурился Карбуран. — Что за истерика? Что за тайны? Что за ерунда?
— Тебе, Кабанан, это, безусловно, ерунда! А сегодня ночью… кто-то… — колючий настороженный взгляд в сторону гвардейцев, потом вправо, влево, вверх, вниз. — Кто-то разбил мою вамаяссьскую грелку!..
— …И вся голова была разбита вдребезги? — недоверчивым контральто переспросила матриарх рода Жермонов под взволнованных взором безмолвного, закованного в гипс внука, и рука ее автоматически потянула к себе через стол красно-белую табакерку.
Подумать тут было над чем.
Экстренное собрание претендентов происходило на составленных полукругом мягких креслах, у одра болезни злополучного охотника и в присутствии его благородной прародительницы. Гостеприимная баронесса предложила гостям чай или полный обед из двадцати блюд — на выбор — но, потянув носами и вдохнув непобедимые остатки былых ароматов знахарской деятельности, посетители внезапно почувствовали себя сытыми до такой степени, что были даже не способны проглотить ни капли.
— Да!!! Вдребезги!!! И подушка с одеялом уже начинали тлеть!.. — горячо взмахнув сухонькой ручкой, подтвердил барон Силезень.
— От углей? — уточнил Кабанан.
— Естественно! Уж не думаете ли вы, что убийца был еще и поджигателем? — саркастично фыркнул Дрягва.
— Он никого не убил, — ровным голосом заметил Брендель.
— Не по своей вине!!! — гневно выпучил глаза лишившийся таким ужасным способом сразу целой кучи имущества, а, заодно, и покоя с душевным равновесием, барон. — Если вам неизвестно, то это была терракотовая грелка в рост человека, и в постели, прикрытая одеялом, она создавала впечатление, что там кто-то спит! И этот кто-то — не вы, уважаемый граф! Ничем иным ваше идиотское хладнокровие я объяснить не могу! И если бы я не задержался в будуаре супруги дольше, чем планировал…
Под ставшими мгновенно заинтересованными взглядами дворян барон недоуменно смолк, потом отчего-то вспыхнул, как майский вечер, и возмущенно затараторил:
— У нее закатилась камея под комод, мы его отодвигали, пришлось сначала вынуть все ящики, он дубовый, не сдвинуть с места, оказалось, за ним в плинтусе мышиная нора, я стал тыкать туда подсвечником, и попал… попал… Меня пытались убить, а единственное, что вас интересует, это есть ли мыши у меня в доме!..
— Никто злоумышленника не видел, милый Силезень? — сочувственно похлопала его по нервно дернувшейся руке и перевела разговор в деловое русло баронесса.
— Вся прислуга дрыхла, как пьяная, — с отвращением скривилась несостоявшаяся жертва насилия, и мрачно умолкла.
— И он не оставил никаких улик? — полюбопытствовал граф, сделав вид, что проглотил тонкий намек на толстые обстоятельства.
— Оставил! — встрепенулся барон. — Оставил! Этот мерзавец имел наглость оставить на подоконнике жирный грязный след своего сапога! Правого! Во-о-от такой!
И он раздвинул ладони, иллюстрируя размер.
Размер дворян впечатлил.
— Наверное, он ростом метра два будет, если не больше, — задумчиво покачала головой старушка Жермон. — Мой покойный супруг, да будет земля ему пухом, носил такие же, а ведь он был ростом не меньше меня… М-да… Какая жалость…
— Что барон Буйволино скончался? — уточнил Дрягва.
— Нет, милый, я не об этом. Хотя, старика, безусловно, жаль, да упокоится его кроткая душа в мире, но я имела в виду ваш ковер. Наверное, такими-то ножищами он вам его весь изгадил? По собственному опыту знаю, какая это морока — чистить ковры после того, как какая-нибудь свинья — ничего личного, любезный Кабанан! — прошлась по ним в сапогах с улицы. Хотя, надо отдать им должное, и покойный Буйволино, и покойный сынок наш Лепольдушка, и Мотик всё понимали после первой взбучки. Но сколько возни прислуге!.. Сколько нервов!..
Дрягва на секунду задумался, но тут же отмахнулся:
— На ковре-то как раз следов заметно и не было. Наверное, ворс слишком густой и высокий. Да это и не важно. Главное, есть этот след, и еще один, хоть и несколько другого рода. От удара шестопером по изголовью кровати. Видно, он так старался, что один раз промахнулся… Если бы я не стал доставать эту благословенную брошку, а отложил до утра, как…
— Шестопером? — насторожено прищурился и вытянул шею граф.
— Если бы отложил до утра, как… как… А что? — прервался на полуслове барон Силезень.
— Я, без сомнения, не желал бы оклеветать невинного… так сказать… — многозначительно протянул граф Аспидиск с видом человека, давно и безнадежно одержимого именно таким намерением, — но не напоминает ли вам это кого-нибудь?
— Это ты о чем?
— Это ты о ком?
— Дражайший граф?..
Оба собеседника и бабушка Удава одновременно и изумленно приподнялись с мест и напряженно уставились на Бренделя.
— Шестопер, огромный рост, стремление покончить еще с одним из самых вероятных претендентов на костейскую корону… — терпеливо стал перечислять граф, методично загибая холеные пальцы.
