Отряд растянулся по дороге как маленький караван. Ясень, ехавший впереди, пересчитал людей – получилось полторы дюжины. Все те, кто, достигнув в этом году совершеннолетия, решили уехать из города. Кто-то хочет в гильдию на учебу, а кто-то на службу к одному из древних родов. Впрочем, одного желания мало – надо пройти отбор. «Смотрины», как их иронически называют в народе. И проводятся они каждый год, на второй день осенней ярмарки.
Так уж принято (еще одна традиция, да), что на ярмарку молодежь всегда едет своей компанией, отдельно от тех, кто везет товар на продажу. Хотя, если вдуматься, это глупо. Ехали бы вместе – больше бы шансов было, к примеру, от разбойников отмахаться. Впрочем, бойцы тут, конечно, те еще…
Ясень оглядел попутчиков и поморщился. Оружие – и то не у всех. Вот, спрашивается, зачем Волкам или Ястребам такие кандидаты на службу? Если начистоту, шансы имеет только он, Ясень, да еще Жмых, при некотором везении.
А барышни куда навострились? В этом году аж четыре едут. Ну ладно Звенка – тут разговор особый. А остальные? Замуж пора, а они скачут неизвестно куда.
Замуж, ага.
Мысли опять вернулись к вчерашней истории на реке, и Ясень выругался вполголоса. Нет, надо все-таки со Звенкой поговорить.
Он притормозил, пропуская других вперед. Но девушки вместе со Звенкой, поравнявшись с ним, отвернулись и поторопили лошадок. Ясень с трудом сдержался и промолчал. Сделал каменное лицо и продолжал торчать на обочине, пока весь отряд не проехал мимо него. Пристроился в хвост и стал размышлять о том, что куриц-подружек не мешало бы взять за шкирки, развернуть лицом к родному насесту и ласково дать пинка, дабы не путались под ногами.
Впереди возникла заминка. Неуклюжая Мирка что-то уронила, слезла с лошади и кинулась подбирать. Парни посмеивались и ехали дальше. Ясень, приблизившись, рассмотрел в руках у юной знахарки свиток, аккуратно запечатанный сургучом. Еще и шнурок имелся – прямо королевская почта, елки-метелки. Мирка испуганно оглядывала свое сокровище, охала и сдувала пылинки.
– Что это у тебя?
Она подняла глаза и, увидев Ясеня, покраснела.
– Письмо…
– Вижу, что не кастрюля. Ну и кому оно?
Мирка, пораженная тем, что с ней завели столь продолжительный разговор, окончательно растерялась. Пролепетала:
– В храм…
– Да ладно? – озадачился Ясень. – Старый хрен твой написал, что ли?
– Он не старый! То есть не хрен…
– Тебе виднее. Ну и что пишет?
– Не знаю, – она моргнула. – Я же не открывала!
Быстро глянула на печать, словно не доверяя себе, и прижала свиток к груди.
– Да успокойся, – сказал Ясень, – не отберу.
Подождал, пока она вскарабкается в седло, и спросил:
– Так ты за этим едешь? Чтобы письмо отдать?
– Да. И в гильдию попроситься.
– В гильдию? В какую?
– В цветочную. Я умею, – заторопилась она, – я вижу, как они солнце пьют и как возвращают. В смысле не вижу, а чувствую, и они меня тоже слышат…
– Кто они? – спросил Ясень, несколько сбитый с толку.
– Ну цветы же! А учитель мне про столицу рассказывал, какая там красота…
Глаза ее загорелись – похоже, в мыслях она уже бродила по закоулкам дворцовых парков. Ясень подумал, что ситуация слегка отдает абсурдом. Его невеста, хохотушка и красавица Звенка, стала мрачнее тучи и не желает с ним говорить. Зато сам он светски беседует с глупой помощницей ведуна, которая лицом страшнее собственной лошади, но при этом мечтает о королевских садах. Ну да, конечно, аристократы в столице только и ждут, когда же, когда к ним приедет Мирка.
– Слушай, – сказал он, – а как тебя этот хрыч вообще отпустил? Я думал, ты у него до старости просидишь. Ну или пока он сам не помрет, козел бородатый.
– Он добрый! – пискнула Мирка и сразу съежилась, словно в ожидании кары. Опять запунцовела и, не зная, чем занять руки, принялась запихивать глубже в сумку заветный свиток с печатью.
Вот тоже загадка, подумал Ясень. Чего такого мог написать старикашка в храм, если всем хорошо известно, что тамошние жрецы, надутые важностью, на дух не переносят немытых знахарей, шаманов и прочую деревенщину? Скорей всего Мирку просто выгонят в шею. Впрочем, это ее проблемы.
– Ясень, – робко позвала Мирка, – хочешь покушать?
Она развернула чистую тряпочку и теперь протягивала ему пирожок – огромный, как лапоть, румяный и ароматный. Глядела собачьим преданным взглядом. Ясень почувствовал, как волна раздражения, едва успевшая отступить, снова захлестывает его с головой.
– Да ну тебя, – буркнул он.
Черный конь, уловив настроение седока, заржал и оскалил зубы, так что кобылка Мирки шарахнулась в сторону. Ясень пихнул коня каблуками и, обгоняя попутчиков, понесся вперед, во главу отряда. Солнце поднималось все выше.
На привал остановились возле ручья. Место было удобное и хорошо знакомое всем, кто ездил этой дорогой. На вытоптанной площадке чернело кострище. Судя по его виду, огонь разводили совсем недавно – вероятно, прошедшей ночью. Но тот, кто это сделал, уже покинул стоянку.
Степь просматривалась отлично, даже холмов поблизости не было. Только старое засохшее дерево торчало среди равнины. Ясень, увидев его, почесал в затылке. Насколько он помнил, ничего такого здесь не росло. Может, просто внимания раньше не обращал? Хотя такую громаду не заметить, пожалуй, трудно. Да, интересно, надо бы уточнить.
Ясень хотел обратиться к Жмыху, но тот разжигал костер. Народ вокруг галдел, доставал припасы. Уже набрали воды в котел, чтобы варить обед. На дерево, стоящее за ручьем, никто не смотрел. До него было не больше сотни шагов, и Ясень решил подъехать поближе.
Ствол оказался толстым – в три обхвата, не меньше. Мертвая кора напоминала по цвету камень. Ветки почти отсутствовали, как будто их обглодал неведомый зверь, а на десерт откусил макушку.
Спрыгнув с коня, Ясень потрогал кору ладонью. Показалось, что где-то рядом раздался протяжный вздох, но это был просто ветер. Ясень медленно обошел вокруг искалеченного ствола, аккуратно переступая толстые корни.
Поднял глаза и опешил.
Конь пропал, а за ручьем у костра не было ни единого человека.
А еще с неба исчезло солнце.
Ясень стоял у мертвого дерева и пялился в бездонную высь. Цвет у неба остался прежним – бледная, вылинявшая к полудню лазурь с редкими кляксами облаков. Но там, где минуту назад сверкал ослепительный желтый диск, теперь была пустота. Словно ловкий воришка, дождавшись, пока все отвернутся, стянул с прилавка золотую монету.
Впрочем, нет – это сравнение не совсем подходило. Ясень каким-то образом чувствовал, что солнце на месте, просто закрылось от лишних глаз. Он как будто стоял в тени большого облака, которое было само по себе невидимо, но при этом не пропускало солнечные лучи. Да, похоже на бред, но Ясень не мог это выразить по-другому – не имелось подходящих слов в языке.
Тень сгустилась. Казалось, воздух над головой стал плотным и осязаемым. Это напоминало клубы темного дыма. Они расползались в стороны, наливаясь изнутри чернотой и обретая четкие формы. И Ясень понял, что над ним простерлись два огромных крыла.
Крылья пришли в движение, всколыхнув нагретый воздух над степью. Ожившая тень опускалась с неба – туда, где торчал обрубок мертвого дерева, похожий на риф посреди травяного моря.
Дымная птица легко коснулась земли.
Она поражала воображение своими размерами – в три человеческих роста, если не больше. Силуэт казался слегка размытым, словно птица не застыла на месте, а стремительно летела по небу. Клубящийся мрак стекал с ее перьев, в глазах полыхало пламя, как в жерле разбуженного вулкана. Ясень прижимался спиной к стволу, ощущая, как шевелятся волосы на затылке. Огненный взгляд уперся в него, заставил зажмуриться.
Потом он услышал:
– Время приходит.
Голос пробирал до костей, в нем слышался лязг металла и завывание ветра среди ледяных вершин. Ясень чуть не оглох, когда громадина, наклонившись к его лицу, проскрежетала:
– Спрашивай.
Он пробормотал:
– Кто ты?
Ему почудился смех, похожий на эхо далекого камнепада. Темная фигура отступила на шаг и совершенно по-человечьи повела головой, как будто хотела размять затекшую шею. Ясень вдруг понял, что птица уменьшилась в размере, дым перестал клубиться, да и перьев больше не видно. Он усиленно заморгал, но наваждение не исчезало, гостья подняла руку вместо крыла и отбросила светлую прядь со лба.
Нет, все-таки он не бредил – птица и в самом деле превратилась в юную барышню.
– Так лучше? Теперь узнаешь?
– Э-э-э… – сказал Ясень.
– Понятно.
Она была хороша собой – высокая, стройная, с нежной кожей. Одета в простенький сарафан, какие носят крестьянки летом. Волосы распущены по плечам. Никаких украшений – ни колечек, ни бус, ни ленточек разноцветных. Но все равно не похожа на бедную девочку из деревни. Скорее уж на знатную даму, которая нарядилась селянкой на карнавал.
