Ознакомительная версия.
– И что с того?
– Вы слушайте. Капитан Карваль решил добиваться справедливости. Доберись он хоть до Алвы, хоть до Манрика, Талиг имел бы сейчас отличного полковника, но Ги Ариго дал бывшему подчиненному письмо к кансилльеру. Карваль понял, что его выбрали в помощь Анри-Гийому, много позже. Штанцлер повернул дело так, что, получив место капитана Эпинэ, бывший офицер почувствовал себя обязанным.
– Старая сволочь! Я о…
– О Штанцлере. К счастью для Талига, он был более труслив, нежели честолюбив, но забудьте о нем. Карваль увяз в заговоре, втянув в него и брата. Ваш дед был более смел и упрям, нежели умен, но капитану из ординаров старый герцог казался великим. Мекчеи удалось с помощью Талига оторвать Алат от Уэрты, Анри-Гийом решил сделать то же, но опираясь на Гайифу. Уразуметь, что алаты с агарийцами несовместимы, а талигойцы несовместимы с гайифцами, герцог Эпинэ не мог. Восстание усиленно готовили, и его главой ваш дед видел вас, и только вас.
– Я знаю.
– Только не то, что вам предстояло очень быстро умереть. Этого старый герцог не знал. Штанцлер объяснил Карвалю, что внук Анри-Гийома ни на что не годен и при первом же появлении королевских войск бросится к Савиньякам, примирения с которыми хочет его мать. Довести дело до победного конца предстояло Карвалю, вам же отводилась роль мученика и жертвы. Ваша смерть на чужбине от руки убийцы послужила бы сигналом, и вас собирались убить, когда у Талига возникнут сложности еще и с Каданой, но Анри-Гийом почувствовал, что умирает, и пожелал проститься с единственным внуком. Нарушить последнюю волю в самом деле обожаемого человека Карваль не смог. Он не только пошел против Штанцлера, но и рискнул любимым братом, хоть и не верил в ваше возвращение; тем не менее вы вернулись.
Заговорщики растерялись, и тут им невольно помогли Мараны, донесшие на вас властям. Мало того, ваша тетка, обоснованно не доверяя Райнштайнеру, подбила вас на побег и послала следом убийц. Карвалю оставалось позволить им сделать свое дело, перерезать драгун, повесить Маранов, разгромить Сэ и предъявить сподвижникам ваш труп. Последнее не удалось.
– Я поехал не той дорогой…
– Почему?
– Смешно сказать, но мне стало страшно въезжать в рощу.
– Я бы не сказал, что это смешно. Восстание началось, вы его возглавили и оказались очень неплохи, но Карваля это не устраивало.
– Если Никола мне не верил, он был прав. Я хотел увести повстанцев в Ургот и сдаться Алве.
– Примите мои поздравления, это был единственный выход, однако Карваль вас не подозревал. Он просто хотел стать первым и попытался им стать, но ваша лошадь очень кстати споткнулась…
– Шуэз!
– Карваль. В вас стрелял ваш тогда еще капитан, решивший свалить убийство на человека, пытавшегося прекратить мятеж. Вот этих-то своих выстрелов генерал Карваль и не может себе простить.
– Когда… Когда он раздумал… меня…
– Как ни странно, когда помогал вам скрыть убийство, совершенное вашим сюзереном. Карваль жалеет лишь о том, что не прикончил еще и самого Ракана.
Кровь и мозги на полу, досадливо-виноватый взгляд Альдо, спокойное до отрешенности лицо Никола и решение. Единственно возможное. Отвратительное. Неизбежное.
– Я почти не вспоминаю ту ночь, ваше высокопреосвященство, но, когда все кончится, она мне будет сниться. Люди, которые мне поверили: старик, мальчишка… Потом мы пытались не дать убить другого паренька, это было уже в Олларии, и я отступился. Я боялся, что меня заподозрят и мне не удастся… сдать город Савиньяку.
– А ведь вы мне сейчас исповедуетесь, – мягко заметил Левий. – Святой Адриан, к слову сказать, отпустил бы вам все ваши грехи. Солдаты долго верили, что Адриан перед боем слышит их разговоры, читает в душах и дарует прощение, а мальчик у оврага вам не приснится. Он жив, здоров и сейчас в Лэ, но Карваль пощадил его отнюдь не из жалости: нашему другу хотелось понять, что происходит…
– Жив?!
– Да, и я намерен его расспросить. Юность невинна далеко не всегда. Убитый Альдо гоган взял с собой тех, кого почитал надежными, в том числе и сына своей сестры. Так вы поняли, что Карваль пытался убить вас и убил Шуэза?
– Да…
– Это последнее, в чем генерал себя винит. Насколько я понимаю, он узнал, что на Колодезной пожары, и отправился туда вместо вас, желая сжечь свою вину. Умирать он не собирался, но на всякий случай доверил мне свой секрет. Кажется, вас ищут…
Но искали не Робера, а Левия. Мэтр Боннэ прислал сказать, что беженцы беспокоятся. Нет, не из-за погони, они верят Проэмперадору, а из-за близости развалин, про которые говорят очень нехорошо. Кое-кто хочет уйти, стража не пускает, и унять недовольных не получается.
– Хорошо, я приду, – пообещал Левий. – Порой страхи хранят лучше рвов и стен, но успокоить людей надо, а вам надо остаться одному. Если вы не боитесь «дурного места», конечно.
– Я посмотрю, не исчезла ли цепь из ары…
– Откуда?
– Из чаши, – не стал вдаваться в подробности Робер. – Ваше высокопреосвященство, возьмите Готти.
– Не нужно. – Кардинал тронул голубя; знакомый жест словно бы указывал на иную, высшую защиту.
– Готти, – упрямо велел Иноходец, – охраняй его высокопреосвященство. Понял?
Пес смотрел с сомнением; кажется, он был не согласен, но Проэмперадор не для того приказывает, чтобы с ним спорили.
– Готти, – Эпинэ слегка повысил голос, – паси кардинала. Паси и охраняй.
Когда человек с собакой скрылись, Робер наклонился над бьющейся, будто сердце, звездой, коснулся воды, а затем опустился на колени, вытянув руки и прикрыв глаза, как некогда в доме достославного Жаймиоля. Он ничего не ждал и сам не понимал, что творит, но ночь внезапно налилась горячим золотом, пахнуло дымом, а потом тишину разорвал стук копыт.
Глава 8
Граница Гаунау и Бергмарк
Талиг. Адрианова обитель и окрестности
400 год К. С. 15-й день Летних Молний
Спина от долгого сидения над картой теперь уже Южной Марагоны затекла, и Лионель, убрав бумаги, прошелся по устилавшим полы шкурам – сторожившие Рассветную Гриву гаунау баловались охотой, главным образом волчьей. Вечер давно стал ночью, а ночь в свою очередь собиралась стать утром, но маршал так и не лег. Хозяев он не опасался, спать мешала раз за разом мелькавшая, но все еще не ухваченная за жабры мысль, к тому же Савиньяк ожидал срочного отъезда гаунау. Будучи королем время от времени вежливым, Хайнрих не может не попрощаться; агма он будить не станет – все сказано и даже подписано, а вот варвара-талигойца…
Повелителя медведей Ли собирался проводить, и желательно с пойманной мыслью, ибо та была связана с Фридрихом, не дождавшимся от благодарного Талига ордена Полезного Дерьма. Надеяться, что преемник незадачливого регента будет столь же полезен, было бы опрометчиво.
Про герцога Марге-унд-Бингауэра Савиньяк расспрашивал дядюшку Гектора, когда вживался в перья покойного принца. Экстерриор полагал главного советчика Фридриха эйнрехтской разновидностью Штанцлера, с той разницей, что дражайший кансилльер видимой выгоды из своих художеств не извлекал, Марге же… Правнук, хоть и по женской линии, Ульбриха Хмурого и родной племянник Алисы тащил на престол «Неистового» осла, дабы потом возить на нем свою воду. На военные таланты Фридриха этот союз не влиял, и эйнрехтский интриган Лионеля занимал постольку-поскольку, однако лишних знаний не бывает. В отличие от любовных интрижек… С Фридой вышло не то чтобы глупо – не ко времени, но кто же знал, что дочь Рудольфа захочет большего, а сам Рудольф окажется Сильвестром наоборот. Кардинал напоследок принялся ломать то, что всю жизнь строил, а регент трясется над обломками, хотя регентом старика лучше не называть даже про себя. Хватит.
Савиньяк провел ладонью по лицу и распахнул окно. Рассветная Грива, по крайней мере по эту сторону комендантского дома, спала, но ставший «медведем» «олень» уже натянул сапоги и ожидал завтрака, подбирая слова для «случайного» разговора, очень может быть важнейшего из всех, что слышали здешние сосны. Гаунау и Талиг спина к спине против непонятно чего… Чушь кошачья!
Еще год назад «фрошеры» были в числе главных врагов, еще год назад все шло – нет, не хорошо, логично. Армии воевали, политики интриговали, обычные люди жили и очень не хотели умирать. Ли, теперь уже Ли, поморщился, вспоминая перекошенные, уже почти не человеческие морды, и вернулся в Эйнрехт к Фридриху и Марге.
После смерти кесаря принц повел себя на удивление здраво, но в душе спесивец несомненно кипел. От необходимости идти на поводу у союзников. От интриг тетки Элизы и военных успехов старого Бруно. От необходимости заигрывать с чернью, годящейся лишь на то, чтобы платить налоги и поставлять армии солдат, а веселым господам – смазливых девок. Регент ярился, но терпел, пока в один странный день его не прорвало.
Ознакомительная версия.
