Берек, выслушав его, подумал, что верность дворян и аристократов — штука весьма относительная. Сам капитан, по крайней мере, был честнее в этом вопросе, будучи верен тому, кто ему платит и даёт защиту. А до высокой политики и прочих игр ему дела не было.
Антрагэ вскоре наскучило стоять на шканцах, однако и сходить на берег он не спешил. Город нагонял на барона тоску, и дрянная погода тут была виновата не в первую очередь. Старинная архитектура готического стиля, когда всё словно стремится к Господу — вытянутые крыши домов, высокие шпили бывших храмов, — делала Вилль похожим на ежа, ощетинившегося в небо десятками игл. Вид угрожающий и отнюдь не располагающий к прогулкам. Да и законы против роскоши, принятые в Виисте, сулили Антрагэ приличный штраф лишь за то, что он прогуляется в своём самом скромном наряде по улицам. Возвращаться в каюту барон тоже не хотел — помирать от скуки лучше на шканцах, а не в тесной клетушке. Здесь хотя бы воздух свежий.
Вернулся Квайр достаточно быстро, и у Берека появились надежды и в самом деле покинуть Вилль с вечерним приливом. Шагал фальшивый капитан пешком в сопровождении высокого человека в тёмной одежде местного покроя, на фоне которой контрастно выделялся белый воротник, и широкополой шляпе. Оружия при себе спутник Квайра не имел, да оно и не было ему нужно — ведь он был Легионом, одним из сильнейших смотрителей. Он мог призывать из Хаоса Изначального настоящие полчища кровожадных тварей, не знающих ничего, кроме вечного голода. Именно Легионы, отрекшиеся от своих имён, изменили ход войны в Виисте, а после захватили в ней власть, сосредоточив в своих руках её духовный и мирской аспекты. С таким союзником амбициозный и авантюрный план капитана Квайра получал серьёзные шансы на успех.
Антрагэ присутствие Легиона отнюдь не порадовало. Если герцог Фиарийский знал о том, что в Водачче отправится ещё и архиеретик, каким был один из Легионов, то участие самого Рене Льва в этом предприятии становилось преступлением уже не только против законов Адранды, но и против самой Веры. Знай об этом Антрагэ с самого начала, и его верность сюзерену могла бы и не пройти проверку. Теперь же отступать поздно — он сам замаран в этом деле по уши, и если потерпит фиаско, то отправится на костёр. Вот только успех авантюры настораживал барона всё сильнее и сильнее. Ведь под успехом герцог Фиарийский и якобы верно служащий ему капитан Квайр могли понимать несколько разные вещи.
Легион не стал даже подниматься на шканцы. Остановившись у лестницы, ведущей туда, он коснулся двумя пальцами края шляпы и отправился вниз. Видимо, по дороге Квайр успел рассказать новому пассажиру, где находится его каюта. Береку оставалось уповать, что Легион и впредь будет столь же разумно вести себя и не станет мозолить глаза команде. Пускай служили на «Золотом пеликане» далеко не набожные люди, однако откровенного еретика они могли стерпеть рядом с собой лишь по прямому приказу капитана. Но ведь никто не застрахован от несчастных случаев — и Легион легко мог оказаться за бортом, если станет слишком часто покидать свою каюту.
Берек решил, что лучше занять команду делом — и велел готовить «Золотой пеликан» к отплытию.
— Поторопитесь! — напутствовал он своих матросов. — Мы должны покинуть гавань с вечерним приливом!
И команда потрудилась на славу — «Золотой пеликан» вышел в море, как только вода поднялась достаточно высоко. Никто не хотел оставаться на рейде города еретиков и безбожников лишнего часа. О том же, что архиеретик сейчас находится на борту, большинство предпочитали просто не думать.
Глава третья
По своей земле
Почтовая сеть, как и все институты Валендии, восстанавливалась после гражданской войны. Пока в провинциях шли бои между сторонниками и противниками короля, ни о каких почтовых дилижансах и думать не стоило. Но теперь, когда герцог Бардорба вложил в неё известную часть собственных сбережений, они возобновили движение. Говорили, что могущественный гранд таким образом заполучил все доходы, что можно было извлечь из почты в течение десяти лет, ведь не просто так он отдал на восстановление сети дилижансов и постоялых дворов королевской почты просто астрономическую сумму. Но как бы то ни было, герцогу за это были благодарны многие, потому что нормально действующая почтовая и курьерская сеть была важна не только государству. Возобновившийся обмен корреспонденцией внутри Валендии, а также отправка писем за границу и получение их оттуда благотворно сказались на торговле, и в целом подняли престиж королевства, упавший в годы смуты ниже некуда.
Именно в почтовом дилижансе путешествовали Эшли де Соуза вместе с усачом-солдатом, которого звали Хосе Рамон Пинто-Кастельянос, но длинному имени он предпочитал кличку Кабо. [8] Превратившееся в прозвище звание говорило о немалом уважении, которое питали к нему товарищи по оружию, далеко не каждого они признали бы старшим над собой, несмотря ни на какие звания. В полках, формируемые из уроженцев одной местности, нравы царили весьма патриархальные, что поддерживалось и поощрялось офицерами, потому что все считали, что так больше порядка. На самом деле Эшли знал, что картина далеко не столь проста и пасторальна, как предпочитали считать многие военные чины, однако порой закрывались глаза даже на самые вопиющие случаи, покуда те не становились некой системой. Вот тогда в полк отправлялись рыцари мира, или, хуже того, братья Святого креста, чтобы очистить его от скверны. И если рыцари мира в полном соответствии со своим названием действовали чисто и не оставляли после себя следов, то братья Святого креста, не зря прозванные Кровавыми клинками, уничтожали всех, кого считали причастными к тем или иным порочным событиям. Не раз и не два находящиеся на грани бунта полки сами успокаивались, стоило только зачинщикам узнать, что к ним отправляют братьев Святого креста. Правда, бывали и случаи, когда из-за таких вот визитов полки, наоборот, поднимали восстание — солдат и офицеров часто возмущали действия Кровавых клинков.
Эшли сам выбрал путешествие с этим удивительно памятливым человеком. Хосе Рамон был в некотором роде идеальным спутником для Эшли — почти не разговаривал, всё время в дороге дремал. Конечно же, рисколом видел, что расслабленность Кастельяноса фальшивая, тот всё время держал руки недалеко от оружия. Он чем-то напоминал Эшли кота — вроде и спит себе, но тем не менее всегда готов сорваться с места при первых признаках опасности. Эшли и сам был таким же, разве что фальшивую дремоту не разыгрывал, и если засыпал, то спал по-настоящему, хотя и вполглаза, как тот же кот.
Они стоили друг друга — молчаливые, мрачные, всегда готовые к драке. При всей внешней непохожести всякому, имеющему глаза, становилось понятно — эти двое одного поля ягоды. Остальные пассажиры дилижанса предпочитали сидеть от них подальше, как будто Эшли и Кастельянос были заразными больными. С ними никто не пытался заговорить, да и вообще в их присутствии умирали разговоры. Ни внутри дилижансов, где обычно пассажиры болтают друг с другом от скуки, ни на постоялых дворах. Стоило только этим двоим переступить порог, как разговоры становились тише, а после и вовсе прекращались до тех пор, пока Эшли и Кастельянос не покидали общую залу. Как только оба они выходили, в помещение словно заново вдыхали жизнь — голоса звучали громче, многие требовали ещё вина или пива, иные же принимались активнее лапать служанок. Людям как будто надо было снова почувствовать себя живыми.
Эшли отлично видел это и понимал. Он иногда задумывался, почему так происходит? Что за жуткая аура смерти окружает его? Когда это началось? Хотя на последний вопрос у него как раз был ответ, но о тех событиях он предпочитал не вспоминать. И всё же нет-нет, а они прорывались в тяжких снах, после которых поднимаешься на ноги ничуть не отдохнувшим.
Полёт стрелы, негромкий вскрик, кровь на платье, кровь на руках…
