Ремизов решил пойти другим путем — установить связь с уже существующей системой. Для квантового мира расстояние не имеет значение. Элементарно можно было использовать состояние запутанности, когда две элементарные частицы могут влиять на состояние друг друга на сколь угодно большом расстоянии. Проблема была лишь в том, что запутанная частица могла оказаться в любой части вселенной.
Железная дверь со скрежетом приоткрылась, и из темноты коридора появился Иван. Именно с ним Ремизов вел диалог, когда был привязан к стулу. Теперь же ученый знал имя того, кому задолжал, и о кого теперь зависела его жизнь.
— Ну, скоро твоя хреновина заработает? — произнес вошедший.
Дмитрий оторвал взгляд от листа бумаги, исписанного формулами. Он привык записывать все от руки по-старинке.
— Я почти решил эту задачу. Смотрите, — Ремизов поднял листок с расчетами, — это всего лишь топологическое решение уравнения Максвелла. И получается, что фотон циркулирует по сложной замкнутой траектории. В системе Кимелем, как я ее называю, мне удалось решить проблему декогеренции, а, значит, квантовая нелокальность никуда не делась. И я смогу подсоединиться к системе отсюда. Для этого я использую расслоение Хопфа…
— Короче, — не дал договорить ученому Иван, — работать когда эта штука будет?
— Я же и говорю, вот это уравнение…
— Да похеру мне уравнения!
— Мне потребуется подопытный. Я же не могу следить за системой и одновременно быть в ванне.
— Хорошо, приведу тебе кого-нибудь. Но дело надо ставить на поток, ты понимаешь? Я хочу вернуть свои деньги, а не вот эти твои закорючки, — он пренебрежительно махнул рукой на записи Ремизова, а после вышел из помещения.
Генератор испускал две волны: запаздывающую и наступающую. Казалось бы, ничего необычного, вот только, согласно вычислениям, запаздывала волна вперед-во-времени, а наступала — назад-во-времени. Таких тонких субстанций Ремизов еще не затрагивал, а теперь крепко задумался, что же такое представляет из себя его Кимелем? В теории получалось так, что коллапс волновой функции происходил и вовсе вне времени. Выходило, что два события происходят будто бы одновременно, хотя в действительности проистекают в разном времени. Таким путем удавалось даже преодолеть предел скорости света в вакууме, обмануть физические законы. Но что из этого выйдет на практике он мог узнать лишь опытным путем.
***
Свет ослеплял. Очень яркий. Невыносимо яркий.
Правда, значит, что после смерти ты видишь свет. Не знаю, боги там обитали или это космические лучи притягивали мою душу. Мне к ним совершенно не хотелось. И я заорал во всю глотку. Хотя, наверное, и глотки-то у меня никакой не было. Но я все равно орал. Оглушающе громко.
— Ну, что такое, Евгений? — услышал я голос. — Дмитрий говорил, что выход должен быть плавным. Вас что-то напугало?
Сияющий поток постепенно рассеивался, и теперь я увидел нависающий надо мной силуэт. И вспомнил, что нахожусь в ванне с соплями. И все, что случилось, было не на самом деле. Выдохнул.
— Кажется, я умер, — произнес тихо.
— Ну, что вы, как можно? — взмахнул силуэт руками.
Зрение постепенно возвращалось в норму, и до меня дошло, что я разговариваю с Альбертом Германовичем, профессором. Значит, меня все-таки выгрузили.
— Страшная штука, эта ваша виртуальность.
— Не моя, — усмехнулся профессор. — Дмитрия благодарите. Что-то он серьезно запаздывает, — он постучал пальцем по запястью, где некогда, видимо, носил часы. — Но вы сейчас придете в себя, не забудьте хорошенько поесть после, а то виртуальность, как ни странно, отнимает много ресурсов организма, будто вы, и впрямь, бегали.
— Надо запатентовать как средство для похудения. Девчонки оценят.
Профессор, тем временем, отошел. Кажется, он открыл вторую ванну, потому что я услышал крик Макса. Наверное, он тоже умер.
Выбраться оказалось непросто, будто я пребывал в анабиозе, и теперь мне предстоит заново учиться пользоваться телом.
Здоровье 86%
Стоило моргнуть, как я вновь увидел надпись. Будто и не выныривал из виртуальности. Остаточные глюки, наверное. Но почему только 86 %? Я-то здоров, кажется…
Выбравшись из скользкой жижи, обтерся заранее приготовленным для меня полотенцем. От булькающего геля на коже не осталось и следа, будто я вылез из воды. Когда я глянул на ванну, заметил, что бурление прекратилось, а слизь быстро застывала, превращаясь в прозрачный пластик.
— Температура плавления этого кремнийорганического соединение равна температуре тела, — пояснил профессор, заметив мое удивление. — Это вещество еще не имеет названия, но характеристики его удивительны. В твердом состоянии у него проявляются свойства диэлектрика, но стоит ему растаять, как вещество становится сверхпроводником.
Не знаю, зачем он это мне рассказывал. Лучше бы объяснил, почему я все еще вижу статы под закрытыми веками?
Пока я одевался, Макс тоже выбрался из ванны, выглядел он так, будто его на самом деле башкой об стенку шарахнули. Трясся весь, зубами стучал.
— Ты как? — спросил я.
— Норм, — ответил он, клацнув зубами. — Жрать только хочется. Прикольная игруха, только надо разобраться, как прокачаться.
— По-моему, сыровата. И сдохли мы как-то быстро.
— Ну, на то мы и беты, — пожал он плечами. — Но с Ботом надо поговорить, чтоб болевые ощущения нафиг отключил. Мне до сих пор кажется, что у меня что-то сломано, — Макс даже шею потер, будто проверяя, целая она или нет.
После выхода из виртуальности профессор вновь взял у нас кровь и заставил пройти проверку на МРТ. Когда я лег в аппарат, под веками вновь возникла надпись:
Здоровье 85%
— Альберт Германович, а чего у меня здоровье падает? — спросил я, вылезая из МРТ.
— Как падает? — вздернул профессор косматые брови.
— Ну, там, в игре, здоровье в процентах отображалось. И я все еще его вижу.
— Ну… — Альберт Германович задумчиво почесал голову, — наверное, это пройдет. Завтра придете, мы еще сверим показатели. Но, думаю, — он взглянул на дисплей, на котором разными цветами переливался силуэт мозга, — с вами все в порядке. Вы оба можете идти, — и он снова уткнулся в приборы, будто бы мы уже покинули лабораторию.
— А как же донат? — спросил Макс.
— Что, простите? — профессор поднял растерянный взгляд.
— Ну, деньги. Бот… Ремизов, то есть, сказал, что за опыты деньги заплатят. Мы зря, что ли, в эту дрянь ныряли? — возмутился мой друг, и тут я с ним был согласен. После перехода в реал, я едва не забыл, зачем мы сюда явились.
— Ах, деньги, — растерянно выдохнул Альберт Германович. — Тут, видите ли, какая сложность. Гранты на такие исследования не дают, проект ведь коммерческий. Но Дмитрий нашел спонсоров, и как только испытания будут завершены, они обещали выделить средства на создание целой сети машин, чтобы можно было открывать виртуальные центры или даже домой устанавливать депривационные ванны, подключенные к системе…
— То есть, денег не будет? — не дал я договорить профессору.
— Будут! — воскликнул тот. — Обязательно будут! Вы же как первооткрыватели получите не только деньги, но и мировую известность! Изобретение Дмитрия Ремизова изменит мир! — говорил он воодушевленно, с пафосом, но на меня такие речи не действуют. Профессор, может, и верил себе, но мне деньги нужны были здесь и сейчас, а не когда-нибудь в далеком будущем.
— Альберт Германович, — произнес я с напором, — у меня сестра больна. Мне деньги на лекарства нужны, — профессор отступил назад и, кажется, мой суровый тон подействовал. — Мне эту лапшу про мировую известность нехер на уши вешать. Усраились мне ваши эксперименты.
— Э… я… — начал он мямлить, — как только Дмитрий вернется, я ему скажу. Обязательно все скажу. Просто сегодня так вышло… но… завтра приходите. Дмитрий придет и мы все решим, — он побледнел и, кажется, даже вспотел со страху. Не думал, что обладаю такой силой внушения. Впору в коллекторы податься.
Если б в моей жизни было все гладко, я бы, может, и поучаствовал в экспериментах ради, так сказать, науки. Но у меня не то положение. Это Макс может играть в подопытную крыску, ему делать нефиг.
