— В колодце не буду, — пообещал Олег, еще более убеждаясь в сюрреалистичности происходящего. И задумался. «Единственное желание. Интересно, а если взаправду? Раз в жизни предлагают выполнить одно-единственное желание. И больше никогда не предложат».
— Хочу, чтобы Оля вернулась, — выпалил он на одном дыхании.
— Ну опять, — скорбно вздохнул Болонь, закатывая глаза. — Сказано же — пивняк я. Значит, о пиве и загадывай. Присушить кого-нибудь к пиву, обратить, отвратить… не, этого не буду делать… Сосуд опять же можно неиссякаемый…
— Это как? — почти разочаровано поинтересовался Олег.
— Как дети, — опять вздохнул Болонь. — Можно прикосновением, можно предметом.
— Это значит, я до чего, например, левым мизинцем дотронусь — в пиво превратится? — догадался Олег.
— Значит, — согласился пивняк. — Э! — прервал он восторженный взмах Олеговой руки. — Вот это настоятельно не рекомендую. Прецедент был. Историко-мифологический. Размахался один руками. Все бы ничего, пока сам в себя не ткнул. Так и истек, бедняга, пивной лужей.
— Так это вроде про царя, который в золото превратился…
— Я и говорю — мифологический. Переврали все уже.
— Ну, тогда, может это… сосуд неиссякаемый.
— Вот это правильно, — одобрил Болонь. — На этом и остановимся. Образ сосуда, пожалуйста. Ну, что неиссякаемым-то делать?
…В самом центре мироздания, заслоняя все прочие смутно различаемые предметы, вздымалась ввысь величественная башня мутновато-зеленого цвета. На сияющем округлом боку башни изогнулась в готическом реверансе первая буква названия.
— О, — осторожно и взволнованно произнес Олег сообщенное ему пивняком под страшным секретом заклинание. — Болонь.
Первый глоток — жадный, торопливый, похож на горсть колючих льдинок. Второй — нежный, как шелк, в третьем — головокружительная горчинка… Вода, превращенная в пиво.
«Интересно, а там, у них, — подумал Олег, разглядывая этикетку с реквизитами производителя, — тоже сосуд неиссякаемый? Тоже волшебство? Заклинания?»
Голова была легка, и мысли скользили непринужденно и стремительно, выстраивая перед Олегом воздушные замки на вполне реальной основе. Один — прекраснее другого. На хрустально сияющем фундаменте неиссякаемой пивной бутылки. «Пивоварня! Тысячи бутылок пива в день! Эх, надо было сосуд из ведра, что ли, просить. Повместительнее. Верно Оленька говорит: непрактичный я. Оленька… — Олег зажмурился — с блаженной улыбкой слушая скрежет ключа в двери. Веря и не веря. — Опять — галлюцинация?»
— Я так… ждал, — он дотронулся губами до ее прохладной щеки, с наслаждением вдыхая аромат Оленькиных волос.
— Ой, Олежек, я думала-думала… Дай пальто-то снять. Вот, возьми. Подожди, я Казимира выпущу. Ты ведь не виноват? Ну, наверное, да. Ну… ты просто в самом деле такой непрактичный. И неудачник. И… просто так все складывается. И я устала от этого. Но ведь когда-нибудь и тебе подвернется какой-нибудь шанс. Так не бывает, чтобы ни разу в жизни не было ни одного шанса. И все будет хорошо, да?
— Конечно, конечно, Оленька, — улыбаясь, он обнимал ее тоненькие плечи. И думал: «Рассказать ей сейчас? Или позже? А может сначала все сделать — пивоварню, или там, бар — а после — рассказать?»
— А знаешь, Олежка, даже если ничего и не получится… Все равно не важно. Я ведь тебя люблю. И это, наверное, самое главное, да? Ой, что это там упало? Олег?
Олег поворачивался медленно и неохотно, в который раз за это утро ощущая себя во сне. На этот раз — кошмарном.
Казимир, виновато прижав уши, встряхнул мокрую лапу и попятился под тяжелым взглядом хозяина. Остатки пива шипели и пенились на зеленых осколках сосуда неиссякаемого.
— Что там, Олег? Последнее пиво? Ну, Казик, какой ты нехороший. Олежка, хочешь пойдем сейчас в магазин… Ты ведь вчера не ужинал, а? И пива тебе еще купим, хочешь?
«Не стоит, чтобы Оленька сейчас видела мое лицо. Не стоит».
Олег, не оборачиваясь, поймал ее теплую узкую ладошку.
— Я так рад, что ты вернулась, — тихо сказал он. — Я так рад. Правда. — И повернулся, улыбаясь, навстречу ее улыбке и блестящим глазам. И уже почти забыв про осколки — обломки воздушных замков, величественно и печально мерцающие за его спиной.
Аделаида Фортель
СЧАСТЛИВАЯ ПОТЕРЯ ОРЛАНДИНЫ
В полночь я вышел на прогулку,
Шел в темноте по переулку.
Вдруг вижу — дева в закоулке
Стоит в слезах.
«Где, — говорю, — тебя я видел?
Кто, мне скажи, тебя обидел?
Забыл тебя?
Ты Орландина, ты судьба моя,
Признайся мне, ведь я узнал тебя»
«Да, это я».
Алексей Хвостенко
Ух ты! Ну, ни фига себе — все, как тогда! От неожиданности я даже выронил из рук мраморного слоника. Он упал на асфальт и, лопнув на осколки, раскатился в разные стороны. Отбитый хобот белел теперь возле моих ботинок, как поставленная кем-то запятая.
Запятая, не жестокая точка, прижигающая пятном йода отрезанный щенячий хвостик, это продолжение предложения, связующее звено, абордажный крючок, который выпал мне совсем случайно. По закону, согласно которому дуракам всегда везет. Он зацепился за параллельную реальность, и теперь все, что мне осталось сделать — перепрыгнуть на борт другого корабля. Вернее, я уже перепрыгнул. Ведь сейчас все — как тогда. И белые ребристые лавочки на тяжелых гнутых лапах, и уличное кафе, скрытое в зеленой листве логотипов «Оболонь», и висящий на фасаде театра муляж альпиниста возле огромной надписи: «Посетите выставку восковых скульптур». Ходит ходуном еще не списанный в утиль надувной клоун-раскоряка, барахтаются и визжат в его чреве беззаботные детишки. Рвутся в небо воздушные шарики, схваченные за хвостики молодым парнем в бейсболке. И, устало облокотившись на пики ненадежной решетки, стоит на своем исконном месте старое дерево.
Еще не распроданы шарики, не разорилось кафе, и до поры, до времени не рухнуло дерево, разрывая трамвайные провода и выбивая мощной кроной два окна на первом этаже. В комнату пока не хлынули осколки и не вонзились в старческое горло, перерезая вместе с артерией жизненную ниточку одинокой старушки. Старушку ничуть не жаль. И не только потому, что старая стерва еще жива и сверлит меня жадным взглядом через крохотную дырочку в занавеске. Она точно тут, хотя неподвижные портьеры ничем не выдают ее присутствия. Она смотрит всегда, слушает, запоминает, все знает и доносит, куда надо. Сколько скандалов, разводов, истерик, нервных срывов и выдранных солдатским ремнем детских задниц на ее счету — не счесть! Она не просто старушка, она — извечный демон зла в дряблом мешке старческой плоти. Зло не остается безнаказанным — это еще один закон. Строгий и безжалостный, заставляющий скорпионов жалить себя в голову. Екатерину Эдуардовну погубило не дерево и не нелепая цепь случайных совпадений, а копившееся вокруг нее многие годы облако концентрированного зла. Оно отравило воздух комнаты, проникло в каждую червоточинку дряхлой мебели, впиталось в обивку кресла, втопталось в ковровые дорожки, запуталось в кружевной паутине вязаных салфеток и покрыло пылью мраморных слоников на комоде. Впрочем, почему погубило? Погубит.
Ты жива еще, моя старушка… Это не надолго, можешь мне поверить. А пока жива, я, пожалуй, возьму реванш. Пусть мелкий, но с паршивой овцы, в которую я превратился, и того достаточно. Я повернулся спиной к неподвижному окну, отошел на пару шагов, чтобы зритель ничего не упустил, расстегнул джинсы и быстро сдернул их вниз, сверкнув оттопыренной голой задницей прямо демону в лицо. Как видишь, жив и я — привет тебе, привет! Повилял по-собачьи, почувствовал, как шлепает по ляжкам мошонка, представил, как за занавеской задыхается от возмущения старая перечница и удовлетворенно натянул штаны.
Сбоку кто-то радостно хрюкнул. Девица подросткового периода. Уставилась на меня сияющими от радости глазами, рот раззявила в поощрительной улыбке — ждет продолжения номера. Иди отсюда, девочка, не мешай. Я тут не просто старушек развлекаю, я тут делом занят. Самым-самым в жизни важным.
Я оглянулся по сторонам. Ну что, холостые и разведенные господа-петербуржцы, кому счастья отвалить? Не скупясь, насыплю полную жменю, как базарная баба семечек — ешь-грызи от души. Налетай народ возрастной категории от восемнадцати до восьмидесяти — товар нечастый! Во все времена — дефицит. Правда, получить мой подарок может только кто-то один. А потому, не тормози, о, счастливчик! Все-таки, нелепое слово — счастливчик. В детстве казалось до ужаса неприличным — счастливчик-лифчик. Золотые были времена! Все мы еще не успели стать подлецами, мерзавцами и подонками. Максимум, что могли воспроизвести девичьи ротики — округлое «дурак». А жопы по уверению родителей не существовало вовсе. Сейчас эта мифическая жопа разрослась и заполнила всю мою жизнь без остатка. Впрочем, не совсем так. Заполнила бы. Если бы не этот шанс, случайно выпавший лотерейным билетиком из сияющего барабана фортуны. И я его теперь ни за что не упущу. Хоть и сам не использую. Еще один забавный парадокс, который так же нелеп, как и постоянно проскальзывающая глагольная форма прошедшего времени в рассуждениях о будущем. Ну, бог с ними, с парадоксами, пора. Раз-два-три-четыре-пять, иду везунчика искать. Кто не спрятался, я не виноват.
