Смуглый наконец-то отпустил его руку, но вместо этого больно схватил за волосы, оттянув голову назад. Он плачет и кричит, но им все равно. Мучитель подносит к его лицу тот же острый блестящий нож.
«Я сейчас умру, – думает он, – и даже не узнаю, как меня зовут».
Но худой человек не режет его – просто отсекает прядь волос и кладет в коробочку, рядом с кровью. А он продолжает рыдать в голос, от страха, от боли: болит порезанная ладонь, сдавленная рука, потянутая шея и кожа на голове, от того, что его дернули за волосы.
Смуглый смеется и захлопывает коробочку.
– Теперь ты раб! Знаешь, кто это такой?
Он не знает. Он даже не знает, кем был… «Как меня зовут?»
– Какое имя написать? – вновь спрашивает у бородатого смуглый.
– Придумай любое… – Бородатый оборачивается, смотрит на него, хмурится и говорит, скривившись: – Пищит что птенец: назови его Рохо.
– Рохо так Рохо… – Худой начинает что-то царапать на крышке деревянной коробки.
Рохо сжался, свернулся в клубочек на дне повозки и старается не пищать…
Это место, куда его привезли, незнакомо ему: здесь жарко, здесь плохо, здесь одиноко. И никого здесь он не знает. Рохо сказали, что это его новый дом, что теперь он принадлежит хозяину Оргону, что если он убежит, то за ним пошлют эффа – чудовище с огромными зубами: эфф откусит ему голову и принесет хозяину. Рохо прижался к деревянной ограде вокруг серых некрасивых домов, в которых живет множество людей, он плачет и пищит… что птенец… Он один. Все, что у него есть, – это новое имя – Рохо, которое не нравится ему.
– Кто это плачет здесь? – К нему наклоняется женщина с ярко-рыжими волосами; он поднимает голову и не может оторвать глаз – такие они красивые, ее волосы. – Как тебя зовут?
– Рохо… – Это имя – все, что у него есть.
– Вывалился из гнезда, птенчик? Не плачь. Тебя не обидят. – Она обнимает его, и ему становится не так больно и не так одиноко.
Вирд вновь в своем доме… в доме отца. Он стоит в мастерской, на столе множество инструментов, кусочки драгоценных металлов и сложенные в шкатулках камни. Отец сидит к нему спиной, и Вирд, протянув руку, мог бы дотронуться до него. Но это лишь сон. И хотя Вирд чувствует кожей родной воздух своего дома, ощущает ковер босыми ногами и ясно слышит дыхание отца, он здесь – гость, которого на самом деле нет.
В мастерскую входит красивая женщина с зелеными глазами и темно-русой до пояса косой. Его мама. На руках она несет маленький шевелящийся сверток – младенец. Вирд с удивлением рассматривает ребенка, когда мама подходит совсем близко и останавливается рядом с ним. Он четко видит выбившиеся из маминой прически локоны-пружинки, видит ее сережки, видит, как в зеленых глазах отражаются, играя, лучи солнца, что заглядывает в окно. Он видит, как ее руки с нежностью и осторожностью обнимают маленькое тельце. Вирд может разглядеть каждый малюсенький пальчик младенца, который вглядывается куда-то в потолок, не понимая, что за мир его окружает.
«Это я?» Как удивительно видеть самого себя таким маленьким, беспомощным… на руках у мамы… которой больше нет…
Отец оборачивается, отрываясь от работы, и встает навстречу маме.
– Целитель советовал тебе отдыхать, – говорит он, целуя ее в щеку и улыбаясь младенцу у нее на руках.
– Я уже достаточно отдохнула. Я решила, как мы его назовем.
– О! Это славно! Но разве мастерская – подходящее место? Давай устроим праздник. Позовем друзей…
– Нет. Мастерская – самое подходящее место, чтобы впервые произнести его имя.
– Будь по-твоему.
– Вирд-А-Нэйс!
Отец, улыбаясь, поднимает брови:
– Парящий среди звезд? А не слишком ли высоко для такого ма-а-аленького, пухленького младенчика? – Он наклоняется к ребенку и ласково теребит того за щеку.
– Тебе не нравится?
– Отчего же, Лисиль, нравится! Замечательное имя! Мы будем называть его кратко – Вирд, и я не сомневаюсь – он станет летать по этому дому так, что впору будет прятать инструменты, чтобы их не сдул поднимаемый при этом ветер.
Отец смеется и повторяет: «Вирд-А-Нэйс!»
Мама подходит ближе к столу и рассматривает работу Мастера. Это небольшая фигурка человека с крыльями: вернее, пока еще только с одним крылом, другое – лежит рядом, и отец тонким инструментом вырезает на нем перья.
– Что это? – спрашивает мама.
– Пряжка для пояса…
– Для Астри Масэнэсса? – Мама смеется, но совсем не обидно.
Отец тоже улыбается, отвечая:
– Я изготовил пряжки для Верховного и Совета Семи, но их состав будет меняться, поэтому я сделал по пряжке для каждого Пути Дара, даже для Мастера Огней, хотя многие считают, что такой уже никогда не родится. И мне показалось, что чего-то не хватает, завершающего штриха – пряжки для Мастера Путей. Просто… чтобы была…
– Это очень красиво, – любуется мама.
– Еще не готово! Вот когда будет готово, тогда и скажешь!
Годже Ках
Он целовал Иссиму… Она обнажена, но длинные золотые волосы закрывают ее словно плащом, он прижимает к себе ее горячее тело и слышит ее дыхание… страстное дыхание. Она хочет быть с ним…
Годже берет в руки ее локон, закрывает глаза и целует волосы, чувствуя на своей щеке их шелковистое прикосновение. Сама Иссима отдаляется, только ее волосы все еще струятся золотом в его руках. Он хочет приблизиться к ней, вновь обнять, откинуть прикрывающий желанную наготу золотой плащ… но она все дальше… он не может до нее дотянуться, и только волосы еще в его руках… длинные… такие длинные… слишком длинные… Он вновь прикасается щекой к ним – и вдруг видит, что они вовсе не золотые… локоны черны, что вороново крыло!..
Они обвили его руки, грудь, шею, они сжимают его и ползут по его телу, словно змеи, они оплели черной паутиной его собственную косу, и та тоже оживает, превращаясь в шипящего гада… Они ползут к его лицу, оплетают рот, нос… глаза… он видит как сквозь туман… Волосы тянут его куда-то… Но он не в силах идти, так как ноги его оплетены… Он падает на колени и скользит на них, влекомый черными нитями… Он видит, что волосы не принадлежат Иссиме – это волосы Атаятана… Он кричит в ужасе, но тьма из черных волос стягивает ему рот.
Сама Иссима сидит по левую руку от Древнего, положив голову тому на колени… с другой стороны, нежно прижавшись к ноге Атаятана, сидит Динорада… она также обнажена, и ее волосы тоже распущены и такие же длинные, как у Иссимы…
Годже обвит черными нитями, как муха в паутине, дышать ему все труднее… внутри просыпается Дар и тянется к Атаятану, переливаясь по черным волосам, они вспыхивают лазурным огнем…
Атаятан-Сионото-Лос улыбается и шепчет: «Мне нравится твой Дар. Он – чистый! Ты – полезен!» Этот голос звучит как самый лучший в мире музыкальный инструмент, но причиняет Годже боль, ядовитым туманом просачиваясь в его дыхание…
Годже пытается вырваться, судорожно дергает паутину, что оплела его, пытается ее разорвать – но тщетно, дышать ему все труднее, и чем больше он сопротивляется, тем туже затягиваются нити…
Годже Ках вскочил со своей кровати… Туника, в которой он спал, полностью пропиталась потом, как и вся постель… На языке привкус крови, желудок сводит судорогой от омерзения, близ солнечного сплетения – боль, говорящая о том, что Древний вновь… использовал его Дар…
Он встал, чувствуя, что ноги подкашиваются, а голова идет кругом… Дышать было трудно, и он размотал обвитую вокруг шеи косу, которая теперь волочится по полу… Он подошел к зеркалу, выпустил из сосуда тарийский светильник, который тут же взмыл под потолок. Годже стянул с себя мокрую тунику… На груди и шее видны царапины – сам расцарапал себя во сне! То, что сейчас не под силу стали – повредить его кожу, – легко дается собственным ногтям.
Как разорвать эту связь? Эту трижды проклятую связь?! Если способа нет… то он убьет себя… Он уже убедился, что обычным оружием этого не сделать… он использует меч Кодонака… Эбонадо сказал – клинок называется «Разрывающий Круг»; то, что ему нужно…
Почему никто из них… никто из Первого Круга не испытывает того же, что и он?.. Может, причина – в его Даре?
Он накинул халат и отдернул занавески на окнах… Солнце встало давно… Уже полдень. Он всю ночь провел, мечась во сне, то и дело просыпаясь от кошмаров… Только под утро сновидения иссякли, а потом стал было сниться приятный сон про любовь с Иссимой… и чем закончился?! «Ни искры! Ни пламени! – бормотал он. – Раздери Древний сам себя! Сожри сам себя со всеми своими потрохами! Вместе со своей проклятой паутиной, которую ты называешь волосами! Удавись ими! Чтоб тебя… Чтоб тебя сожрали твои же выродки-смарги!!! Для этого я даже позволил бы использовать свой Дар, чтобы появились такие уроды, которые сожрут тебя самого! Сожрут и бросят твою патлатую голову в бездну!!! А-А-А!!!»
Годже бессильно упал на пол, где от попадавших в окно солнечных лучей образовалось теплое светлое пятно… Солнце согревало грудь… Он почувствовал, какие холодные у него руки… Только от перстня Советника, что на пальце правой руки, исходит тепло… Работа Фаэля… убитого им…
