Ознакомительная версия.
Афанасий дернулся было в сторону, но его крепко схватили сзади. С нарастающим ужасом он смотрел, как Садко приближается к нему с саблей в руках.
– Прости. – Виноватый голос Садко был последним, что он услышал на этом свете.
Глава 22
Великая степь скорбит
Шатер великого хана был отделан богато, украшен самыми дорогими тканями; золота и драгоценных камней на него тоже не пожалели. Стол ломился от еды: здесь обедали самые доверенные люди хана. Сам Картаус восседал во главе стола. Красавица-рабыня брала крупные виноградины и, промыв в чистой воде, клала их хану в рот по одной; другая рабыня подливала в его чашу вино. По правую руку от Картауса сидел его старший сын, Жангир, по левую – средний, Тимур.
Другие двое сотрапезников, братья Джейран и Арслан, были верными ханскими темниками с необычной историей: братья только по отцу, происходили они из совершенно разных племен. Началось все с того, что однажды отец Арслана оставил его с матерью и ушел в другое племя, взяв молодую жену. Так на свет появился Джейран. Арслан не смог простить своего отца и поклялся отомстить ему. Не раз устраивал он набеги и стычки с тем племенем, да только удача не улыбнулась ему: отец умер в своей новой юрте от хвори, не достала его сабля Арслана. Тогда тот решил выследить своего брата и попытался убить уже его. Что там конкретно произошло между братьями – никто не знал, а только после этого вместо вражды смертельной – дружба завязалась, да такая, что никаким мечом не разрубишь.
Так и жили братья, каждый в своем племени, и оба поднялись высоко: лучше Арслана с саблей никто не обращался, Джейран же в седле сидел как влитой, а стрелой попадал в муху со ста шагов. Собрав немалую орду, братья попытались самого Картауса одолеть да великими ханами стать. Тяжелый был бой, давно степь таких сеч не видывала, вот только одолел их Картаус на исходе пятого дня. Выбор он братьям предложил нехитрый: либо служите верой и правдой, либо смерть свою встретите прямо тут, в степи. Они поклялись верно служить хану и клятву свою не нарушали. Давно уже это было. С тех пор за спиной у Картауса всегда маячили силуэты братьев и сила их племен с ними.
Долгое молчание в шатре нарушил Жангир.
– И все же Бердибек был мне братом, а тебе – сыном, – продолжил он начатый задолго до этого разговор.
– Никогда не любил этого маленького мерзавца, – пробурчал тихонько Картаус и проглотил виноградину.
– Отец! – возмутился Тимур, услышав бранное слово про своего брата.
– Я говорю, Великая степь скорбит! – громко отозвался хан и съел еще одну виноградину. На скорбящего родителя он не был похож совсем.
– Вернувшиеся воины рассказывают, что всю тьму Бердибека перере́зали самым бесчестным образом.
– Кто победил, тот и честный, – ничуть не смутился великий хан.
– Бердибеку дали слово, и не только Иван-царевич, сын Владимира, но и остальные князья. Разве хорошо нарушать свое слово?
– Очень нехорошо, – легкомысленно согласился Картаус и слопал очередную ягоду.
Над столом опять повисла тишина.
– Я считаю, – твердо сказал Тимур, – прощать такую обиду нельзя, все же он был нашей крови.
– Великая степь скорбит, – снова равнодушно ответил Картаус. – Однажды мы обязательно отомстим, может быть, я даже доживу до этого дня.
– Я серьезно, отец, – повысил голос Тимур.
– О! – Великий хан округлил глаза. – Так ты серьезно?
Тимур сжал кулаки и выдержал отцовский взгляд, Картаус отстранил руку рабыни с виноградиной и начал тихим голосом, который с каждым новым словом звучал все более громко и грозно:
– А вот теперь послушай меня, серьезный ты мой отпрыск. У Владимира-князя – полтора десятка полков только в том войске, что он на Кощея послал, а если до бучи с нами дойдет, так он и все три десятка выставит, не поморщится. И полки эти – не чета нашей легкой коннице: тяжелая пехота, витязи в стальных доспехах… А еще на Руси есть замечательные люди, что богатырями зовутся. Это вроде наших батыров, только гораздо сильней и опасней, а сколько у нас батыров-то? А? Не слышу!
Хан картинно оттопырил ухо, якобы пытаясь услышать ответ.
– Ах да, – продолжил Картаус, – у нас же вовсе нет батыров – со времен Тугарина ни один еще не родился. И что мне предлагает мой разлюбезный отпрыск – пойти и положить свое войско? И это ради одного беспутного сына, который польстился на награду Кощея и полез на Русь?
Картаус смотрел на среднего сына так грозно, что Тимур поежился.
– Был у меня младший сын дураком, так теперь средний стал! Вы, наверное, свою глупость друг другу по наследству передаете… Нападать можно на того, кто слабее тебя, а Владимир – силен. – Картаус помолчал, потихоньку успокаиваясь, наконец отдышался и снова проглотил виноградину. – Великая степь скорбит.
– Так мы с Владимиром вообще ничего делать не будем? – поинтересовался Жангир.
– Как это «вообще ничего»? – удивился Картаус. – Мы ему бумагу пошлем, а в ней напишем… напишем, в общем, что, мол, ай-яй-яй, нехорошо это все, недовольны мы!
– А если он не так поймет?
– Владимир-то? – Картаус усмехнулся. – Он даже читать не станет. Раз прислали бумагу, а не меч – и так все понятно.
В шатре стало тихо, собравшиеся за столом ели молча, обдумывая сказанное. Картаус снова взял слово:
– Меня не Владимир беспокоит – он далеко. Пока Белое королевство у него на загривке сидит да момента для удара ждет, он в степь не пойдет. Меня больше молодые наши тревожат. Слыхали о новом поветрии?
– Ты про тех шутов, что собачьи головы на себя напяливают да по степи скачут? – Тимур выглядел удивленным.
– Воистину, у меня появился новый Бердибек, – тяжко вздохнул Картаус. – Ты, сына моя, на Русь не хочешь в набег один сходить случайно? А то смотри, соберем, что осталось от войска Бердибека, и давай.
– Смешные эти песьеголовые, чем они тебя беспокоят-то? – не сдавался Тимур. – Шавок на головы только в мелких племенах надевают, да и то совсем молодые и дурные…
– Что в войске главное? – неожиданно спросил Картаус.
– Число? – Тимур немного растерялся от неожиданного вопроса.
– Ты точно мой сын? – усомнился хан. – Дух в войске главное. Воин, он в победу верить должен, в цель, что перед ним стоит. В вождей, за которыми идет. Времена Тугарина остались в прошлом, такого батыра больше не будет. А я, как бы ни тужился, как бы ни старался, – все же не Тугарин.
Картаус тяжело вздохнул и осушил очередную чашу вина.
– Я всего лишь самый сильный из тех, кто остался после него, самый зубастый, самый удачливый. По счастью, у меня хватает ума понимать это, потому и встают за мной вожди племен да темники. Добычи, что мы взяли тогда, на вас еще хватит, а вот на ваших детей – уже нет. И когда они подрастут, именно им вы будете объяснять, почему у вас все было хорошо, а у них хорошо ничего не будет. Вот тогда и почернеет у тебя в глазах от голов собачьих, – закончил хан.
– Может, в зародыше задавить? – осторожно вставил Жангир.
– Нельзя, – расстроился Картаус, – пока мы их не замечаем – и другие их во внимание не принимают, а вот стоит нам начать с ними бороться, тогда-то на них все и посмотрят, а посмотрев – задумаются.
– Говорят, у них пророчество есть какое-то: мол, придет большой сильный батыр и всех, у кого на башке собачья голова, покроет медом и халвой… – лениво протянул Арслан, впервые подав голос.
– Батыр – это хорошо, – весело кивнул головой Картаус, – да только пока я жив – я тут для всех и батыр, и бог, и духи предков.
Великий хан съел очередную виноградину, улыбнулся рабыне.
– Ну что, давайте письмо Владимиру писать. Кто у нас писать умеет?
Тимур поднял руку, и Картаус страдальчески вздохнул:
– Я уже скучаю по непутевому Бердибеку: уж на что был плохой сын, а письмом себя не утруждал. Теперь ты официально мой самый нелюбимый сын, запомни это!
Тимур угрюмо разложил письменные принадлежности и приготовился писать.
– Дорогой мой брат, князь Владимир… – начал диктовать Картаус, но неожиданно оборвал сам себя: – Ничего себе брат – сына моего убил коварно, теперь уже и не самого нелюбимого! Давай сюда другую бумагу.
Картаус задумался, почесывая свою небольшую аккуратную бородку.
– Владимир, песий ты сын! Ты почто, поганый пес, моего сына жизни лишил?
– Песий сын, пес поганый – как-то однообразно, – протянул лениво Арслан.
– Ай, правда, – согласился Картаус. – Еще решат, что у нас совсем нет фантазии.
– Владимир, песий ты сын, волчья ты сыть, – подсказал Жангир.
– Вот это хорошо, – одобрил Картаус. – Пиши дальше: «Вся Великая степь стонет, скорбя о детях своих»…
– Не оскорбится он на пса-то? – Джейран тоже подал голос. – Стоит ли злить медведя?
– Мне можно, я отец скорбящий! – возмутился великий хан.
– Может, золота попросить? – попытался восстановить себя в глазах отца дельным советом Тимур.
Ознакомительная версия.
