Мы все встали и, по мере наших знаний, стали повторять за ним. Разумеется, молитву я не знал, и только открывал рот, пытаясь попасть в такт с другими. Так, простояли мы минут десять, жрец окончил поминовение, благословил нас, распрощался на выходе с мадам Эрой и отбыл.
До полудня продолжался наш отдых, а потом, случилось то, чего я все время ждал — в сопровождении стражников пришли городские мортусы, которые доставили уже начавшие пованивать тела Матео и Гильома. Не могу сказать, что кто-то горевал о наших воспитателях, не было такого. Вот разве что, мадам Эра, но она сожалела лишь о провереных временем верных работниках, но никак не о людях. Их сгрузили возле нашего барака и, по иронии судьбы, хоронить их выпало мне, Звениславу и Курбату. Покидав тела воспитателей на строительные носилки, мы оттянули их к забору, вырыли две ямы и, скинув туда трупы, закопали. До вечера мы просидели в кустах, на импровизированном приютском кладбище, не столько перемывая косточки Матео и Гильому, сколько вспоминая тех, кто был похоронен с ними рядом.
— А я говорю, — доказывал свое Звенислав, — что здесь Вышата похоронен, которого балкой на стройке придавило.
— Нет, — Курбат был не так многословен, — то Дива, точно знаю, сам ее хоронил.
— А где тогда Вышата? — не успокаивался Звениславка.
— Он правее, где черемуха.
— Где черемуха, там Ясна, — мой друг поник головой, вспомнив свою сестру.
— Хватит, — прервал я их. — Здесь на одном месте по три-четыре человека схоронено. Сначала хоронили тех, кто в первую зиму от голода помер, потом через три года холода большие случились, опять всех тут же клали, а затем уже те, которые за остатние шесть лет представились.
Курбат пожал плечами и его горб забавно качнулся, смешно мне не было, но какую-то неловкость, я почувствовал. Горбун, который пока разговаривал, забывал о своем увечье, видимо, почуяв смену моего настроения, нахмурился и засобирался.
— Пойду я, — пробурчал он.
— Подожди, — остановил я Курбата.
Он исподлобья посмотрел на нас и спросил:
— Чего еще?
— Ты как, теперь всегда с нами или опять, сам по себе?
Горбун задумался, крепко так, серьезно, сосредоточенно, так из всех наших, только он умеет.
— До конца? — задал он вопрос.
— Да, — таким был мой ответ. — До самого последнего часа.
— Пусть будет так, — поддержал меня Звенислав.
— Тогда в полночь, на этом же месте, дело будет, — отозвался Курбат, улыбнулся, как и должно улыбаться четырнадцатилетнему парню, развернулся и направился во двор.
Чуть погодя, вслед за ним из кустов вышли и мы, потолкались по двору, никто нас никуда не гнал и, воспользовавшись этим, мы завалились спать. Если все будет как обычно, то этой ночью, нас ждут приключения.
Капитан Штенгель.
Когда совсем еще юным стажером с испытательным сроком, Гельмут Штенгель попал в сыскное бюро при Управлении Тайной Стражи, его направили напарником к самому Густаву Кремору, грозе всего преступного дна столицы герцогства Штангордского. Он был горд, его взяли в Тайную Стражу, его, а никого иного из всего благородного молодняка, поступившего в этот год на службу.
Естественно, молодой стажер ожидал увидеть перед собой эдакого модного сурового франта в темном плаще, полумаске и с тяжелой рапирой на боку, но реальность жестокая вещь. В грязной комнате, перед ним сидел низкорослый старичок, со сморщеным как печеное яблоко лицом и выбитыми зубами. Про внешний вид, лучше и не вспоминать: засаленые брюки, штопанный сюртук, грязная сорочка и стоптанные ботинки. Как же он был в этот момент разочарован, не рассказать и, наверное, это можно было сравнить только с теми же чувствами, когда по окончании стажировки, он был благодарен судьбе за такого учителя.
— Мы не собаки, — такими были первые слова, которыми встретил его Густав Кремор.
— Не понял… — пролепетал тогда юный стажер.
— Мы крысиные волки, — продолжил знаменитый сыскарь. — Наша задача стать такими же как преступники, впустить всю их грязь в себя и уподобиться им. Когда это происходит, мы понимаем все их поступки и можем предугадывать все их деяния. Ты не в Городской Страже, сынок, а в Тайной, и наша задача не только ловить преступников, но и использовать их таланты на благо нашего герцога. Понимаешь, про что я?
— Нет, — растерялся Гельмут, — не понимаю. Зачем нам таланты воров, убийц и мошенников? Как это можете говорить вы, человек неоднократно отмеченный самим герцогом?
— Объясняю один раз, — сказал старик. — Поймешь, оставайся, а нет, так проваливай в Городскую Стражу. Готов?
— Да, — стажер щелкнул каблуками своих щегольских кавалерийских сапог.
Старый сыщик издевательски усмехнулся и начал:
— Преступников ловит обычная стража, а для нас, это всего-лишь побочное занятие. В Тайной Страже нас всего трое таких, которые криминалом занимаются. На все наше немаленькое герцогство, всего трое. Я уже стар, мне нужна смена и из всех поступивших в этом году на службу герцога дворян, выбран был ты.
— Кем выбран? — Гельмута распирало от чувства гордости.
— Мной, — ответил Кремор и продолжил: — А знаешь почему?
— Почему?
— Ты самый неказистый и неприметный из всех: сутулый, ноги кривые, прыщавый, глаза невыразительные, волосы редкие и перхотные. Именно такой мне и нужен. Кроме того, ты неплохо владеешь кинжалом и быстро приспосабливаешься к обстоятельствам, — Кремор усмехнулся. — Ты думаешь, многие в замке понимают кто я? Нет, только несколько людей во всем герцогстве Штангордском знают нас в лицо и владеют информацией о том, чем мы занимаемся. Никто не определит меня как полковника или виконта Кремора. Меня в городе знают как Перстня, весьма авторитетного вора-домушника с понятием. Наша задача жить среди преступников и быть ими, чтобы в нужный момент, когда какая-нибудь обиженная скотина из приближенных ко двору, заказала смерть герцога или кого-то из близких ему людей, мы вовремя отреагировали. А кроме таких, существуют вражеские шпионы, подсылы, да и просто опасные колдуны и прочая шваль, которую надо вовремя придушить. Опять же, когда герцогу нужно что-то сделать не слишком благородное, то разумеется, не он этим занимается, а нанятые нами воры и убийцы. Теперь понял?
— Так точно! — Гельмут вытянулся по стойке смирно.
— А вот это брось, виконт Штенгель, отвыкай от этого, — сухо сказал старый сыскарь. — Теперь, всегда называй меня дядя Перстень и только так.
— Понял. Что я должен делать?
— Учиться, Штенгель, учиться.
