У ключины тяжело скрипели над водой, и, едва они отошли от берега, старая лодка дала течь. Браги потерял сознание, навалившись на борт, и негромко бредил, то и дело повторяя имя дочери. Ратмир отчаянно налегал на весла, решив идти вдоль суши. Вода прибывала, корпус лодки оседал под ее тяжестью все ниже. Делать было нечего – Ратмир повернул к берегу.
Когда лодка ткнулась носом в невысокий песчаный склон, он попытался привести в себя Сигурдсона, но тот уже ничего не соображал и слабо отмахивался руками, вяло бормоча что-то под нос. Пришлось взвалить тяжелого скальда на спину и тащить на себе.
– Вот и встретились. – Ратмир сбросил с себя тело и выхватил из ножен скрамасакс, как только услышал знакомый голос, но было поздно. Его сбили с ног выпрыгнувшие из темноты воины и тут же скрутили, ткнув носом в мокрую от ночной росы траву.
– Помнишь меня? – Из сумрака в лунный свет шагнул высокий человек с узким костистым лицом.
Ратмир не ответил, глядя, как дружинники Гуннлауга вяжут продолжавшего бессвязно бормотать Браги.
– Мы увидели вас на пристани и следили с берега. Счастливая случайность, – пояснил Гуннлауг. – Как я понимаю, Торгильса сейчас нет… вернее, почти нет в живых. Если ты скажешь, остался ли еще кто-нибудь из ваших людей, твоя смерть будет легкой.
– Нас осталось лишь двое, – сказал Ратмир.
Гуннлауг вздохнул и сложил руки за спиной:
– Значит, наш разговор будет долгим.
* * *
Их новой тюрьмой стал дом богатого рыбака на отшибе у леса. Пленников привязали к столбам напротив друг друга. Гуннлауг пару дней поморил юношу голодом и не давал спать по ночам. Как только Ратмир надолго закрывал глаза, его бил рослый надсмотрщик. Вскоре юноша ослабел так, что едва мог вставать на ноги. Браги приходил в сознание ненадолго. С ним обращались гораздо бережнее, кормили – знавший секрет дикого огня Браги был нужен Гуннлаугу живым.
На третий день посол Атли пришел в нарядных одеждах. Он приказал облить ледяной водой Браги. Когда тот открыл прояснившиеся глаза, Гуннлауг небрежным жестом отправил стражника вон.
– Настало время откровенного разговора, Браги, – объявил он скальду. Вытащил из-за пояса меч скальда и поднес его к самым глазам ярла. – Если ты сегодня будешь разговорчивым, твой сын умрет без мучений. Если нет, его заставит страдать твой собственный меч.
– Отпусти его, – прохрипел Браги, – и мы обо всем договоримся.
Гуннлауг поджал узкие губы:
– Мне уже скучно.
Ратмир закрыл глаза, когда ледяное лезвие коснулось его щеки. Гуннлауг надавил сильнее, сталь пропорола кожу, плоть, рассекла десну и заскрипела по зубам.
– У меня каменное сердце и холодная кровь, – сказал Браги. – Условие остается прежним. Дикий огонь за свободу моего сына.
– Всегда думал, зачем человеку два уха. Он вполне может обойтись одним, – задумчиво протянул тот. Ратмир почувствовал заточенную кромку стали у головы.
– А ты, оказывается, мясник, Гуннлауг, – сказал скальд. – Не знал, что это свойственно людям высокого рода.
Посол замер, подумал и опустил меч:
– Ты прав. Я не мясник.
Он прислонил клинок к стене, заложил руки за спину, чуть подал туловище вперед и вдруг остановился и громко объявил:
– Вот что я решил. Я пошлю гонцов к конунгу, и пусть Атли сам вытягивает из тебя то, что ему надо. Резать из тебя ремни или кастрировать твоего сына – это будет его решением. Я устал делать чужую грязную работу. Никто из моего рода, восходящего к Одину, не привык днями жить в воняющих потом казармах или трястись верхом среди вооруженного сброда. Я привык слушать песни с кубком вина и наблюдать танцы обожженных солнцем женщин с плоскими, как блюда, животами…
Гуннлауг осекся и взглянул на Браги:
– Бо-оги! – протянул он, отбросив со лба тщательно расчесанную светлую прядь. – У меня в плену один из лучших скальдов севера, а я твержу, что меня некому развлечь!
– ЛУЧШИЙ скальд севера, – хмуро поправил Сигурдсон.
– Тем более! – развел руками Гуннлауг. – Так покажи свое искусство!
Браги усмехнулся, глядя ему в глаза:
– Не много чести петь своему врагу связанным…
Гуннлауг, весьма довольный своей идеей, взял в руку меч:
– Мне надоело слышать «нет». Каждый твой отказ будет стоить ровно один палец твоего сына.
Он подошел к Ратмиру и взял его за мизинец.
– Всегда думал, зачем человеку…
– Я спою тебе одну из лучших песен, которые знаю, – перебил его скальд.
Гуннлауг кивнул и похлопал стальным клинком плашмя по ладони.
– Значит, договорились.
Браги показал глазами на оружие в руке посла:
– Этот меч не имеет цены. Когда-то его выковали гномы и отдали людям, чтобы те защитили свой мир от ледяных великанов. Считается, что он зачарован в крови дракона Фафнира самим Сигурдом, моим предком, убившим змея в бою. Его имя – Мститель. О том, почему его назвали именно так, сложена песня.
– Пой, – приказал Гуннлауг, садясь на стул рядом со скальдом и не выпуская меч из рук.
Браги набрал в хрипящие легкие воздуха. Его лицо исказила странная гримаса. Надтреснутый голос затянул древние строки. Ратмир вздрогнул, увидев, что разом погасли огоньки лучин по углам. Но упоенный собственным величием Гуннлауг слушал старинную песню о зачарованном клинке, которую пел для него лучший скальд севера Браги Сигурдсон.
Сокрушитель Скальдов выводил слова баллады о том, как молодой безродный воин Хавбор искал убийцу своего отца. В преступлении признался могущественный конунг севера, обладавший великим войском, и с насмешкой спросил, что теперь может сделать Хавбор. Тогда юноша, у которого не было родни, обратился за помощью к своему мечу, ибо у него «не было родни другой». И меч ответил согласием, и, когда Хавбор пришел мстить, клинок разил врагов, рубя их кости, будто щепки. Меч пил кровь, как усталый конь пьет воду, и уже не мог остановиться перед женщинами и детьми. А когда Хавбор решил, что пора бы клинку лечь в ножны, тот ответил:
Было мне хорошо, мечу.
Теперь я крови твоей хочу!
Последние строки Браги проревел так, что на его шее вздулись толстые жилы. На стенах вспыхнули и погасли факелы. Гуннлауг вскочил с места, с ужасом наблюдая, как собственные руки сжимаются вокруг эфеса Мстителя и поворачивают лезвие к груди.
– Нет, – пробормотал Гуннлауг, не отрывая взгляда от своих рук, ставших вдруг чужими.
Браги зарычал, его глаза страшно закатились, так что видны были одни белки, на губах выступила пена. Дрожащее лезвие прикоснулось к горлу перепуганного посла.
– Нет! – вскрикнул тот – Не…
Гуннлауг захрипел и выпучил глаза, когда меч, подчинив себе его волю, вошел в горло, легко и мягко, словно в масло. Брызнула кровь, залив драгоценный шелк на груди. Лезвие прочертило багровую дугу от уха до уха, пальцы разжались, и меч с тяжелым звоном упал на пол. Кашляющий кровью Гуннлауг покачнулся, нашарил на поясе нож: и, падая, воткнул его в грудь скальду. Браги вздрогнул, какое-то время они смотрели друг другу в глаза, затем клокочущий кровью посол сполз, цепляясь красными пальцами за рваную рубаху своего пленника.
– Отец, – прошептал Ратмир, глядя на умирающего скальда.
– Когда будешь уходить, – сказал Браги, – забери мой меч. Он славно послужил мне в этом мире – и еще послужит тебе… И еще… Я не знаю секрета Дикого Огня… Десять бочек с жидкостью из крови земли… когда-то подарил мне за хорошую песню… один конунг из Миклагарда… Вот и весь… секрет… Беги…
Ратмир подвинул ногой к себе окровавленный нож:, дотянулся до него рукой и быстро освободился от веревок, то и дело поглядывая на дверь. Оттуда так никто и не показался. Он взял меч и вложил его в обмотанную багровой тряпкой руку.
– Скоро моя Сигни… поднесет мне мед в Валгалле… где я увижу своих сыновей, – прошептал скальд, сжимая черную рукоять. – Прощай… сын мой… и до встречи…
Ратмир, глотая слезы, дотронулся до его пальцев. Глаза скальда остановились. Ратмир, размазывая по щекам грязные дорожки, осторожно вынул Мстителя из разжавшейся ладони. Рукоять была еще теплой.
Ратмир открыл дверь. Мир вокруг расплывался и ел глаза. Из темноты раздавались смех и похабные песни – дружина продолжала праздник. Ратмир пригнулся и скользнул туда, где сплетал густые ветви лес и спасительная тень деревьев легла ему на плечи плащом-невидимкой.
Глава 6
Слишком рано для валькирий
Впервые он не чувствовал привычного спокойствия, оказавшись среди родной зеленой тишины неподвижных деревьев. С утра до полудня Ратмир без остановки скользил трусцой среди зарослей, стволов и выворотней, то и дело снимая с себя липкое прикосновение паутины, то там, то здесь поблескивавшее в лучах неохотно восходившего солнца. Каждый миг он ждал, что за спиной раздастся шум погони, но, когда между стволами сгустились ранние лесные сумерки, понял, что его решили не искать.
