Уж если поблизости от его латифундии находились Танины соплеменники, то их точно было не один и не два человека, а гораздо больше, в общем целый отряд прикрытия. Торчали они здесь скорее всего с зимы и наверняка Таня их не только подкармливала, но и тайком передавала им какието вещи, у Митяя ведь далеко не каждый гвоздь был на счету. Ну, а кроме того он всегда откладывал в сторону, обычно в большой ящик, те изделия, которые у него не удались, да, только рука мастера на них не поднималась, чтобы разбить или пустить в переплавку. Авось сгодятся когданибудь. Наверняка Таня их переполовинила и, наверное, в тайне страшилась наказания. Подумав об этом, Митяй вздохнул, улыбнулся и сказал про себя: - «Эх, Танюшка, все, что я тут делаю, все, над чем маракую, сделано для тебя и твоих сородичей, а потому забирай все кроме моих станков и машин, чтобы я мог наделать для них еще много чего полезного и нужного. Девочка моя, мне ведь для вас ничего не жалко и ни о чем я так не мечтаю, как стать вашим учителем.» Да, именно об этом Митяй мечтал ничуть не меньше, как о том, чтобы Таня осталась с ним навсегда и стала его женой. Может быть он как раз именно потому и проявлял такую заботу в отношении ее сородичей, чтобы эта молодая женщина поверила в него окончательно.
А еще Митяй все чаще и чаще думал о ведловстве, поскольку нередко случалось так, что Таня подолгу смотрела в его глаза добрым, теплым, но очень уж необычным взглядом и ласково улыбалась. От таких взглядов ему становилось особенно приятно и тепло на душе. Именно они давали ему надежду на то, что вернувшись домой он застанет в своем большом и теперь очень уютном доме Таню, Мунгу и с полдюжины щенков от Крафта. В этом он почти не сомневался, но червячок сомнения его все же не покидал, хотя и не являлся причиной особого беспокойства. Вместе с тем, что ему было очень хорошо от таких взглядов Тани, он постепенно стал ощущать в себе какието смутные, пока что совершенно непонятные перемены. Явно к лучшему, так как мысли его сделались более отточенными, а движения, и без того всегда ловкие и уверенные, чем бы он не занимался, филигранными. Больше всего его удивляло то, что ему стало намного легче представлять себе даже самые сложные объемнопространственные конструкции, да, еще и видеть при этом, как они будут потом работать и анализировать малейшие недочеты. Он и раньше хорошо читал любые чертежи и карты, а сейчас, кажется, достиг в этом деле чуть ли не максимального совершенства и это его несколько удивляло, будоражило душу и заставляло думать о совершенно невообразимых, грандиозных делах.
Ну, мечты мечтами, а ехал он всетаки за солью, а потому Митяй отъехал от своей латифундии, которой так и не придумал названия, километров на пять, повернул к Марие. Доехав до реки, он решил не палить зря солярку, а спуститься на воду и сплавиться по ней до места ее слияния с Белой, то есть добраться до будущего Белореченска и уже там выехать на берег, чтобы через Курганинск направиться курсом на Армавир. Поэтому, едва только найдя удобный съезд в реку, он остановился, заглушил двигатель, откинул кронштейны и полез наверх, где раскрепил понтон и, притормаживая канат стопором, плавно опустил его вниз. После этого он забрался в будку и опустил вниз гребное колесо на песок широкого и довольно длинного пляжа, немедленно намотав себе на ус, что довольно неподалеку от его латифундии имеется отличный кварцевый песок, а это важнейшее сырье для производства стекла. Снова забравшись в машину, он съехал в реку и Шишига плавно закачалась на воде, бешено молотя воду колесами. Митяй отплыл от берега метров на десять и, оставив Крафта спать в кабине, перебрался в будку, где немедленно завел Ижика и встал к рулю. Сплав без привода, а стало быть без руля, грозил ему большими неприятностями. Хотя никаких порогов внизу, по идее не было, он решил не рисковать понапрасну.
Менее, чем через два часа Митяй достиг места слияния Марии и Белой. Река здесь уже получалась шириной с Кубань в районе Краснодара, но зато течение стало очень плавным. Ну, а поскольку сплавляться до самой Кубани ему не имело никакого смысла, то он быстро нашел удобное место и вскоре выехал на берег, осторожно поднял лебедкой понтон, закрепил его и со скорость в пятьдесят километров поехал по широкой и довольно ровной лесостепи в сторону Курганинска. Лесов в это степи было кот наплакал, так, отдельно растущие деревья, зато мамонтов и шерстистых носорогов по ней шастала целая прорва. Гигантских и прочего зверья, включая махайродов, тоже хватало. Увидел Митяй, наконец, и пещерных гиен. Они ему совсем не понравились, так как были размером с хорошо откормленного, но очень уж вислобрюхого махайрода и только одно было ему непонятно, почему их прозвали пещерными. Где в степи пещеры? По степи также бродили табуны кобыл с жеребятами, под присмотром жеребцов, и стада здоровенных, длиннорогих коров с телятами, за которыми приглядывали огромные быки. Как на одних, так и на других Митяй смотрел с завистью и уже прикидывал, какие знатные из них получились бы волы и как хорошо они ходили бы под плугом, будучи запряжены в ярмо попарно.
Ровная степь бодро стелилась под колеса неунывающей Шишиги, он переключился на третью передачу и прибавил газку, отключив передний мост. Както очень уж незаметно, Митяй еще задолго до вечера, доехал до Лабы. Та оказалась даже пошире Белой. По дороге ему попалось под колесо несколько мелководных речек и он форсировал их, почти не притормаживая. Не стал он особенно долго гадать, как ему следует поступить на Лабе, а быстро спустил понтон и переправился через нее всего за двадцать три минуты, если считать чистое время переправы. Он взял довольно сильно к востоку и вскоре доехал до реки Чамлык. На ее берегу он и решил заночевать, а потому перебрался в будку и там забаррикадировался. Поужинали они с Крафтом уже ночью, при свете керосиновой лампы и хотя от бочки с соляркой и бензином пахло отнюдь не духами, ничто не помешало ему уснуть, чтобы утром встать с первыми лучами солнца, позавтракать и приготовиться к форсированию Чамлыка. Вскоре он уже быстро катил по направлению к Армавиру и тут степь вообще сделалась плоской, словно стол, но зато с высокой, по грудь, травой. К вечеру второго дня он доехал до Кубани и даже ахнул от удивления. Да, не зря он назвал в разговоре с Таней эту реку великой водой.
Кубань имела в ширину добрых полтора километра и ее правый берег был выше левого. Однако, разглядывая его в бинокль, Митяй быстро нашел место, где он сможет выбраться на берег реки без особых помех. Думая, как ему поступить, он все же решил махнуть на все рукой и переплывать реку завтра и стал готовиться к ночлегу и вскоре пожалел о том, что не опустил понтон и не поплыл на ту сторону. Не прошло и получаса, как к нему пожаловали гости. Хорошо, что слух и нюх у Крафта были не то, что у него и он вовремя предупредил его своим лаем. А еще хорошо, что Митяй в это время сидел в кабине потому, что как только он завел двигатель и включил фары, то увидел в их ярком свете толпу неандертальцев, надвигающихся на него с самыми что ни на есть серьезными намерениями. Это были прямотаки гномы в косматых шкурах. Невысокого роста, коренастые, но жутко широкоплечие, с длинными бородами и косматыми волосами. В руках они сжимали длинные копья с каменными наконечниками, здоровенные боевые дубины, совершенно не похожие на охотничье оружие, а некоторые раскручивали над головой боло, причем камешки к веревкам у них были привязаны еще те, да, и банда к нему подвалила немалая, рыл двадцать, не меньше.
Толпа недружественно настроенных неандертальцев находилась уже метрах в ста двадцати и Митяй, громко посигналив им, тут же тронулся с места и, круто забирая влево, поехал туда, откуда приехал. Мысленно прикинув, что ножки у них коротковаты для хороших бегунов, он отъехал от этих сердитых типов неприятной наружности километров на пятьдесят по своему собственному следу, остановился, развернулся и первым делом опустил понтон. После этого, хохоча во весь голос, Митяй поужинал и на этот раз решил спать прямо в кабине, сидя за рулем, наивно полагая, что уехал от неандертальцев на достаточно большое расстояние. Однако, он совершенно не учел звериной силы этих древних людей, их выносливости и упорства во время охоты. Жизнь ему и спасли два обстоятельства, то, что с ним был Крафт, и то, что он спал сидя. Так что когда пес на рассвете, за полчаса до восхода солнца, громко залаял, Митяй мгновенно проснулся и еще толком не продрав глаза, завел двигатель. Неандертальцы шли на него широкой цепью, словно каппелевцы на Василия Ивановича и Петьку, стремясь охватить его кругом. С криком: - «Да, какого хрена вам от меня надо?», Митяй выжал сцепление и сам помчался на этих коренастых типов в лобовую атаку.
Да, похоже, что они не раз и не два охотились всем своим дружным коллективом на шерстистого носорога. Неандертальцы бодро разбежались в стороны, чтобы пропустить Шишигу, и когда Митяй поехал в разрыв цепи, принялись швырять в нее свои копья. Он услышал несколько глухих ударов по будке, а затем громкие воинственные крики. Поглядев в зеркала заднего вида, он увидел, вопервых, что неандертальцы бегут за ним с завидной прытью, а, вовторых, что в будке и, самое неприятное, в понтоне, торчит несколько их копий, а точнее целых семь штук. Видимо именно поэтому они и побежали следом, полагая, что большой вонючий зверь смертельно ранен ими и уже вотвот откинет колеса, а может быть просто хотели, чтобы им отдали их копья, чай они немалых денег стоят. Митяю тотчас захотелось отъехать на пару километров, вылезти на крышу с «Тигром» и перестрелять их всех до одного, а еще он пожалел, что с ним нет «Корда». Хотя с другой стороны ребята ведь просто решили поохотиться на Шишигу. Он быстро доехал до берега Кубани остановился на берегу и вылез из Шишиги.
