Ознакомительная версия.
– Арпа! Истинно говорю, люди, она – арпа! – верещал у самой двери тощий мужичонка, тыча пальцем куда-то в сторону. – И хвост у нее есть! Я как подол задрал, так сразу и разглядел. Она ваш скот прокляла, как есть она!
– Так пропала же корова, а не подохла, – попыталась вставить слово дородная женщина, прижатая к самой стене таберны. – Искать надобно! Всем миром!
– Арпу изведем, сама найдется, – прогудел рослый мужик, копаясь в бороде так усердно, словно в ней можно было добыть завтрак. – Глаза отвела тебе! Туточки твоя корова, ан не видать ее!
– Бей проклятущую! – тоньше и злее взвыл тощий.
Ичивари, уже одолевший толпу и вынырнувший в первый ряд, на эдакий берег – впереди пусто, до самой двери таберны – остановился и огляделся. С высоты его роста все люди были видны хорошо, подробно. Тупая злоба на лицах, единая для всех, производила гнетущее впечатление.
– Неужто хвост? – поинтересовался Ичивари, возвышая голос и ощущая себя самозваным борцом с местным безумием ариха, пусть и не явленным прямо, но пляшущим искрами зла в глазах.
Толпа притихла, вслушиваясь в гулкие отзвуки голоса. В задних рядах насторожились и подались вперед, в ближних, наоборот, постарались отодвинуться и рассмотреть незнакомца. Тощий поморщился, стрельнул взглядом в пыльные кусты и забеспокоился: не стоит ли скрыться? Толпа плотная, а он всем заметен, особенно теперь, когда ему громогласно задан вопрос…
– Длинный, тощий, с волосьями на кончике, – твердо и убежденно сообщил тагорриец, затеявший шум. И взвизгнул звонче: – Бей ее! Арпа!
Двое молодых парней выволокли жертву, пытавшуюся укрыться от расправы возле самой двери, согнувшись за плетеным нарядным заборчиком. «Девчонке на вид не больше тринадцати-пятнадцати лет», – прикинул Ичивари и поморщился, снова припомнив Шеулу и свое поведение при первой встрече. Он развернулся к тощему, злясь уже всерьез на лживое отродье, – вполне понятно, зачем тот сунулся задрать подол юной арпе. Мужичонка оказался проворен и ловок. Он понял все быстро и еще быстрее подцепил с земли ком сухой грязи и бросил. Названная арпой девчонка тихо взвыла, осела и закрыла голову руками. Вокруг нее как-то в единый миг стало пусто, дверь таберны хлопнула, плотно закрываясь, – осталась лишь арпа да каменная стена за ее спиной, сложенная криво и без особого усердия. Из одного оконца высунулась на миг женщина, прихватила ставни и закрыла, второе оконце так же ловко захлопнул парень. Стало тихо и страшно. Толпа качнулась, сомневаясь. Потом люди стали нагибаться и собирать годные камни и комья земли.
Ичивари сердито покачал головой, шагнул вперед и развернулся к нелепым тагоррийцем, в которых суеверий больше, чем в любом дикаре… Два или три камня клюнули в плечо, затем кто-то в задних рядах охнул – и толпа онемела окончательно.
– Я спросил, где хвост? – строго уточнил Ичивари у тощего. Тот усердно и ловко, как червь сквозь рыхлую грязь, протискивался все дальше от объявленной арпой. – Эй, ты! Уж не у тебя ли хвост? Я его прямо вижу.
– Святой человек, – опасливо шепнули в задних рядах, рассмотрев обглоданный лук на связке.
– Лови хлафа! – первой заорала дородная баба, прежде уговаривавшая всех искать корову.
Тощий пал на четвереньки и резвее заработал руками и ногами, с поистине редкостным проворством изворачиваясь, избегая протянутых рук и находя щели в частоколе ног… Ичивари подобрал самый увесистый камень из брошенных – даже плечо заныло от удара – взвесил на ладони и метнул, целя в затылок. Как обычно, попал: удар подтолкнул тощего вперед, ломая его движение и вынуждая перекатиться через голову.
Сзади в подаренный лесными людишками веревочный пояс, перетягивающий рубаху, вцепилась «арпа», всхлипывая и прижимаясь к спине всем телом, отчетливо понимая, что иных безопасных мест для нее в здешней безумной деревне нет… Ичивари завел руку за спину, поймал плечо девчонки, почти сердито отодрал ее руку от пояса. Усадил арпу – иного имени он не знал и пока в мыслях звал спасенную так – на нижнюю ступеньку входа в таберну.
– Я скоро. Сиди тут и даже не двигайся, – буркнул он, огорченно тронув раскровавленную губу. Обернулся к дородной. – Где корову видели в последний раз?
Женщина всплеснула руками, радуясь тому, что хоть кто-то уловил главное, ее беду со скотиной. Указала пухлой красной рукой на полянку и поплыла, раздавая подзатыльники, через сомневающуюся и раздраженно гудящую толпу.
– Туточки она была, родимая, самая лучшая, молочная, молодая. У меня торговали ее за такие деньги! Но я не уступила, потому что цены ей нет.
Ичивари осмотрел траву, ткнул пальцем в след, удивляясь тому, что никто не пришел и не разобрался в столь простом деле:
– Вот тут сидел человек, тряпки у него имелись, волоконце осталось, видите? Он обмотал корове копыта. Повел сюда, посуху, короткой травой, чтобы не натоптать уж вовсе явно. И дальше… ага, дальше сюда.
За спиной скопились и шагали след в след уже все до единого жители, благоговея и охая, лишь иногда позволяя себе украдкой отогнать от лица невыносимый по мощи луковый дух, прямым доказательством святости окутывающий паломника.
– Ведь видит все, как по книге читает, – шептались в задних рядах, рассматривая затоптанную траву, на которой никто и утром следов не нашел, и теперь тем более не видел.
Ичивари шагал уверенно, по-прежнему дивясь неумению примечать столь явное. Таберна осталась позади, в сопении жителей все громче звучало сомнение, медленно нарастающее даже в душе хозяйки коровы. Оно пропало в единый миг при виде неоспоримого следа пребывания скотины на лугу – свежей плюхи навоза. Дальше уже не шли, почти бежали. В задних рядах на ходу мяли бока тощему и, кажется, проверяли наличие хвоста – ткань так и трещала, глухие удары не прекращали сыпаться.
– Она! – всхлипнула от избытка чувств женщина, первой рассмотрев рыжее пятно шкуры в тенях перелеска. – Цела! Святой человек!
– Бей хлафа!
– Вора, – со вздохом поправил Ичивари, разворачиваясь и направляясь к таберне.
– А, все одно, – буркнул кто-то из мужиков, присоединяясь к потехе.
Толпа распалась на несколько групп: одни следовали за хозяйкой коровы, другие усердно изливали гнев и лупили визжащего вора. Прочие торопились за паломником на удалении, одновременно почетном и позволяющем не задохнуться в луковой святости.
Кровь у побитой девчонки еще капала с губы и из носа, скула налилась здоровенным синяком. Ичивари тяжело вздохнул, глядя сверху вниз на новую неприятность. Сам ввязался, винить некого…
– Что мне с тобой делать? – уточнил он вслух.
– Все одно арпа она, – лениво сообщил парень, открывая оконце и обмахивая полотенцем ставни. – Не за корову, так просто по пьяни пришибут. Глаз у ней острый и губа особенная. В обитель света надобно бы отдать, пусть там отмаливают. Или уж забери ее до пещер, святой человек. Говорят, там всякие чудеса творятся, может, Дарующий и ей вымеряет что годное от щедрот…
– А родня? – зацепился за последнюю надежду Ичивари.
– Так прижил ее хозяин от кого-то. Поди ж не зря под дверь подкинули, он не оспорил, в дом занес и растил, – охотно изложил парень историю доброты табернщика, опираясь локтями о подоконник и отлынивая от дел. Даже полотенце бросил. – Арпа, и не сомневайся. Мы и без чужих людей разбираем, где в чаше света трещина. Давно замечать стали: то молоко скиснет, то дождь зарядит не ко времени. Да и мужиков она приваживает, будто липким чем намазана.
– Ты язык-то прикуси, – хмуро посоветовал Ичивари. – Совсем ведь дитя… На вот медяшку, собери что попроще поесть… ну, в дорогу. – Он повернулся к арпе. – Так что мне делать-то, а?
– Я с тобой, – решилась заговорить девчонка, с надеждой глядя на чужака. – Умоляю, добрый господин. Я буду тебе ноги целовать и…
– Как звать?
– Лаура.
– Лаура… – Ичивари усмехнулся, выговаривая знакомое имя и примеряя его к новому человеку. Принял мешок с едой, не глядя и не проверяя, привязал к палке и поднял на плечо. – А я Костес. Пошли. Пристрою там, где люди подобрее здешних.
Девчонка неуверенно улыбнулась, вскочила, снова вцепилась в пояс и заспешила рядом, пытаясь приладиться к широкому и уверенному шагу паломника. Дважды она оборачивалась и показывала таберне язык, хихикала и приплясывала. Иногда оттягивала пояс и заглядывала махигу в лицо, пытаясь понять, как бы угодить ему или хотя бы не вызвать гнева… Корова уже брела через поля, невозмутимо пережевывая сочную траву. Впереди рысью поспешала хозяйка, размахивая руками и охая:
– Отдарить-то, эй, люди! Уйдет ведь, поля не благословив! Да что же вы…
Ичивари хмыкнул, широким жестом начертил знак света и зашагал быстрее. Он не ощущал после посещения деревни ничего, кроме гадливости и желания отмыться. По отношению к девчонке испытывал некоторое смутное и малопонятное раздражение. Слишком она липла к боку и норовила иногда погладить по руке, да и в глаза глядела как-то… нечисто.
Ознакомительная версия.
