К десяти часам, как и было условлено, на Дворцовую площадь по коридорам из предприимчиво расставленного оцепления, естественно, с разных концов — хоть и жили на одной улице — прибыли барон Дрягва и граф Брендель.
Торжество и приниженность, радость и скорбь, энтузиазм и апатия, надежда и обреченность…
Глядя на лица соперников и их свит, можно было составить трехтомный словарь антонимов за десять минут.
Разряженный в изысканный охотничий костюм цвета фамильного герба, барон Силезень гарцевал впереди придворных на белом мерине, красуясь и раздавая улыбки и воздушные поцелуи, прошеные и непрошеные, направо и налево, будто направлялся не на охоту, а на внеплановую коронацию самого себя.
Граф Аспидиск, закутанный по самый нос в нечто немарковитое[160], угрюмо зыркал на горожан, осмеливавшихся встретиться с ним взглядом, и те, в смятении спотыкаясь, стремительно растворялись в дебрях толпы.
Напутственная речь Ивана, по отмеченному Сенькой принципу ракушки, продолжалась двадцать минут, и могла бы длиться дольше, но супруга, добродушно улыбаясь и дождавшись конца очередного сложносочиненноподчиненного предложения, втихаря наступила ему на ногу, и оратор замолчал.
Было ли это завершением речи с его стороны, или только передышка на еле слышное «ой», Серафима выяснять не стала. С ее точки зрения, никто, даже граф с бароном, не заслуживал такого длинного запутанного спича в такой чудесный солнечный день.
И она просто перехватила бразды правления.
— И в заключение обращения мы бы хотели напомнить уважаемым претендентам следующие два момента, — деловито проговорила она, пригвоздив к седлам строгим взглядом подпрыгивающих от нетерпения дворян. — Во-первых, что каждому из них будет сопутствовать группа из двух членов жюри в сопровождении одного охранника. Во-вторых, что вернуться в город, сюда, на Дворцовую площадь, они должны не позднее одиннадцати часов утра завтрашнего дня. После чего незамедлительно состоится подведение итогов четвертого задания, всего состязания, и подготовка к коронации победителя, которая произойдет в любую погоду послезавтра, на этом же месте. Явка царя обязательна, явка болельщиков — желательна. Вперед. И да победит достойнейший.
Трубачи конкурентов, почувствовав долгим опытом окончание выступления, выхвати и поднесли было к губам рога, как вдруг, из глубины толпы, яростно расталкивая острыми локтями стоящих впереди, к трибуне и охотникам пробилась старушка.
В руках у нее было поднос. На нем — серебряная чара.
Не сводя горящего взора с барона, словно из всех собравшихся на площади для не больше не существовало никого, она подошла к Дрягве, опустилась перед ним на колени и протянула свою ношу.
— Успеха тебе старая Жужелка желает, ваше превосходительное баронство, — прочувствовано проговорила она и подняла поднос еще выше, так, что этот предмет обихода почти стал оправдывать свое название. — Чтоб вы этого самозванца липового побили, самодура надутого, шута горохового, пустозвона тупоголового…
Чем дольше и забористей подбирала бабка эпитеты в адрес конкурента, тем уже становилась физиономия Бренделя и шире — Дрягвы.
— Я требую убрать от меня это… эту… этого… — процедил сквозь сжатые зубы в районе пятнадцатого оскорбления граф. — Немедленно… пока я сам…
— Бабка, бабка, даем тебе еще десять минут, по-быстрому заканчивай, и проваливай, — сердито, но не слишком замахал ей рукой Воробейник.
— Сейчас, сынок, — неожиданно послушно кивнула старуха и перешла к заключительной части напутствия:
— Хотит весь народ наш, чтобы ваше баронство царем нашим батюшкой стали. Потому как лучшего царя нам и придумать нельзя, ни в сказке сказать, ни пером накарябать.
Его баронство расцвело, как хризантема в осеннем саду, а Жужелка с апломбом продолжала:
— Вот, я вашему баронству рюмочку нашу фамильную подарить пришла. Да не пустая она, а отвар составу старинного в ней налит, семьдесят семь трав и корешков в ней, он силы человеку придает, здоровья и удачу подманивает. Хто его выпьет — тому непременно счастье будет скоро. Так сделайте нам несказанную милость, ваше будущее величество, уважьте ваш народ — выпейте за ваше на престол восшествие, и наше процветание.
Супротив такого натиска верноподданнического бреда и неприкрытого подхалимства застигнутый врасплох и не слишком привычный пока ни к тому, ни к другому барон Силезень противостоять не смог.
Самодовольно ухмыляясь в адрес умильно моргающей старухи, примолкшей озадаченно толпы, недоуменно хмурящегося жюри но, в первую очередь, естественно, позеленевшего от злости и зависти конкурента, Дрягва снял с подноса чару и одним могучим глотком осушил ее.
— Стаканчик не выбрасывайте, — напомнила бабка, и барон с покровительственной усмешкой засунул его в карман и похлопал Жужелку по плечу.
— Благодарствуй, старая женщина. Буду царем — не забуду. Обращайся в любое время. Может, даже приму.
— Спасибочки вам, ваше баронство, долгих лет жизни здравствовать, жены хозяйственной и деток побольше, — поклонилась старушка и с кряхтением стала подниматься на ноги.
Иванушка бросился ее поддержать.
— Спасибо, вашвысочество, — появилась и тут же исчезла улыбка помощнику, и бабка Жужелка снова торжественно воззрилась на барона. — Ну, не буду превосходительство задерживать. До свиданьичка вам.
— И тебя туда же, — рассеяно ответил Дрягва, мыслями если уже не на троне, то при исполнении последнего задания.
— Дура набитая, — прошипел сквозь зубы граф, провожая недобрым взглядом неспешно удаляющуюся сутулую спину старухи.
— Глас народа — глас свыше, ваша светлость, — издевательски развел руками барон Силезень и обернулся к свите. — По коням, что ли?
Потом коротко бросил графу: «Успехов не желаю», и команда охотников готового к немыслимому взлету рода Дрягв припустила вскачь, навстречу шарахнувшейся в разные стороны толпе.
Пассажирка скромно стоящей на заднем плане старинной кареты с саблезубым барсуком на дверце коротко стукнула в заднюю стенку зонтиком, и почти мгновенно с запяток соскочил и заглянул в окошко молодой слуга.
— Чего изволите, ваше пре?..
— Найди и приведи ко мне эту старушку, Сомик, — густым контральто приказала вдовствующая баронесса. — Я буду ждать здесь.
— Слушаюсь, ваше…превосходительство!.. — на бегу договорил отставной оруженосец, и тут же затерялся в неспешно разбредающейся толпе.
* * *
— Дан… приказ… ему на запад… ей… в другую… сторону… — ехал в гору по мощеной западной дороге и тихонько мурлыкал себе под нос будущий царь страны Костей его величество Силезень Первый, как барон начал понемногу себя про себя называть для постепенности привыкания.
— За тем поворотом сворачиваем в лес, ваше величество, — заискивающе улыбаясь и проникновенно заглядывая хозяину в ясные очи, проговорил егерь Куликча[161].
— Ну, не стоит так торопиться, дорогуша, — снисходительно усмехнулся барон Силезень, не скрывая довольной улыбки.
— Так я и не тороплюсь! За поворотом мы в распадок заходим, там на север, дубняк, и кабанов — немеряно! — сделал невинные глазки егерь.
Барон от души расхохотался.
— Ай, да Куликча! Хитрее-е-ец, ай хитрец!.. Люблю. Быть тебе через неделю главным царским егерем, помяни мое слово!
— Рад стараться, ваше величество, — скромно потупился мужичок, и в припадке рвения пришпорил коня и выехал вперед — лично проверить, не перенесли ли неизвестные злопыхатели за ночь поворот, не засыпали ли распадок, не выкорчевали ли дубняк.
И поэтому не видел, как его наиболее вероятное величество покачнулось в седле, ухватилось обеими руками за голову и выронило на булыжник карту.
— Ваше величество?.. — встревожено подлетели придворные — кто кинулся за уносимой ледяным ветерком разноцветной бумажкой, кто схватил под уздцы баронского коня, кто под локоток — самого барона[162]…
— Ох… что-то голова… закружилась… — не сводя расфокусированного взгляда с таинственной и постоянно перемещающейся точки где-то внутри своего черепа, барон сполз с послушно остановившегося мерина и, ведомый придворными с самыми сильными и энергичными локтями, на подгибающихся ногах добрался до поросшего молодым лесом и кустами откоса.
— Ваше величество?
— За лекарем послать?
— За знахарем?
— За травником?
— Нет… ничего не надо… всё в порядке… всё хорошо… всё замечательно…
Дворяне шумно перевели дух.
— …где моя норка?
— ЧТО?!?!?!..
— Пи-пи… я мышка… маленькая мышка… мне надо… пи-пи… в норку…
И под округлившимися от ужаса взглядами охотников барон встал на четвереньки и принялся разрывать сухую траву под шиповником.
