– Откройте! Откройте, молю вас!
Мужской голос со странным мелодичным акцентом донесся из-за двери. Мысленно поблагодарив Ану за крепкие ставни на окнах, Альма откашлялась.
– Уходите! Уходите, иначе я спущу собак!
Мужчина за дверью устало выдохнул и вновь ударил в дверь.
– У вас нет собак, только кот. Откройте, умоляю! – Он немного помолчал. – Простите, если напугал вас, я не хотел. У меня просто нет выбора. Моей спутнице плохо, она умирает. Позвольте провести ночь в вашем амбаре, всего лишь одну ночь! Наутро мы уйдем, клянусь!
В этом голосе сквозило непритворное отчаяние. Альма поднялась, подошла к двери и, чуть помедлив, отодвинула тяжелый засов.
Мужчина за дверью стоял прямо в стене дождя, окатывавшего его волнами. С его грязного плаща струями текла вода. Он был высок и широкоплеч, а посеревшее от дорожной пыли изможденное лицо не выражало ровным счетом ничего, да и практически не было видно в тени надвинутого капюшона. Позади него Альма разглядела коня, на спине которого безвольно лежала девушка. Ощутив легкий укол стыда за собственное глупое недоверие, Альма прошлась к камину за связкой ключей.
– Конечно. Амбар все равно пустует, – проговорила она и чуть улыбнулась. – Но… как же вы узнали насчет собак и кота?
Услышав ответ полуночного гостя, женщина невольно содрогнулась.
– Просто учуял. Вонь псов не так легко вытравить.
Уложив Мадею на остатки старой полусгнившей соломы в углу, Исаир присел рядом. Чуть помедлив, он осторожно тронул ее за плечо.
– Мадея… Я пошел в город. Постараюсь найти лекаря…
Девушка ничего не ответила. Лишь отдернулась от прикосновения его руки, словно оно ей было неприятно.
Вздохнув, Исаир поднялся на ноги и накинул капюшон, скрыв пепельные волосы.
– Я скоро вернусь.
С вершины холма старый амбар был словно на ладони. Деревянная коробка с покосившейся крышей. Хлипкая защита даже от дождя, что уж было говорить о разных незваных гостях…
– Даже и не смей идти туда без меня, понял?
Линд кивнул, отчаянно подавляя накопившееся раздражение.
– Конечно, милорд.
Холодные пальцы ухватили его лицо за подбородок и развернули к цепкому взгляду карих глаз Хафиза.
– Ты же хорошо меня понял, не так ли?
Линд без малейшего колебания кивнул. За последнее время он научился врать так мастерски, что даже милорд не замечал разницы.
– Конечно. Я не посмею вас ослушаться, милорд.
Улыбнувшись, он подался вперед и поцеловал Хафиза, задержавшись на его губах чуть дольше, чем обычно.
– Я просто буду сидеть здесь. Кому-то же нужно следить за девчонкой.
– Сомневаюсь, что она сейчас в состоянии далеко убежать.
Хафиз рывком поднялся на ноги. С его пальцев заструился красный песок.
– Скоро вернусь.
Когда милорд исчез, улетев вместе с ветром по направлению к городу, Линд вновь уставился на хлипкие стены амбара, сквозь доски которых сочился неясный свет. Сладкая улыбка сползла с его лица, обнажив чистую ненависть.
– Зря ты меня недооцениваешь, любимый.
Спустя пару минут Линд уже пружинистым шагом спускался с холма. Приблизившись к двери амбара, он нервно облизнул губы. Затем одним ударом ноги распахнул дверь так, что та с грохотом отлетела к стене, и впился взглядом в дрожащую фигуру, съежившуюся в дальнем углу.
– Здравствуй, сука.
Волны жара и нестерпимого холода накатывали по очереди, сводя Мадею с ума. Потому, когда она услышала треск распахнутой двери, то приняла его за порождение очередного бреда.
Кто-то перевернул ее на спину и отвесил сильнейшую оплеуху, заставив открыть глаза. Прямо над ней в мутной пелене плыло до боли знакомое юношеское лицо… Оно беззвучно открывало и закрывало рот, шевелило губами, словно пыталось говорить. От этого зрелища Мадею стошнило. Теплая желчь поползла по шее, стекая за шиворот. Странное лицо брезгливо сморщилось и исчезло где-то в недосягаемой вышине под потолком.
Спустя секунду живот взорвался болью. Почувствовав соленый привкус крови на языке, Мадея часто задышала, стараясь успокоиться. Ее словно выворачивало наизнанку. Воздух вокруг стремительно леденел, а по венам текло раскаленное железо, нитями прочерчивая маршруты под кожей и слоями мяса… Хотелось впиться в чью-нибудь мягкую податливую плоть и рвать ее ногтями, пока из-под нее не брызнет кровь… Грызть эту плоть зубами, отдирая куски, заставляя жертву биться в конвульсиях… Требовательные голоса заполнили все ее мысли, кричали и верещали в черепной коробке…
Еще один удар погрузил сознание в ослепительный взрыв безумия…
Эта заблеванная, грязная, насквозь больная нелюдь вызывала у Линда лишь отвращение. Она ничего не слышала и ничего не понимала. Она буквально смердела гнилью. Подобная мерзость не должна была жить. Пнув эльфийку в живот в последний раз так, что та дернулась и застыла с остекленевшими глазами, он обвел взглядом сарай и, отыскав нужную вещь, расплылся в широкой улыбке.
Выдернув из балки ржавый топор, Линд обернулся и недоуменно застыл. Эльфийка уже не лежала, словно безвольный куль. Она стояла, расставив ноги и опустив голову. Спутанные пряди волос занавесью скрывали ее лицо, а тощая грудь быстро вздымалась и опадала, словно после бега.
От подобного жалкого зрелища Линд даже расхохотался.
– О, Великий Ану, я уже испугался! – Он подошел к эльфийке вплотную и склонился к ее лицу, пытаясь разглядеть его выражение. – Даже обосрался от ужаса. И что же ты намереваешься сделать, интересно? Заблюешь меня до смерти?
Линд занес топор, намереваясь одним точным ударом расколоть ей голову, но эльфийка перехватила его руку. Ее пальцы сжимали запястье, словно железные тиски. Сдавливали все сильнее и сильнее, пока не хрустнула кость.
– Сука! – заорал Линд не столько от боли, сколько от обиды за искалеченную руку, кисть которой повисла, а из раздавленного запястья торчал обломок кости. – Вот сука!
Он попытался отшвырнуть эльфийку от себя и влетел вместе с ней в стену, изо всех сил вжав ее в бревна. Схватив второй рукой ее худое горло, он легко оторвал девушку от земляного пола.
– Ну! Сдохни! Сдохни, вонючая стерва!
Эльфийка вздрогнула, изогнувшись всем телом. Заколотила ногами по бревнам позади. Затем открыла молочно-белые глаза и медленно ощерилась. Иглы длинных и острых зубов заполняли ее рот.
Линд испуганно выдохнул и разжал пальцы.
В следующее мгновение его грудь пронзила нестерпимая боль, такая, что ноги подкосились и он рухнул на землю. Чувствуя себя, словно в дурном сне, Линд оглядел собственную развороченную грудь. Зияющее кровавое месиво, из которого спицами торчали сломанные ребра. Затем он перевел взгляд на застывшую перед ним тварь, вернее, на ее окровавленную руку.
– Дура… Вампира… нельзя… убить… просто вырвав… сердце… – прохрипел он и тут же пожалел о своих словах.
Вампира нельзя убить, вырвав его сердце. Но кто знает, что случится, если это сердце сожрать.
Когда грохот и крики, от которых волосы на голове вставали дыбом, стихли, Альма наконец отважилась выглянуть из дома. О своем решении пустить ту парочку в амбар она пожалела уже давно, но тот адский шум поставил финальную точку в ее намерении переждать это нежеланное соседство дома. Теперь оставалось лишь добежать до города и позвать на помощь.
Дверь открылась, издав тихий скрип, от которого Альма чуть не упала в обморок. Дождавшись, пока глаза хоть сколько-нибудь привыкнут к темноте, она выскользнула из дома и побежала к покосившемуся плетню.
Дверь в амбар была приоткрыта, из-за нее сочился слабый свет, полосой расчертивший тропинку. Альма остановилась и прислушалась. Изнутри не доносилось ни звука.
Медленно, словно против собственной воли, Альма сделала шаг по направлению к двери. Она всего лишь заглянет внутрь и тут же пойдет дальше… Только заглянет, всего на секунду…
Еще один осторожный, неслышный шаг. Альма вытянула шею, готовая в любой момент сорваться с места и бежать. Подалась вперед, затем влево… и застыла с открытым ртом.
– О, пресвятой Ану… – выдохнула она, поднеся руки к трясущимся губам. – Спаси и сохрани, спаси и сохрани…
Отшатнувшись от двери, она подобрала длинные юбки и кинулась прочь от увиденного кошмара. Добежать до города, позвать на помощь! Стучать во все двери, орать в полный голос – все, что угодно, лишь бы не оставаться одной!
Лекаря Исаир так и не нашел. Вернее, он не нашел лекаря в городской лавке с зельями, так что обслуживать себя пришлось самому. Добычей оказались три пузырька с зельем, унимавшим головную боль, три – с обеззараживающей жидкостью и одна бутыль с ромом, которая предназначалась уже самому Исаиру. Ром он откупорил еще по дороге из города и быстро влил в себя половину. Нужно было хоть как-то очистить голову от беспорядочно роившихся мыслей, страхов и сомнений… Хотя в его ситуации бояться стоило. В любой момент их могли выследить, догнать и схватить, вновь посадить в ту клеть, словно диких зверей… Тогда, сидя на снегу за железными прутьями, с Мадеей, находившейся в ясном рассудке лишь несколько минут в день, он чуть не свихнулся. Никогда в жизни он не оказывался столь жалок и беспомощен. Это, кстати, тоже сводило его с ума…
