Ознакомительная версия.
– Надо бить, – сказал Карои, и Робер согласился.
Алаты больше не пели. В полной тишине они укрылись за деревьями, выждали и, пользуясь последним светом, саданули барсинцам в бок, вырубив и втоптав в дорожную пыль авангард. Как ни странно, этого хватило. Робер стоял бок о бок с вытиравшим саблю Балинтом и ждал, то вслушиваясь, то глядя на застывшего рядом Готти. Потом пес еле слышно тявкнул, почти кашлянул: вернулись свои.
– Отстали, – устало доложил коренастый витязь, – на бивак встают.
– Хорошо бы их потревожить, – хрипло сказал Карои, – только лошади на пределе.
– Не только лошади. Балинт, мы отыграли один день из двух. – Это если кэналлийцы успеют, захотят успеть… – Мы сможем разнести эту сволочь ночью так, чтобы завтра она сидела смирно?
– Нет.
– Значит, загоним беженцев хоть в какое-нибудь укрытие и будем держаться, но это утром, а ночью – отдыхать.
Карои не спорил, что говорило само за себя. К Кольцу выбрались уже почти в темноте. Изгрызенный непогодой столб тянулся к прорывающим пока еще синий бархат звездным гвоздям, в зарослях кто-то скрипуче орал. Чтобы все окончательно стало дурной сказкой, не хватало лишь закатной твари. Чтобы стало страшно, не хватало страха.
Вечер пах пивом и мясом – очищенный желудок маркграфа требовал пополнения и получал его, однако ум союзника был занят отнюдь не ужином.
– Я много думал, – признавался, работая челюстями, Вольфганг-Иоганн. – Много и нехорошо… Я писал тестю, я писал фок Варзов, но они продолжают воевать не просто плохо, они воюют недостойно. Пятиться от варитов, потерять не только Гельбе, но и южнобережье! Вы бы такого не допустили.
– Постарался бы не допустить, – поправил Лионель, – но никто не знает, что бы у меня получилось. В любом случае, я ничего не смог бы сделать с бурей.
– От бури вы бы ушли, как ушли от обвала. Я спрашивал Вайспферта не только про Ор-Гаролис и очень рад, что вы наконец взглянули правде в глаза и одумались. – Вольфганг-Иоганн оттолкнул блюдо, глаза бергера нехорошо блеснули. – Можете на меня рассчитывать, и не только на меня – приказ Райнштайнеру уже в пути. То, что осталось от моего корпуса… бездарно загубленного корпуса, отныне входит в вашу армию. Проклятье! Четыре отличнейших полка! Я знал в лицо едва ли не каждого солдата… Сколько пользы они принесли бы в ваших руках, а теперь у Райнштайнера всего тысяча сто двенадцать человек! Я плакал, когда читал его доклад. Я! Плакал! Вы можете мне поверить?
– Я обязан верить, – вывернулся Савиньяк, – но на дороге, когда я вас увидел, вы были спокойны.
– Горы, – объяснил бергер. – Они сушат слезы и проясняют мысли. Я понял, что должен отложить разговор до встречи с варитом. Вы могли повести себя, как другие талигойские генералы, мы поссорились бы, а у Хайнриха хороший нюх…
– Хуже, чем я надеялся, – попытался развернуть союзника Ли. – Я не бергер и не кэналлиец, разве что немного алат. Очень немного, а то, что творится в Золотых землях, в состоянии понять лишь те, кого в Гайифе зовут варварами. Король Гаунау мог что-то заметить, вспомнить, угадать… Горы раздумали трястись, когда Хайнрих прекратил войну; Бруно этого не сделал, и вмешалась буря.
– Я не верю, что горы охотятся за армиями, и еще меньше верю, что марагонский ветер хотел мира… Когда вызревают лавины, те, у кого на плечах головы, а не горшки, в горы не идут, но лавины не гонятся за людьми! Они просто срываются, просто катятся вниз, погребая под собой все, что попадется на пути. Ты и гаунау успели сойти с дороги, фок Варзов с Бруно – нет, только у Бруно осталась армия, а у фок Варзов… Да что теперь говорить!
Сейчас на моих перевалах двадцать восемь тысяч. Двадцать я отдаю новому командору Горной марки. Победителю при Ор-Гаролис. Вам, Лионель. Фок Варзов больше не вправе нести это звание, но не потому, что проиграл сражение, а потому, что позволил загнать себя в угол, и еще потому, что сдал Гюнне и пустил «гусей» в Марагону. Зная, что дриксы мечтают вырезать южных марагов подчистую.
– Фок Варзов сделал все, что мог. – Лионель улыбнулся, только бергеры не верят в Леворукого. – Герцог Ноймаринен не хочет менять командующего, и основания у него для этого есть.
– Мои письма в пути третий день. Тесть может думать что хочет, но Райнштайнер подчинен новому командору Бергмарк.
Двадцать тысяч бергеров и Ойген… С Бергмарк за спиной говорить с Рудольфом-регентом проще, а вот с Рудольфом-человеком…
– Вольфганг-Иоганн, я благодарю вас за доверие. – Дружбе с Ноймариненом конец в любом случае, но лучше потерять человека, чем позволить ему и дальше с умным видом отступать. – Я постараюсь сохранить ваших людей. Скольких сумею.
– Они воины и, если нужно, умрут, но под вашим командованием это будет не зря. Об этом я тоже написал.
Разговор с Ноймариненом обещал стать еще тяжелей, чем думалось, но следующий совет Ли дал отнюдь не потому, что хотел избавить себя хотя бы от женской злобы.
– Не знаю, что творится в Олларии, но сейчас не время отпускать близких от себя. Удержите жену в Агмштадте. Если сможете.
– Она останется, – с ходу решил Вольфганг-Иоганн. – Вы вышвырнете дриксов за Хербсте?
– Если речь пойдет лишь о Бруно, мы с братом готовы попробовать. – Лионель выдержал строгий взгляд все еще не жующего собеседника. – К весне. Если гонцы поскачут к перевалам сегодня, армия доберется до Придды не раньше, чем через два, а если погода испортится, то и три месяца, которые еще нужно продержаться. Нам сказочно повезет, если Бруно, узнав о гибели Фридриха, вернется в Дриксен, но я в это не верю.
– Он не уйдет, – согласился бергер. – Дриксы сами не уходят никогда, их можно только гнать, но первое сражение у тебя будет с Проэмперадором Придды.
– Мы не враги, а Южная Марагона не считается Приддой.
Не враги… А разве Сильвестр был врагом? Кардинал жил для Талига и тянул свой воз до последнего, только коней надо менять вовремя.
Что было в похлебке, кроме не скрывающего своего присутствия чеснока, Робер не разобрал. Отложив ложку, он вернул миску Дювье и в сопровождении зевающего пса поплелся к Дракко, но оказалось, что жеребца уже обиходили. Эпинэ оставалось разве что угостить коня; увы, в карманах не нашлось ничего подходящего. Нерадивый хозяин растрепал полумориску гриву, что-то кому-то ответил и вернулся к костру.
Осознание, что за спиной несколько тысяч очумелых мародеров, второй день кряду гнало караван вперед, но теперь они были у цели. Конечно, при необходимости люди шли бы всю ночь, только от Старой Барсины до первых сел было не менее пяти хорн, Валме настрого запретил переходить Кольцо, и, самое главное, помощь должна была подоспеть именно сюда.
Мысль разогнать беженцев в разные стороны Робер отбросил сразу же – жаждущие наживы мародеры обошли бы заслоны и набросились на обремененных телегами и узлами бедняг, как крестьяне с дубинками – на линяющих уток. Защищать лагерь казалось делом не столь безнадежным, и, пришли Валме курьера, Эпинэ чувствовал бы себя почти спокойно, однако от местных властей не было ни слуху ни духу. Это не отнимало надежду, но и не питало ее. Какое-то время Робер смотрел в огонь, потом отправился за утешением.
Кардинал отыскался в развалинах. Даже не верилось, что именно здесь церковная армия обломала зубы об оплот мятежного ордена. Завтра пережившим богов и династии руинам предстояло тряхнуть стариной, но сейчас, несмотря на костры и часовых, развалины выглядели мирно и при этом достойно. Как красивый старик.
– Вы не спите? – Его высокопреосвященство казался удивленным. – В Славе нас учили, что отдых перед боем обязателен.
– Для солдат и младших офицеров, – уточнил Эпинэ, – но это я вас сюда завел. Что будет с людьми, если мы не удержимся, а Эчеверрия с Валме опоздают или… не захотят вмешаться? Кольцо нам переходить запрещено, а здесь семь тысяч человек, никому особо не нужных. Октавия мы отдали, а послы…
– Не столь ценны? – улыбнулся Левий. – А эсператистский кардинал еще и вреден… Вы становитесь политиком, причем тогда, когда не нужно. Что вам опять пришло в голову? Что Валмон, Дорак, Эчеверрия подождут, пока вы с барсинцами друг друга не перемелете, и добьют уцелевших?
– Нет… То есть да, боюсь.
– Вы слишком много времени провели с Альдо Раканом. Покойный из всех возможных ходов безошибочно выбирал самый подлый, и к чему его это привело? Валмоны слишком умны для подобного. Вы заходили внутрь?
– Смотрел, есть ли смысл ставить стрелков. Будь у нас время и дерево на настилы, мы бы угостили барсинцев еще и оттуда, но сейчас к верхним окнам не подобраться.
– Жаль…
– Да, позиция была бы отличная.
– Жаль, что вы не оценили красоты. Внутренний храм удивителен даже теперь. Если эсператизму суждено воскреснуть, то возрождение начнется отсюда. Представьте, здесь до сих пор водятся трехцветные кошки! Сколько поколений сменилось, а они так и не ушли, это обнадеживает.
Ознакомительная версия.
