Ознакомительная версия.
– Нет.
– Не буду?
– Попробуй не шутить. Так будет легче, и мне тоже.
– Кажется, – как же она знакомо, невыносимо знакомо щурится! – я наконец-то начинаю вас путать. Ли, это точно ты?
– Да. – Лионель обнял родную, из последних сил улыбающуюся женщину. – Просто я видел тебя в Нохе. Ты стояла у окна, придерживая синюю занавеску, за твоей спиной переодевалась Марианна, а с площади в ворота ломились… вряд ли люди. В них стреляли, они умирали, но не останавливались. Это я тоже видел.
– А ты видел, как умерла Марианна?
– А ты видел, как умерла Марианна?
Сын обнимал ее впервые за, наверное, двадцать лет, а она? Даже не мармалюка, а… Как же ее назвала эта гадина?
– Я тебе не говорила, как меня называла Каролина?
– Мне и без того хотелось ее утопить. За одухотворенность и требования возвышаться скопом.
– Значит, не говорила… – Они так и торчали посреди комнаты, будто статуя на клумбе. Мать и сын, годами не желавшие друг другу выказывать что-то большее, чем дружба… Ли, впрочем, выказал, это она, когда мальчишкам исполнилось одиннадцать, запретила сюсюкать не только себе, но и всем, от служанок и до подруг. Она была права, раз Ли сейчас ее обнимает, тысячу раз права!
– Арно пропал… Вместе с Каном.
– Знаю.
– Ли, только честно!.. Ты ждешь?
– Я ждал даже тебя, а ведь я видел Олларию… У Эйвис было просто сражение, а Савиньякам на войне фартит.
– Дитя мое, мне кажется, ты начинаешь врать.
– Хочешь, поклянусь кровью, что за тебя я боялся больше?
– «Чудовище»!.. Не ты, хотя и ты тоже… Кара называла меня чудовищем, а не матерью, но живы вы, а не ее… Капотты.
– Капотты?
– Я тебе потом объясню. Значит, я тебе снилась?
– Не совсем. – Ли, не разжимая объятий, повел ее к креслу, Арно тоже так делал. Старший Арно… – Мама, я носился по Олларии, будучи в Торке. Не представляю, как у меня это получалось, но я там был. Маркус говорит, ты потребовала шадди; нам его понадобится много, хотя начал бы я с вина.
– Тогда марш за кэналлийским! – Арлетта сделала над собой усилие и разорвала кольцо сыновних рук. – Ты не представляешь, сколько я на тебя вывалю…
– Взаимно. – Лионель улыбнулся и вышел. Он улыбался немного не так, как отец и братья; в детстве близнецов порой различали по улыбкам, а старик Эпинэ шутил, что маршала с экстерриором даже на горшке не перепутаешь. Старый спесивый балбес угробил всю семью, но если б королевой стала Магдала, ничего бы не случилось, так что все из-за Кары, раздери ее кошки хотя бы в Закате!
Добыча, с которой графиня Савиньяк не расставалась, хранилась в дорожном сундучке с розами. Мастер, сработавший сей обретенный на Кольце шедевр, явно принадлежал к той же школе, что и создатель любимой рамочки Ли. Именно поэтому Арлетта и не смогла пройти мимо розового дива, вызвав на рожах при сем присутствовавших «фульгатов» довольные улыбки. Достойные представители Северной армии гордились лебедями своего маршала и были приятно удивлены его матерью… Ну и тем, что она нашлась. Женщина утерла выступившие наконец-то слезы и, откинув снабженную препаршивым зеркалом крышку, вытащила сверток с маской и записками разделенных почти целым Кругом людей. Первый был силен и мудр, второй мудр и слаб, третий слаб и мерзок, но в головоломке, которую графиня Савиньяк собирала сперва с Левием, а потом одна, нашлось место и королям, и ментору, причем ментор сейчас был важнее.
Эту физиономию, да еще глубокой ночью, Луиза предпочла бы счесть дурным сном, но их с Сэль в самом деле приветствовал маркиз Фарнэби. Вынырнувший из столичного прошлого паскудник источал любезность, но не более того, и капитанша уверилась, что красавица, если ей покровительствует Савиньяк, переходит в разряд ангелов. В том смысле, что даже самый ретивый бабник может лишь созерцать и благоговеть. Луизу это устраивало, а обремененная сонным Маршалом Селина уделила маркизу не больше внимания, чем воротам.
Покои, в которые водворили дам, у маменьки Креденьи вызвали бы сладострастный стон. Хозяева поместья умудрились объединить рюшечки, бантики, букетики и прочие прелести в нечто на удивление не тошнотворное, несмотря на пастельные тона.
– Хотела бы я глянуть на маркизу, – призналась Луиза, когда они наконец спровадили слуг.
– Зачем? – зевнула Селина.
– Сама не знаю, – отмахнулась вымотанная не меньше дочери капитанша. – Давай ложиться, утро вечера мудренее.
Мудрость утра проявилась в том, что сбежал Маршал: то ли поманила любовь, то ли просто прогуляться захотелось. Кот уже давно давал понять, что постоянные переезды ему надоели, и не преминул воспользоваться моментом – коль уж с утра не засунули в эту трясучую и скрипучую гадость, то вперед! Точный выбор момента, рывок за дверь, прыжок на подоконник, и только хвост мелькнул.
Луизу кошачья выходка не слишком обеспокоила, а вот Селина встревожилась.
– Жрать захочет, явится, – отмахивалась озабоченная своими мыслями капитанша. – Ты помнишь, что нам представляться графине Савиньяк?
– Да, – подтвердила дочка, шаря глазами по комнате. – Ты моего платья не видела?
– Видела, – Луиза нежно улыбнулась, – а вот ты его больше не увидишь. Наденешь черное.
– Зачем?
– Затем, что мы носим траур, да и вообще для голубеньких тряпочек сейчас не время.
– Мама, а если бы траур нам не шел, ты нашила бы столько черных платьев?
От восторга Луиза выронила гребень. Селина смиренно копалась в сундуке, явно выискивая что попроще, и это было правильно во всех отношениях. Капитанша внешне спокойно занялась волосами: сегодняшний день решал очень многое, и Луиза старательно вспоминала все, что когда-либо слышала о графине Савиньяк, а слышала она не так уж и много. Мать Проэмперадора при дворе почти не бывала, предпочитая Сэ. Краклиха как-то брякнула, что графиня с юности крутит любовь с Валмоном, а на излете молодости пускала к себе сперва Карлоса Алву, а потом и Рокэ. Про Валмона Луиза слышала и раньше, от маменьки, но господин Креденьи сказал, что это чушь и Арлетта, будучи урожденной Рафиано, добродетельна, но, увы, не женственна и не слишком умна. Разговор, впрочем, затеяла Аглая, а хвалить в ее присутствии других дам было чревато.
– Я надену это. – Дочь держала на вытянутых руках платьице с белой оторочкой. Совсем простенькое, но превращавшее Селину в героиню баллады.
– Отлично, – одобрила Луиза, вдевая серьги. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить в церковь? Повернись-ка…
Селина послушно подставила шнуровку, но мысли ее были явно заняты другим. Узнать, чем именно, труда не составило: дочка слишком близко принимала к сердцу отсутствие Маршала, к сожалению, пока четвероногого.
– Хорошо, – вздохнула капитанша. – Пошли искать… Для начала спросим прислугу. Люди здесь приятные, да и от пары монет никто не откажется…
В доме о беглеце не знали ничего, но копавшийся в клумбах у парадного входа парень радостно закивал.
– Ага, видел такого! За конюшни вроде бы труси́л… Здоров, зверюга! Поискать? Сейчас-то я не могу, а как солнце придет, за милую душу.
– Будем очень признательны. – Луиза красноречиво тронула кошелек, но садовник, заметив некстати вылезшего хозяина, торопливо ткнулся носом в циннии.
– Мама, – твердо сказала Селина, – я пойду к конюшням.
– Хорошо, – быстро согласилась Луиза. Сбежать от маркиза уже не выходило, а девочке в обществе пошляка, пусть и притихшего, делать было нечего. – Туфли не запачкай.
Маркиз подплыл той самой «изысканной» походкой, от которой капитаншу тошнило еще в Олларии, и предложил осмотреть сад, не забыв спросить про торопливо удалившуюся Селину. Луиза слегка смутилась, позволив собеседнику решить, что дочка пошла… поправить прическу.
– Подобное совершенство, – проворковал Фарнэби, – не нуждается в талантах куафера и портного. Ваше появление здесь сродни чуду, признаться, я не думал, что увижу вас вновь. Я счастлив.
– Вы нам льстите.
– Вашей дочери льстить невозможно, а вы слишком умны, но мое счастье при виде вас двояко. Я рад не только за свои глаза, но и за свою репутацию. Видите ли, мое положение среди дворян провинции несколько пошатнулось…
Маркиз был большой мастак на словесные завитушки, но положение, в котором он оказался, и впрямь было незавидным. Те, кто удрал из Олларии раньше Фарнэби, либо сидели под замком, либо, отряхнув с лапок манрико-колиньярский прах, рьяно служили регенту, всячески порицая как временщиков и трусов, так и переметнувшихся к узурпатору предателей. Фарнэби с бегством опоздал и был встречен более чем холодно, а все потому, что ни в кого не стрелял и в окно не прыгал. Маркиз всего лишь остался с Фердинандом, иногда говорил ему правду и в глаза назвал маршала Рокслея дураком. Тем, кто судил о столичных делах из своих поместий, этого было мало, да и доказательств у Фарнэби не имелось. До встречи с госпожой Арамона. О том, что вдовая капитанша являла собой ценность лишь в сочетании с Савиньяками, маркиз тактично умолчал.
Ознакомительная версия.
