Вдох-выдох. Я пропустил цепочки между пальцами левой руки, чтобы они, свисая, касались ее тыльной стороны. В правой зажал монеты. Всего несколько мгновений – металл потеплел.
– Ты, что царишь на ночном небе и повелеваешь звездами. Ты, что льешь свет на спящую землю и хранишь покой. Холодная и мудрая, Великая сестра Огня-Солнца, ты видела рождение и смерть, ты знаешь тайны, ты оберегаешь от страха вечной тьмы! Услышь, помоги, не оставь в беде…
И голос, будто не мой – чужой и странный, – мигом стал высоким и звонким, словно были хрустальными струнами лунные лучи, а из ниоткуда появившийся ветер начал играть на них древнюю мелодию.
Под ногами вздрогнула земля, а по озеру прошла волна. Монеты начали жечь кожу, но я сжал их крепче и соединил руки.
– Призываю тебя, Госпожа Луна! Из тьмы небес да веков помоги своему слуге, забери Лунного всадника!
Музыка хрустальных струн взметнулась, потекла мелодией – старой, но завораживающей.
Цепочки дрогнули и засияли, переплелись, будто живые змейки. Я не шевельнулся. Через секунду монеты вспыхнули, окутали белым светом всю кисть.
И словно вздох донесся издалека: еле слышный, мягкий, нечеловеческий. Белый свет и серебро уже окутали меня полностью, замерли, а потом – удар! – я мигом оказался в воде. Но холода не почувствовал, только завороженно смотрел, как белое серебро струилось из моих рук, превращая воду в расплавленный металл. И нет – не металл… что-то живое, дышащее… За спиной послышалось ржание, я резко обернулся. В озеро входил Лунный конь, смотрел прямо на меня невероятными глазами. Приблизился, мотнул головой, ткнулся мордой в плечо. По телу тут же пробежала дрожь, и стало так холодно, будто Лунным льдом коснулись.
– Что ж ты своего хозяина оставил? – ласково шепнул я, мягко коснувшись его гривы.
Конь вздохнул, мотнул головой и сделал еще шаг. Миг – и сам засиял серебром.
– Нороа… – неожиданно прошелестел шепот над озером, и к воде устремилась лунная дорожка.
Я замер, сердце бешено застучало. По ней медленно и спокойно спускалась женщина. Только не разглядеть ее, будто она в полупрозрачную вуаль закутана, лишь смутные очертания, а сама горит-полыхает, как… как лунное пламя.
– Нороа…
Из озера метнулись четыре белых луча, перевитых серебром, и застыли. А потом внезапно дрогнули, послышался хрустальный звон, они метнулись к лунной дороге. Мгновение – лучи слились с ней, связывая озеро и… неужто саму Луну?
Плечо вдруг обожгло, я вздрогнул.
– Не зря я тебя выбрал, – прошелестел голос. – Спасибо.
На тело накатило оцепенение, не получалось пошевелить даже пальцем.
Нороа обошел меня, держа под уздцы коня.
– Спасибо, – повторил он и улыбнулся, в серых глазах сияла благодарность. – Что бы ни произошло – назови мое имя, и лунные стрелы придут тебе на помощь.
Вокруг все поплыло. Едва удерживая сознание, я все же видел, как он спокойно пошел по лунной дорожке, а потом замер перед лунным пламенем – Госпожой Луной. Поклонился ей в пояс. Она кивнула, протянула руку и коснулась его плеча. А после повернула голову и поглядела на меня. Дыхание перехватило – ни отвернуться, ни смотреть в глаза богини сил нет. Или показалось, или за маревом сияния я увидел прекрасное лицо и… грустную улыбку на губах.
Повинуясь странному порыву, я сделал шаг вперед, но она покачала головой и подняла руку. Будто подталкиваемый чужой силой, я повернулся и почти бегом кинулся к берегу. Воды уже было по щиколотку, когда грудь взорвалась болью, я вскрикнул и провалился во тьму.
Прохладная ладонь на лбу и тихий женский голос помогли очнуться. Только веки словно стали каменными – и не поднять.
Незнакомые слова – мягкие и тягучие, как мед диких пчел, – продолжали звучать дивным заклинанием. Казалось, каждое из них вынуждало биться сердце, согревало кожу, заставляло вспыхивать маленькие солнца под закрытыми веками.
Я шумно вздохнул. Слова смолкли, повисла напряженная тишина, будто кто-то ждал, что я стану делать. Сделав усилие, все же открыл глаза и увидел склоненное над собой лицо Рангрид. Рядом весело трещал костер, и в отблесках пламени оно казалось старше и серьезнее.
– Как ты?
Тела я почти не чувствовал, но явно еще не попал в мир мертвых.
– Не умер. А что произошло?
Я попытался приподняться и оглядеться, спину тут же пронзила боль, и я, едва сдержав вскрик, упал обратно.
– Лежи, не двигайся. – Она наклонилась (рыжие прядки коснулись моей щеки, ноздри защекотал аромат мяты) и поправила что-то у меня под головой. Через миг дошло, что там нечто вроде подушки. Судя по жесткости – седельная сумка чудесницы. Но и нам том спасибо.
– Я видела сияние, а потом все померкло, и послышался твой крик. Прибежав сюда, увидела, что ты без чувств. Вытянула на берег, развела костер и, как могла, постаралась помочь. Спасибо целебнику, – Рангрид указала на камешек у меня на груди, – он тебя долго держал, не дал всем силам уйти в воду.
М-да. Все же не стоит больше связываться с богами. Раньше к столь древним силам я не обращался, поэтому и не знал, чем это может грозить.
Я принюхался:
– Странный костер, совсем не чувствую дыма.
Она усмехнулась:
– Как и положено огню чудесницы – горит жарко, греет ласково, дымом не чадит.
– Буду знать, – пробормотал я. – Долго я приходил в себя?
– Где-то с час, – пожала она плечами. – Да только боюсь, что нам тут всю ночь придется провести.
Неприятно слышать, но Рангрид может быть права. Прямо сейчас вскочить на ноги я не сумею. А забраться на коня и подавно.
– Не жалеешь?
Медные брови изумленно изогнулись, а потом она расхохоталась.
– Чудной ты, Оларс, все же. Ты, считай, за меня все сделал, так что жалеть не о чем. Я еще и твоя должница.
Я промолчал, потому что как-то об этом не задумывался. Не так плохо, когда тебе должна чудесница. К тому же… такая.
– И что дальше?
– Дальше? – Она бросила быстрый взгляд на огонь. – Дальше ждем, пока тебе станет лучше, и идем на постоялый двор.
– Нет, я не об этом.
Рангрид снова посмотрела на меня, чуть улыбнулась уголками пухлых губ:
– А там видно будет.
Я чуть приподнялся и оперся на локоть, прислушавшись к ощущениям. Уже не боль, а так – лишь тянет да ноет, значит, скоро пройдет.
– Расскажи о себе.
Чудесница тем временем сняла с пояса кожаный мешочек, развязала, сыпанула на раскрытую ладонь желтый порошок и бросила в костер. Громко затрещав, языки пламени тут же взвились вверх.
– Да что тут рассказывать. Край наш далекий, хоть и не дикий. Дружим мы с лаайге да Къергаром. Заезжают к нам торговцы из далеких земель. А сами мы знаем и любим море.
Она смотрела не на меня – на костер. В глазах отражался огонь и тут же исчезал, словно истаивая в янтарной глубине.
– Так вот. Однажды мой отец ушел в море, в далекую Гардарру, а после вернулся не один, а с женой. Светлавой ее звали – целительницей и шептуньей была. Матушка с ветром умела разговаривать и с деревьями, а молилась и благословения просила только у одной Леле Славной. Гарды – не такие, как мы, хоть и похожи. Да и это мы их так зовем, а себя они чудно кличут – славы. Оттого и богиня их – Славная.
Отец мой был истинным чудесником Мерикиви – края янтаря, соснового леса и соленого моря. Вот так и учили меня, давали знания, мечтали видеть своей преемницей. А потом…
Что-то зашелестело в кустах, Рангрид нахмурилась. Я повернул голову в сторону звука – нет, ничего, всего лишь ветер.
Она вздохнула:
– А потом разлюбил ее отец. Ушел с лесной колдуньей – рыжей да хитрой, забыл свою Светлаву и больше к нам не возвращался.
Да уж. И такое бывает. Рангрид молчала и покусывала губы. Дернуло ж меня расспросить! Хотел было уже сказать, что не надо дальше, но она продолжила:
– Позже и вовсе худо стало. Мерикиви хоть народ невоинственный и гостям рад, но чужаков, живущих среди них, не особо привечает. Вот и с матерью так. Пока она с отцом была – тихо и мирно жили, а как ушел он, стали косые взгляды бросать, мол, чужеземка виновата, что Вирре семью бросил и дочь маленькую оставил. С этим бы мы справились, но… как-то рано утром к нашему берегу пристали драккары. Четыре или пять, все из черного дерева, с белыми парусами, на которых змеился синий герб, а щиты на бортах так начищены были, что смотреть больно.
Я вздрогнул. Перед глазами тускло блеснул синий герб Хозяина Штормов, промелькнула та роковая ночь, когда уничтожили всех Глемтов.
Рангрид оставалась спокойной и невозмутимой:
– Я тогда слишком мала была. Толком и понять ничего не могла. Смотреть на чужестранцев боялась. Вот перед тобой закутанные в серое фигуры – ничего, идут себе спокойно. Но стоит кому-либо повернуться, глянуть, тебя тут же к месту и примораживает. Я тогда от деревенского старосты шла домой, но вдруг как-то поняла, что лучше переждать. Спряталась за деревом и стала наблюдать. Один из незнакомцев – самый статный, видимо господин над всеми, – стоял на пороге и о чем-то говорил с матушкой. Она его долго слушала, хмурилась, качала головой, а потом… Он толкнул ее, послышался отчаянный крик – стон вперемешку с проклятиями – и наш деревянный домик вспыхнул огнем со всех сторон.
