Здесь было светло. То ли от серебристых стен, то ли от белого мха.
– Ну вот. Хоть какие-то изменения. Но, воистину, мы в доме какого-то демона уныния и меланхолии. – Сиокко темным бесом вырос перед нами. – Там пещера, а за ней часовня. Точнее, целый кафедральный собор. Посмотрим?
– Нашел следы беглецов?
– Да, Март. – Золотые глаза, казалось, отражали туман, охватывавший наши ноги до лодыжек. – Они отмечают свой путь трупами. Хотел бы я знать, как люди превращают своих спутников в мясные лепешки. И отчего остальные не сопротивляются, ведь должны понимать, что потом настанет и их черед.
Через кладбище мы шли в полной тишине. Я пытался прочесть на памятниках имена, но язык был все тот же – странные закорючки, чем-то напоминающие хагжитскую вязь.
В укутанной мраком пещере было влажно и пахло гнилым луком. Звонко капала вода, откуда-то издалека слышалось мерное басовитое гудение, точно нас ждали пчелы, живущие в улье.
– Вы инквизитор и обязаны знать о нечисти то, чего не знают другие, – озвучил я мысли, появившиеся у меня в последние несколько минут. – Но ад, берлоги демонов… Как добыть такую информацию, отец Март?
– В книгах, Людвиг. Тех, что пишут каликвецы. Раньше этот орден был куда многочисленнее, чем сейчас. Из пяти монастырей осталось лишь два. В прежние времена монахи сражались с Тьмой не только в нашем мире. Они захаживали и сюда.
Я присвистнул, и он, неловко улыбнувшись, пожал плечами:
– Превентивная мера. Любой стратег скажет, что войну надо переносить на территорию противника.
– Теперь я понимаю, почему уцелело всего два монастыря.
– Вы как всегда зрите в корень. – В его тоне слышалась грусть. – Папа, который одобрил эту авантюру, был не слишком дальновидным, считая, что боевой монашеский орден справится со всеми легионами тьмы.
– Который из Пап?
– Пий Второй.
– Он плохо кончил. Вроде бы утонул во время переправы.
– Это официальная версия. – Его тон не выражал ничего, но этого и не требовалось.
Никому не нравятся безумные правители, приказывающие делать безумные вещи. Рано или поздно от таких избавляются. Например… топят. Даже если ты Папа.
– Ого, – негромко сказал я, когда мы миновали пещеру и вошли в анфиладу комнат.
Прямо из стен вырастали скульптуры, выточенные из материала, очень напоминающего раухтопаз. Все как один – не человеческие. Все как один – скорбные, сонные и невероятно отталкивающие. Это были демоны совершенно разных видов и размеров.
– Сюда бы наших специалистов, – с некоторой долей сожаления произнес отец Март. – Можно было бы составить превосходный бестиарий. Где твой собор, Сиокко?
– Через шесть комнат, направо.
Мы шли мимо зловеще нависающих над нами отродий, и наши шаги звучали, точно чья-то песня на непонятном языке.
– Странное место. Звуки сходят с ума.
– Люди тоже, Людвиг. – Инквизитор кивнул на очередные мясные останки, лежавшие возле колена гигантской рогатой твари, которая почти целиком вылезла из стены. – Иначе как сумасшествием я череду таких убийств не назову.
Храм был наполнен голубым светом полной луны, проникавшим сюда через синие витражи. Колонны – берцовые кости, потолок высотой почти в тридцать ярдов, скрепленный контрфорсами-позвоночниками, залитые воском подсвечники с угасшим пламенем, чаша, в которой вместо освященной воды была темная жидкость, без всякого сомнения кровь.
Едва ощутимо пахло серой.
Сиокко хотел пройти к алтарной части по центральному нефу, но клирик остановил его, указав на левый, боковой.
– К средокрестию пройдем здесь. За хорами должен быть выход.
Мы так и сделали. И преодолели почти половину пути, когда я услышал тихий шепот, а затем увидел парящие под потолком фигуры в бледном лунной свете.
– Стойте! – сказал я, и они сразу остановились. – Темные души…
В этот момент сверху на нас упала целая стая смрадных, сипящих созданий. Полыхнула церковная магия, громом отозвавшаяся в этом мрачном месте, во все стороны брызнули витражи – синие капли крови взвывшей церкви.
Я швырнул знак вверх и тут же кинул фигуру под ноги моим спутникам, защищая их. Но не успел обезопасить себя. Одна из тварей врезалась в меня, протащила по полу, села на грудь и плюнула в лицо прежде, чем я успел скинуть ее.
Что-то сладкое забило мне рот и ноздри, в глазах помутилось, а затем купол собора лопнул и втянул меня в себя, точно в жадную, голодную пасть демона.
Какое-то время я слышал отдаленные крики Сиокко. Крики боли и гнева, словно кричал кот, которого засунули в мешок. Было понятно, что он пытается сопротивляться, вырваться на волю, но безуспешно.
Я вяло подумал, что стоило бы встать и помочь ему, но апатия, охватившая меня, мягкой рукой уничтожила это желание. Крики отдалились, стихли, и лишь шепот колыбельной, витавшей в зале грез, осенними листьями шелестел у меня в ушах.
Где-то на краю сознания еще продолжала биться в силках мысль, что все это неправильно, что надо бороться. Не дать поглотить себя в чрево вечной дремоты, липкой как паутина. Но я был неспособен разорвать эти нити и остался лежать на полу, до тех пор пока моя одежда не сгнила, плоть не ссохлась, а затем не исчезла, а неведомые серебристые сорняки не проросли между ребер, оплетя их, словно плющ кладбищенскую ограду.
Я лежал тысячи лет, в мире, где не было времени, и вечная полная луна превращала мои кости в дымчатый раухтопаз. Но и на это мне было плевать. Я слышал лишь шепот колыбельной. Они пели мне ее отовсюду, пели с той невероятной лаской, что может быть лишь у близких, родных существ.
Тот, что объяснил мне, как это – слышать Песню, всегда был рядом, свернувшись в ногах, словно верный сторожевой пес. Он стал частью меня, и я был им. А мои братья, похожие на прекрасных морских скатов, неспешно парили под высоким куполом странного собора, сверкая белесыми, никогда не знавшими солнечного света телами.
Порой они превращались в звезды, водя надо мной хороводы, порой становились птицами с опалесцирующими крыльями, оставляющими после себя свет в воздухе.
Я смотрел на их безмятежный полет, думая о том, что останусь здесь навсегда, среди теней, чужих песен, разбитых стекол витражей, окровавленного алтаря и расколотого распятья.
Не знаю, сколько это продолжалось, но резкий, скрежещущий звук, внезапно раздавшийся по соседству, вывел меня из транса. Он был столь неприятен, столь чужероден в лакуне сна, что я волей-неволей повернул череп, мертвыми глазницами уставившись на чужака.
Он стоял, прислонившись плечом к костяной колонне. Долговязый, нескладный и зловещий. Было в нем что-то смутно знакомое, словно я знал кого-то, похожего на него. В другой, прежней, пустой и совершенно неинтересной жизни. Той, в которой никогда не было такого всеобъемлющего покоя.
Затем он сделал шаг в полосу лунного света, и я его узнал. По соломенной шляпе, рваному мундиру и серпу.
Пугало.
Оно было раздраженным и смотрело на меня с такой невероятной злостью, что я захотел отползти, предупредить моих друзей-птиц, моего пса-охранника, что дремал и не ведал об опасности.
Но кости не могут кричать. Поэтому я лишь смотрел, как оно, широко шагая, приближается, нависает надо мной и хватает когтистой лапой за грудки.
От рывка у меня клацнули зубы, мотнулась голова, и я ощутил, что сижу. Увидел, что белесое создание, сбившее меня, плюнувшее мне в лицо и до этого спящее в клубке, разворачивается, зло шипит, оскаливая сотни острых игл-зубов. Я с ужасом понял, что мы с ним единое целое, что оно присосалось к моей руке своим бледным отростком крыла, точно какая-то мерзкая пиявка, но все еще был неспособен бороться.
За меня это сделало Пугало.
Когда тварь прыгнула на него, вереща будто сотня взбешенных ведьм, Пугало встретило ее ударом ноги. Сверкнул серп, взвыл ветер, и отвратительная пуповина, соединяющая меня с темной душой, лопнула, хлестанув по стенам черной кровью. Я заорал, словно новорожденный.
От страха. От боли. От отсутствия гипнотизирующей колыбельной. От внезапной свободы, с которой не знал что теперь делать.
Свободы сражаться, принимать решения, жить.
Пугало крутанулось на каблуках, на обратном движении разрубая серпом ската на две половины. И в тот же миг его товарищи, испуганными летучими мышами носившиеся под куполом, вспыхнули и упали вниз огненными кометами, разя колонны, стены, алтарь, орган, сложенный из человеческих ребер, и пол.
Во все стороны вновь брызнули осколки, и я инстинктивно закрыл лицо. А когда вновь решился посмотреть на мир, который мне вернули, Пугало уже ушло.
И я остался один.
Меня немного пошатывало, но я не падая добрался до хоров. Там вповалку, в озере крови, лежал почти десяток трупов. Все те же спутники герцогини, которым, в отличие от меня, не удалось избавиться от назойливого внимания темных душ, живших в соборе.
Я не знал, что это были за создания, и подозревал, что в нашем мире у них даже имени нет. Братство никогда не сталкивалось ни с чем подобным. Я посмотрел назад, на анфиладу, теперь казавшуюся такой уютной и безопасной. Там было начало пути обратно, дорога к дому. Но я не вернулся. Толкнул гнилую деревянную дверь и вошел в небольшую часовню.
