Елена Федина - Белая тигрица

Стоял июль. Темнело поздно. Еще не растаяла вечерняя заря над крышами, а улицы уже опустели. Город готовился ко сну.

— Ну что? Еще раз проверим нашу удачу? — сказала Нолли, — постучимся в первый попавшийся дом и попросимся переночевать?

— Давай, — согласился я, — только чует мое сердце, ночевать мы будем под мостом, народ здесь какой-то неприветливый.

— Нам повезет. Нам постоянно везет в последнее время, ты заметил?

— Судя по тому, что нас еще не поймали…

Мы рассмеялись, и наш смех гулко отозвался где-то в тупике. Нолли шла впереди меня, выбирая, куда бы постучать. Я во всем положился на ее интуицию. Везло ей, а не мне. Я вообще человек невезучий, но Господу Богу есть за что невзлюбить меня, поэтому я на него не в обиде.

Нолли остановилась. Дом, который ей приглянулся, ничем не отличался от остальных, стоящих в ряд по улице Оружейников: два этажа по три окна, дверь с кольцом, над дверью навес с ажурными завитушками, серые стены и оконные рамы увиты плющом.

— Вот, — улыбнулась Нолли, — стучи.

— Хорошо. Только говорить будешь ты.

Она была такая хорошенькая, глаза — такие невинные и удивленные, а рот — такой детский, что только чудовище могло захлопнуть дверь у нее перед носом. Я ей так и сказал. Она подмигнула мне и поднялась на крыльцо.

Хозяйка впустила нас почти сразу. Не знаю, везенье тому причиной или очарование Нолли, но через пять минут мы сидели в гостиной за дубовым столом, а черноволосая женщина с усталым лицом разливала нам молоко по кружкам и резала толстыми ломтями черный хлеб.

— Куда же вы идете? — спросила она, присаживаясь к нам за стол.

— Скорее не "куда", а "откуда", — объяснил я, — мы сбежали от родителей, чтобы обвенчаться. Теперь скрываемся. В гостиницах, сами понимаете, мы не рискуем ночевать.

— Понимаю. Родители были против?

— Все были против! — сказала Нолли чуть ли не с восторгом, — но мы все равно сбежали. Потому что мы не можем друг без друга, правда, Мартин?

— Да, любовь моя, конечно.

Хозяйка грустно улыбнулась и посмотрела на нас как на цыплят, ласково и снисходительно.

— Ну что ж, буду рада вам помочь, раз вы любите друг друга. Живите у меня, сколько хотите.

Нолли определенно везло!

— А ваш муж не будет против? — спросил я, потому что по множеству примет в доме чувствовалось присутствие мужчины.

— У меня нет мужа, — сухо сказала хозяйка. Мы живем с братом.

— А брат? Он не будет возражать?

— Брат? — тут она невольно улыбнулась, — он не будет. Вы остаетесь?

— Нам просто неудобно…

— Да что вы, дом все равно пустой. А если у вас нет денег…

— У нас есть деньги.

Я видел, что Нолли очень хочет остаться. Она уже устала от бродяжничества и вечного страха быть пойманными.

— Мы с удовольствием поживем у вас немного, — сказал я, — пока Нолли не отдохнет. Да и мне, честно говоря, надоело скитаться.

— Я вас прекрасно понимаю, — улыбнулась хозяйка, — мы с братом вот уже десять лет скитаемся по разным городам. Больше полугода нигде не живем.

— Тоже скрываетесь от кого-то?

— Да. От отца.

Нолли почему-то вздрогнула и прижалась ко мне плечом.

— Что же отец вам сделал?

— Мне — ничего. Но брата он просто ненавидел, я не могла больше видеть, как отец над ним издевается. Когда мне было семнадцать лет, а брату четырнадцать, мы сбежали из дома. Просто так, в никуда. Просто вышли однажды на рассвете, взявшись за руки…

— Значит, вы недавно в Тарлероле?

— Полгода.

— А знаете, что я забыл спросить?

— Что?

— Как вас зовут.

— Меня зовут Изольда.

Ей шло это имя, красивое и холодное. Изо льда! На меня внезапно напало вдохновение, наверно, от усталости или оттого, что все надоело…

"На берегу северного моря, в ледяной пустыне, в домике из снежных плит жила женщина с зелеными глазами, зелеными как… как… ну как же? Как трава-осока. Но она никогда не видела травы, ни осоки, ни ковыля, ни репейника. Она видела только снег и лед. Ее звали Изольда…"

Когда она ушла на кухню, чтобы разогреть ужин, Нолли укоризненно посмотрела на меня.

— Мартин! Ну, зачем ты сказал, что у нас есть деньги?

— Потому что они есть.

— О, Боже! Но ведь это подозрительно, как ты не понимаешь?! Бедная влюбленная парочка — и такие деньги!

— Я же не сказал сколько. Чего ты испугалась, в самом деле?

Она посмотрела растерянно, дернула острым плечиком, прикрытым белым локоном, и смущенно улыбнулась.

— Не знаю… я всего боюсь.

Ей очень шла растерянность. Она казалась тогда еще моложе и прелестней. В такие минуты я даже жалел, что сбежал именно с ней.

— Ты просто устала, Птичка.

Под звон посуды на кухне, уверенные, что хозяйка не придет, мы долго целовались в этом чужом случайном доме.

— А почему у тебя было такое странное лицо, когда она говорила?

— Нолли, представь себе такую бесконечную ледяную пустыню…

— Опять новая сказка? Ну откуда ты их берешь, а?

— Они сами меня находят. Они вокруг. Брат и сестра убегают от жестокого отца… Чем не начало?

— Или так: двое влюбленных убегают от… — Нолли опасливо оглянулась, как будто кто-то мог стоять за спиной и подслушивать.

— От ее свирепого мужа, — докончил я, и она тут же закрыла мне рот ладошкой.

— Ты меня любишь?

Я кивнул, потому что рот был закрыт.

Послышался лязг замка. Нолли соскочила с моих колен и уселась за стол.

— Кажется, хозяин!

Хозяин был горбат. Все остальное, включая улыбку, у него было прекрасно. Он был в черном трико, башмаки, куртка и пояс из желтой кожи, волосы русые, глаза серые, спокойные, на сестру не похож ни капли. Кажется, я понял, за что мог ненавидеть его отец: не за уродство, нет, убогих детей обычно жалеют и любят как раз больше всех, а за немыслимую, издевательскую, смесь уродства и красоты. За то, что мог бы стать богом, если б не самая малость: горб на спине! Впрочем, это только моя фантазия.

Нолли ущипнула меня за рукав. Я понял ее нервный жест. Это был тот самый горбатый акробат, на которого мы так долго смотрели на рыночной площади, и я еще удивлялся, как можно при таком физическом недостатке иметь такую гибкость и силу. Пожалуй, он мог бы стать одним из королевских шутов, если б Эрих Третий, не дай Бог, конечно, приехал бы в Тарлероль и заглянул на рыночную площадь.

— Если я что-то понимаю, у нас гости, — дружелюбно сказал акробат.

— Это Мартин и Нолли, — ответила ему откуда-то из дверей сестра, — они сбежали от родителей и теперь скрываются. Пусть поживут у нас немного, ты не против, Ольвин?